Неужели в нем так и погибнут хорошие задатки способного этнографа? Поживем — увидим! Но пока что мы все ощущаем благотворные заботы помощника начальника экспедиции о нашем благополучии и удобствах. Как только прибыли завербованные Ширастом паутоанцы, Плотников немедленно выбрал для себя несколько человек, наименее пригодных для работ на раскопках, зато вполне подходящих для его целей. В результате на следующий же день у нас к столу была отменная свежая рыба. Теперь ее вполне хватает на всех членов экспедиции, включая и нанятых паутоанцев. Они, однако, предпочитают питаться на свой лад и, кончив работу, приготовляют себе пищу сами, привычно устроившись у костров.
Вообще же стараниями Николая Николаевича, который со знанием дела и особой охотой ведет торг с поставщиками, наши запасы пополняются, и, как он утверждает, пополняется его запас паутоанских слов. Дай-то бог, но вот если его хозяйственные увлечения приведут к тому, что он, вернувшись в Россию, из этнографа превратится в управляющего каким-либо имением в Симбирской губернии, то, думается, язык Паутоо там ему не понадобится.
А в общем жизнь экспедиции наладилась. Работы достает всем, и все идет своим довольно быстро установившимся порядком».
Это были последние безмятежные записи в дневнике Ивана Александровича. Вскоре он стал отмечать, что бесплодность сотен погружений начала неблагоприятно сказываться на настроении членов экспедиции, трудности работы в томящем влажном зное отразились на самочувствии многих, и в первую очередь Очаковского. Но хуже было другое. Несмотря на покровительство губернатора, экспедиция все время чувствовала неприязненное отношение паутоанцев. Их явно кто-то будоражил. Стали ходить слухи о том, что местное население напугано деятельностью ученых. Среди рабочих кто-то начал распространять слух, что, как только найдена будет учеными святыня, на Паутоо обрушатся беды, что потревоженное божество, как и тысячу лет назад, обратит свой гнев на нечестивых и горе тому, кто содействовал осквернителям храма!
Участились непослушание, дерзость. Ныряльщики все с большей и большей неохотой опускаются под воду. Как-то ночью начался пожар на складе припасов, на другой день над самым ухом немца-водолаза пролетела отравленная стрела, выпущенная из длинной тонкой трубки — сумпитана. Обстановка накалялась.
Вудруму в высшей степени неприятно было просить защиты у губернатора, но пришлось в конце концов прибегнуть к этому, и вскоре лагерь экспедиции стал охраняться солдатами.
Но беда следует за бедой. Однажды, явно по чьему-то сигналу, все паутоанцы, в том числе и ныряльщики — искатели жемчуга, покидают экспедицию.
В это трудное время Вудрум особенно доволен тем, что не только довез Шорпачева до Макими, но и приютил соотечественника в экспедиции. Он оказался смелым и смышленым, ловким и преданным. О нем Иван Александрович много раз упоминает не только в дневниках, но и в письмах в Петербург, жене: «В энтузиазме этого юноши какая-то стихийная, покоряющая сила. Александр, видимо, привязался к этому молодому человеку, и теперь я с каждым днем замечаю, как исчезает у него столь претившая мне суховатость и несколько надменное отношение к людям, особенно стоящим ниже его по положению (откуда это?!).
Неплохо, если бы с Борисом он был более близок, чем со своими петербургскими «сверхчеловеками». Не хочу предугадывать события и обольщать себя пустыми надеждами, но поверь, Натали, все меняется к лучшему. Ты бы не узнала теперь Александра. Не только предпринятое нами путешествие, но и общение с этим молодым, но уже много повидавшим человеком ему явно на пользу».
Молодых людей, таких разных по интересам, воспитанию и образованию, объединяло дело, которому они стали посвящать все больше и больше времени. Теперь они находили взаимное и всепоглощающее удовольствие проводить дни и долгие вечера вместе, старательно готовясь к осуществлению задуманного. Александр выхлопотал у Николая Николаевича большую лодку, Шорпачев оборудовал ее таким образом, что в ней можно было не только приготовить еду, но и устраиваться на ночь.
Вскоре в самом отдаленном конце залива, скрытая глубоко врезавшейся в море косой, выросла как бы вторая, почти никому не известная база экспедиции. Знал о их затее, пожалуй, только один Иван Александрович; он притворно ворчал, но тайну молодых людей хранил. А тайна возникла из-за того, что еще в самом начале подводных поисков предложение Шорпачева самим освоить скафандры встретило рьяное сопротивление привезенных из Германии водолазов. Шорпачев первым подсказал профессору, что не следует надеяться только на немецких водолазов, надо самим научиться работать в новейших подводных костюмах. Вудрум согласился с этой мыслью, но не мог преодолеть упрямство обоих водолазов, считавших, что право работать в опытных фирменных костюмах — их монополия. Александр и Шорпачев монополию нарушили. Тайком даже от Плотникова запасной комплект оборудования был увезен на «подпольную» базу, и там по очереди, помогая друг другу, разбираясь в инструкциях и постепенно овладевая трудным, опасным и увлекательным делом, молодые люди все глубже и глубже проникали в морское царство. Оно открывалось для них как новый, наполненный жизнью, блестевший необыкновенными красками мир, пронизанный мягким, зеленоватым светом.
Александр и Шорпачев не уставали любоваться коралловыми зарослями, причудливыми, бесконечно разнообразными, окружавшими их как заколдованный сказочный лес, в котором то плавно, то с быстротой молнии мелькали стайки невиданных, неправдоподобных рыб. Среди толстых, неподвижных ветвей кораллов виднелись яркие, словно органные трубы, тубинофоры; свисали синие ниточки гефей; протягивали свои руки-щупальца изящные офиуры. Красочные морские звезды, морские ежи с черными угрожающими иглами, целый увлекательный набор полузарывшихся в песок диковинных раковин — все это разнообразилось красными, бурыми, зелеными водорослями, все это жило, интенсивно поглощало друг друга, размножалось и умирало, заполняя собой все вокруг, надежно скрывая от исследователей следы древней, ушедшей под воду цивилизации. Увлечение красотами впервые увиденного волшебно-привлекательного мира омрачалось мыслью о том, что вся эта буйная растительность, кораллы, раковины уж слишком плотно замуровали развалины храма Небесного Гостя. Утешали себя молодые люди мыслью о том, что здесь, на сравнительном мелководье, они только тренируются. Успех их может ожидать там, на глубоких местах, где день ото дня совершаются погружения, исследуется квадрат за квадратом.
А дни шли томительно, не принося никаких успехов. Мрачнел Иван Александрович, все более скептически начинал высказываться о затее подводных раскопок Шираст, и в это время экспедицию постиг новый удар.
Под вечер усталые после безрезультатных поисков водолазы возвратились с плота на базу. На маленькой пристани они вылезли из лодки и направились к своему бунгало. До ужина оставалось еще больше часа. Немцы расположились в своих плетеных креслах на затененной веранде, овеваемой легким ветерком. Высокие казуарины, раскидистые габитусы почти вплотную подступали к бамбуковому домику, их запутанная, переплетающаяся зелень могла скрыть не только человека, но и слона. Никто не разглядел прячущихся в темной тропической чаще врагов. Услышали только выстрел. Сухой, короткий, всполошивший колонию исследователей. Через минуту все были у домика водолазов. Один из них, окровавленный, бледный, лежал на плетенном из бамбука полу веранды. Очаковский оказал первую помощь водолазу, его сразу же водворили на катер и отвезли в Макими. Ранение было не очень серьезным, однако последствия этого нападения были тяжелы для экспедиции. Второй водолаз наотрез отказался продолжать работу на Себату, и, как только немного поправился раненый, оба немца немедленно отправились в Европу.
Все замерло в маленьком поселке. Без водолазов, без паутоанцев рабочих и ныряльщиков — продолжение изысканий представлялось немыслимым.
Но однажды, возвращаясь с очередной поездки в Макими, Вудрум застал в лагере оживление: бежавших от опасностей водолазов с успехом заменили Александр и Борис. Снова бодро стучит двигатель, попеременно сменяя друг друга, члены экспедиции трудятся у насосов. Вечерами все собираются на веранде домика Вудрумов. Здесь намечаются планы на следующий день, ведутся оживленные споры. Настроение поднялось, но все понимают, что без вспомогательной силы, без рабочих-паутоанцев, не обойтись. Шираст предлагает на время приостановить работы, нанять рабочих на дальних островах и только после этого продолжить изыскания. Предложение его принимается только наполовину. Все соглашаются с его мыслью попробовать завербовать рабочих в тех местах, где еще не знают о провокациях фанатиков, но никто не считает возможным прервать работу. И поиски продолжаются изо дня в день. Однако силы постепенно оставляют самых выносливых. Все с нетерпением ждут приезда Шираста, отправившегося в путешествие по архипелагу.