Предложение Шираста показалось Вудруму уж очень неприятным, однако он не мог не согласиться с силой его доводов. Он сам знал, что жрецы не пропустят его выше Буатоо. Переговоры с ними ни к чему не привели, губернатор категорически отказался от вмешательства в эту затею, опасаясь эксцессов.

Вся группа энтузиастов поддерживала Ивана Александровича в его стремлении исследовать необычайное явление. Сомнения этического порядка больше всего беспокоили самого Вудрума. Все остальные считали, что, коль скоро заброшенный много веков храм, оживающий раз в году в день «пришествия» Небесного Гостя, таит в себе нечто неизвестное науке, необходимо проникнуть в его развалины, не считаясь с суевериями паутоанских жрецов. Обсуждения были горячими. Вспоминали, как европейцы впервые проникли в Лхасу — город, куда далай-ламы так упорно не допускали иноверцев; в египетские пирамиды и храмы, сокровища которых теперь известны всем; в буддистские дагобы, тысячу лет хранившие древние реликвии, теперь тоже встречающиеся в музеях. Примеры эти мало успокаивали совесть профессора. Он долго не решался на шаг, казавшийся ему уж очень сомнительным, но наконец не устоял.

— Мы предпримем это исследование, господа, только в том случае, если не встретим открытого сопротивления. Никакого насилия, ни одного неблаговидного поступка! Если считать правильными имеющиеся у нас сведения, то обстоятельства таковы. Храма, собственно говоря, нет. Остались две стены и полуразрушенные колонны, невысокий постамент среди них, на котором стоит нечто неведомое нам, составляющее предмет поклонения тех паутоанцев, которые еще верят в божественное происхождение Небесного Гостя. В этот храм, расположенный на самой возвышенной части Сеунора, семьсот лет назад перенесены какие-то реликвии, спасенные при затоплении священной рощи и статуи Небесного Гостя. Вот, насколько мне известно, и все. К нему ведет от Буатоо трудная, давно не поддерживаемая жрецами дорога, по которой раз в году и пробираются к святилищу давшие обет паломники. Обыкновенно жрецы не охраняют дорогу к Верхнему Храму. Да это и понятно: никто не поддается искушению проникнуть к нему, исследовать его. Если бы не дар, полученный мной от Преойто, то и нам, надо полагать, не пришло бы на ум так настойчиво стремиться именно к этим развалинам. Мало ли их, древних и загадочных, разбросано по этой удивительной и так еще мало изученной стране? Но вот указывает Золотая Ладья на Верхний Храм, и это не дает нам покоя. Так что же будем делать, господа?

— Идти!

— Во что бы то ни стало пробраться к развалинам!

— Узнать, что будет делаться с лодочкой там, у самого святилища.

— Это все равно что побывать с компасом на магнитном полюсе…

— И ничего не найти там, кроме льда и снега…

Во время этих оживленных дискуссий Шираст вел себя скромнее скромного, боясь справедливых попреков Вудрума, не простившего ему посылку соглядатаев в дом умирающего Преойто. Шираст оживился только тогда, когда решение уже было принято и начиналась подготовка к осуществлению предложенного им плана. Прежде всего предстояло решить, в каком составе следует идти к Верхнему Храму. По всем соображениям, группа должна быть маленькой. Проводник ни при каких условиях не соглашался вести больше четырех-пяти человек, и Шираст, все же дождавшись удобного случая, требует исключить Шорпачева. Вудрум снова почувствовал зависимость от Шираста, но и на этот раз ничего не мог поделать: оставалось или настоять на своем, не отпуская нужного экспедиции молодого человека, или не иметь ширастовского проводника, знающего потайную дорогу к Верхнему Храму.

С тяжелым чувством Иван Александрович начал разговор с Шорпачевым. Он предложил ему вместе с Василием Афанасьевичем сопровождать в Европу имущество экспедиции, заверил, что по прибытии в Петербург позаботится о его дальнейшей судьбе, поможет получить образование — словом, был ласков и предупредителен. Не без волнения ожидал Иван Александрович, как воспримет все это Борис, до этой минуты считавший себя непременным участником похода. К немалому удивлению Вудрума, молодой человек ничем не проявил своего огорчения.

Теперь Ивана Александровича не оставляло беспокойство при мысли о том, как все это воспримет Александр, как расстанется с Борисом, с которым они за короткий срок стали очень дружны, успели вместе, подчас рискуя жизнью при подводных поисках, добыть так много для экспедиции. Безразличие, проявленное Шорпачевым, резануло впечатлительного и немного сентиментального пожилого человека. Неужели эта неблагодарность, сухость порождены разницей в положении, занимаемом в обществе Вудрумами и этим пареньком? Иван Александрович решил подготовить сына, не дать ему пережить разочарование, которое он и за себя, и за него уже пережил, разговаривая с Борисом. Александр, несмотря на такт и заботливость, проявленные отцом, воспринял весть о необходимости уволить Бориса тяжело и нисколько не изменил своей привязанности к другу. А тот, как всегда, был неунывающим, бойким и веселым. От предложения составить компанию Василию Афанасьевичу он вежливо, но твердо отказался, сославшись на какие-то дела в Макими, и, расставаясь с друзьями, самым приветливым образом размахивал на пристани платком до тех пор, пока неразличимыми стали их лица, пока не скрылся за отрогами гор пароход…

Поход начался удачно. Видимо, никто не сомневался, что исследователи окончательно покинули Паутоо. Ученые не были уверены, а не следит ли кто-либо за ними на пароходе, но и это обстоятельство не упустил из виду Шираст. Высадка поисковой группы именно на Нересу была намечена не случайно и должна была определить многое. Сойдя с парохода на малолюдном островке, она без труда почувствовала бы за собой слежку.

Маленькой экспедиции, в которую кроме Вудрумов и Шираста входили Плотников и Очаковский, удалось незамеченной пристать к западному берегу Сеунора, откуда начался трудный и столь трагически закончившийся поход.

Джунгли подступали к самой воде. Сплошная, без разрыва, без какого-нибудь видимого лаза стена растительности высотой в десятки метров преграждала путь неискушенному путешественнику. Кажется, шага невозможно сделать в этом чудовищном переплетении безумствующей природы, пробиться через роскошную и зловещую чащу, в которой смешалось все тянущееся к жизни и уже отжившее. Вокруг лесных гигантов, стволы которых уходят куда-то в недосягаемую высь, ярус за ярусом пробиваются к солнцу, к свету пальмы и ротанги, мхи и кустарники. Изобретательность природы здесь демонстрируется с невероятной изощренностью. Растения сплетаются так, что только немалые знания да умение ловко орудовать специальным ножом помогают кое-как пробраться через этот не желающий пускать к себе человека зеленый океан.

Нужно отдать справедливость проводнику Шираста: он, особенно на первых порах, оказался на редкость толковым и знающим. Как только нанятые для похода паутоанцы укрыли лодки в надежном месте, вся процессия во главе с проводником начала довольно успешно двигаться в, казалось, совсем недоступных зарослях.

Первый день пути был очень утомительным, но закончился благополучно: до наступления темноты путешественники выбрались к небольшому ручью и здесь в относительно спокойном месте разбили лагерь и устроились на ночлег.

Утро следующего дня выдалось радостным, путь вдоль ручья показался более легким, чем вчерашнее сражение с неумолимыми и коварными зелеными стражами Сеунора. К полудню прошли намеченную часть дороги и, расположившись на привале, стали обсуждать планы дальнейшего наступления на джунгли. Вот в это-то время и начал впервые беспокоиться проводник, настаивая на том, чтобы поскорее пройти открытый участок дороги, вьющейся вдоль ручья, спрятаться в зарослях и начать подъем в горы. Торопливость его, настойчивое желание уйти от ручья были непонятны ученым, но добиться от него объяснений им не удалось.

— Друзья мои, — сказал Вудрум, — здесь капитан не я, а наш проводник. Считаю его мнение обязательным и предлагаю, не откладывая, двинуться в поход! К вечеру мы должны расстаться с равнинной частью пути.