— То же самое и на нашем комбинате, — неожиданно поддержал Апчару грузный мужчина, сидящий впереди нее. — Мы создали в каждом цехе военный отряд. Обратились в военкомат за оружием — не дали. Пришлось просить военную кафедру пединститута. Спасибо, дали винтовки, гранаты. Наладилось дело.

— Апчара деревянным минометом обзавелась, правда или нет? — вступил в разговор Сосмаков.

— У нас даже два миномета. Мне их брат оставил. Теперь они по всему району ходят из отряда в отряд. Память о Нацдивизии. А где сейчас наши минометы, не знаю.

После Апчары стали выступать и другие люди. Картина складывалась совсем другая, чем по докладу Чорова. Да, отряды самообороны созданы всюду. По спискам они многочисленны, но многие из них существуют только на бумаге… Так говорили все выступающие. После них выступил Бахов. Он говорил долго. Вспомнил, как Апчара помогла поймать диверсантов, расписал и разукрасил эту историю, хоть сейчас неси в журнал или газету, заострил внимание на повышении бдительности. После каждого пятого слова вставлял и склонял магическое словечко: органы, органами, в органах. А за всем тем был далек от признания каких бы то ни было собственных ошибок. Еще раз он напал на отряды самообороны, нажимал на то, что в них проникают случайные люди, трусы, паникеры, социально опасные элементы. Неожиданно перешел на вражеские листовки, в которых фашистская пропаганда обещает горским народам «освобождение от еврейско-большевистского ига», а также «землю и свободу религии».

— В этой обстановке, — продолжал Бахов, — мы не можем дать оружие тем, кто больше смотрит в сторону лежбища туров и уже облюбовал себе местечко в ущельях гор, как таракан в турлучной стене. Органы внутренних дел выводят на чистую воду этих тараканов. Они и дезертиры из Красной Армии ждут не дождутся прихода немцев. Тогда они вылезут из своих нор, чтобы свести с нами счеты. Отряды самообороны должны защищать предприятия и общественное добро прежде всего от них…

— Для этого нужно оружие! — подал реплику Чоров.

— Оружие надо добыть самим.

— Как?

Пока Бахов говорил, у Кулова родилось решение, может быть, неожиданное и даже нежелательное для ретивого оратора: надо подготовку отрядов самообороны, как и истребительных батальонов, возложить на органы внутренних дел! Уж они-то сумеют сколотить боеспособные отряды, сумеют влить в них коммунистов и комсомольцев. Они же, в случае необходимости, станут партизанами в тылу врага, возьмут на себя охрану общественного скота, если не удастся его эвакуировать вовремя. По крайней мере, угонят скот в недоступные горы и не отдадут его врагу… Если в белорусских лесах уже существуют районы, где действуют партизаны, то почему в горах нельзя создавать партизанские ущелья, недоступные ни танкам, ни авиации противника. Таким ущельем, к примеру, может стать Чопракское, в которое ведет узкий, в десять метров, проход.

— Надо чаще устраивать ложные боевые тревоги, — продолжал между тем Бахов. — И смотреть при этом, кто как себя ведет. Надо знать людей, надо их видеть насквозь. Иногда, чтобы раскусить человека, приходится создавать для него особую обстановку…

Один только Кулов понимал, что Бахов говорит все это для того, чтобы оправдаться за недавнюю проделку.

Однажды ночью он обзвонил всех партийных и советских работников и объявил боевую тревогу, приказав явиться в штаб партизанского отряда в полной боевой готовности и с трехдневным запасом питания. Уже через полчаса в кабинете Бахова негде было повернуться. В боевую тревогу поверили так легко потому, что знали о делах на фронте. У многих стояли еще слезы в глазах после прощания с родными. Никто даже и не подумал о том, почему при входе у них отбирали их трехдневное довольствие. Пока будущие партизаны тревожно расспрашивали друг друга, что же случилось, Бахов говорил с кем-то по телефону и делал вид, что не замечает собравшихся. На самом же деле зорко следил за каждым и делал в блокноте какие-то пометки. Потом он построил отряд, состоявший весь из ответственных работников, устроил перекличку, сделал замечания тем, кто прибежал позднее других, и неожиданно распахнул дверь в другую комнату. Там на столе были разложены в пиршественном порядке все те продукты, которые наспех захватили разбуженные среди ночи люди. Сначала они не поняли даже, зачем Бахов разложил всю еду, уж не затем ли, чтобы пристыдить тех, кто принес мамалыгу и брынзу вместо мяса и масла. Но бутылки с самогоном тотчас рассеяли все сомнения. Начался ночной пир. Никто не обиделся на Бахова. Напротив, все обрадовались, все бросились к телефонам успокаивать своих близких, с которыми час назад распрощались. К утру, все выпив и съев, благополучно разошлись по домам…

Теперь, говоря о боевых тревогах, Бахов хотел, как видно, задним числом и косвенно оправдаться перед Куловым, хотя уже и получил своевременный нагоняй, и только клятвенное заверение в том, что ничего подобного не повторится, спасло Бахова от обсуждения на Комитете обороны.

После Бахова еще выступали, но эти люди стали повторяться, говорить уже говоренное, и Кулов, выдерживая стиль военного времени, внезапно оборвал прения.

За предложение Кулова — поручить работу с отрядами самообороны товарищу Бахову — проголосовали все, а Сосмаков проголосовал с особенным, видимым удовольствием. Сам Бахов сопротивлялся, козырял важностью своего основного дела, стремился взвалить отряды на кого угодно, но после голосования вынужден был смириться. Только в одном Кулов поддержал Бахова. Обращаясь ко всем, он сказал:

— Но оружия от нас не ждите, товарищи. Мы его вам не дадим. Мы и Нацдивизию смогли вооружить не более чем на сорок — пятьдесят процентов. Мы же не спрятали оружие, не утаили его от наших доблестных воинов. У нас нет оружия, товарищи. Все, что можно было отдать, мы отдали. Я уже говорил: в создавшейся обстановке у нас не должно быть слова «нет». Нет — значит, найди, добудь, отними. Где найти? У кого отнять? В ущельях, в пещерах, у дезертиров и диверсантов. Они прячутся в горах. Пока они истребляют только дичь, браконьерствуют. Но это до поры до времени. Придет срок, они будут стрелять не по турам и козлам, а по коммунистам и комсомольцам. Так что разоружайте их сейчас, пока не поплатились жизнью за свою беспечность… Последнее. О делегации, которая отправляется на фронт.

— У нас все готово. Делегация в сборе! — доложил Чоров.

— Тогда объявляется перерыв. Делегацию и членов Комитета обороны прошу остаться.

Участники совещания шумно сорвались со своих мест. Окна распахнулись, в комнату подул прохладный воздух. К Апчаре подошел Чоров.

— Это ты и есть Апчара? Будем знакомы. Слышал о тебе. Молодец, молодец.

Небольшой зал совещания быстро опустел. Люди торопились скорее выйти из душного помещения. В комнате осталось человек десять, самых ответственных работников, и Кулов пригласил их сесть все за тот же длинный стол. Теперь мест за столом хватило всем.

— Поговорим с членами делегации. — Кулов, видно, устал сидеть. Он один стоял около своего стола. — С чем мы их отправляем на фронт, какое напутствие они должны передать нашим воинам, кровь от крови, плоть от плоти нашим родным сыновьям. Да, не только подарки они должны передать, но и сердечное слово, чтобы укрепить в сердцах бойцов веру в победу, возбудить справедливый гнев к врагу. Передайте воинам: в фонд обороны собраны тысячи тонн зерна, мяса, шерсти. Собираем деньги на танковую колонну. Строители оборонительных сооружений отрапортовали о досрочном окончании стройки. Девушки создали тракторные бригады, заменили мужчин, ушедших на фронт. Сформированы отряды самообороны, обстановка потребует — завтра же их можно перевести на казарменное положение.

И сверх всего — четыре вагона подарков для воинов дивизии — выражение нашей любви к сыновьям родной земли. По вагону на полк. В каждом ящике колбаса, жареные гуси, изделия наших кондитеров. Котляровские птицеводы положили даже кур и вареные яйца. Бойцы найдут в посылках вино, водку, национальную еду — вяленую баранину, лукумы, сладости из сахара и пшенной муки. Все старались выразить свою любовь, даже мальчишки — сборщики лекарственных трав — положили в ящики свои дары, которые пригодятся раненым…