Следом вышла и супруга,

Тоже сняться пожелала;

Разоделась свыше меры —

Вся в брильянтах и в сатине,

Что твоя императрица.

Села боком, изогнулась,

Как не каждый и сумеет;

А в руке букетик — впрочем,

На кочан похож капустный.

И пока она сидела,

Все трещала и трещала,

Как лесная обезьянка.

«Как сижу я? — вопрошала. —

Я достаточно ли в профиль?

Мне букет поднять повыше?

Попадает он в картинку?»

Словом, снимок был испорчен.

Дальше — отпрыск, студиозус:

Складки, мятости, изгибы

Пронизали всю фигуру;

Проведи по каждой взглядом —

Приведут тебя к булавке,

Сами сходятся к булавке,

К золотой булавке в центре.

(Парня Рескин надоумил,

Наш эстет, ученый автор

«Современных живописцев»

И «Столпов архитектуры»).

Но студент, как видно, слабо

Взгляды автора усвоил;

Та причина, иль другая,

Толку мало вышло — снимок

Был в конце концов загублен.

Следом — старшая дочурка;

Много требовать не стала,

Заявила лишь, что примет

Вид «невинности покорной».

В образ так она входила:

Левый глаз скосила книзу,

Правый — кверху, чуть прищуря;

Рот улыбкой растянула,

До ушей, и ноздри тоже.

«Хорошо ль?» — она спросила.

Не ответил Гайавата,

Словно вовсе не расслышал;

Только спрошенный вдругорядь

Как-то странно улыбнулся,

«Все одно», — сказал с натугой

И сменил предмет беседы.

Но и тут он не ошибся —

Был испорчен этот снимок.

То же — с сестрами другими.

 Напоследок — младший отпрыск:

С непослушной шевелюрой,

С круглой рожицей в веснушках,

В перепачканной тужурке,

Сорванец и непоседа.

Малыша его сестрицы

Все одергивать пытались,

Звали «папенькин сыночек»,

Звали «Джеки», «мерзкий школьник»;

Столь ужасным вышел снимок,

Что в сравненье с ним другие

Показались бы кому-то

Относительной удачей.

В заключенье Гайавата

Сбить их гуртом ухитрился

(«Группировкой» и не пахло);

Улучив момент счастливый,

Скопом снять сумел все стадо —

Очень четко вышли лица,

На себя похож был каждый.

Но когда они взглянули,

Мигом гневом воспылали,

Ведь такой отвратный снимок

И в кошмаре не присниться.

«Это что еще за рожи?

Грубые, тупые рожи!

Да любой теперь нас примет

(Тот, кто близко нас не знает)

За людей пренеприятных!»

(И подумал Гайавата,

Он подумал: «Это точно!»)

Дружно с уст слетели крики,

Вопли ярости и крики,

Как собачье завыванье,

Как кошачий хор полночный.

Гайаватино терпенье,

Такт, учтивость и терпенье

Улетучились внезапно,

И счастливое семейство

Он безжалостно покинул.

Но не медленно он вышел

В молчаливом размышленье,

В напряженном размышленье,

Как художник, как фотограф —

Он людей покинул в спешке,

Убежал он в дикой спешке,

Заявив, что снесть не в силах,

Заявив про сложный случай

В самых крепких выраженьях.

Спешно он сложил манатки,

Спешно их катил носильщик

На тележке до вокзала;

Спешно взял билет он в кассе,

Спешно он запрыгнул в поезд;

Так уехал Гайавата[14].

Иллюстрации Артура Б. Фроста к сихотворению «Гайавата фотографирует»