История дамы

«Свежим осенним вечером можно было увидеть молодую Даму, гуляющую в саду у замка Окленд, чопорную и надменную на вид, но обликом не лишенную приятности и даже красивую, если бы ее черты были более кроткими.

Этой молодой Дамой, о несчастный, была я. (Тут я спросил, почему она считает меня несчастным, и она ответила, что это не имеет значения.) В то время я кичилась не столько моей красотой, сколько статностью Фигуры, и всем сердцем желала, чтобы какой-нибудь Художник написал мой портрет, но их запросы были слишком высокими — полагаю, не в мастерстве Живописи, а в цене. (Тут я самым смиренным образом поинтересовался, какую цену запрашивали Художники в то время, но она высокомерно ответила, что денежные дела — это вульгарная тема и она об этом ничего не знает и знать не хочет.)

Так случилось, что некий Художник по имени Лоренцо приехал в эти края и привез с собой чудесную машину под названием Химера (то есть баснословная и совершенно невероятная вещь), с которой он изготовлял множество картин, каждую за один бой часов или за время, пока человек успевает сказать „Джон, сын Робина“. (Я спросил ее, что такое один бой часов, но она нахмурилась и не ответила.)

Он взялся изготовить мой портрет, от которого я требовала одного: чтобы меня изобразили в полный рост, ибо никак иначе статность моей Фигуры не могла быть явлена миру. Но, хотя он сделал много картин, все они оказались негодными, ибо некоторые, начинаясь от Головы, не доходили до Ног, а другие, изображающие Ноги, оказывались без Головы; если первые были огорчением для меня, то Последние были посмешищем для других.

Эти вещи вызывали у меня справедливый гнев, и если сначала я была дружелюбна к нему (хотя он был бестолковым и унылым на вид), то потом часто била его по Ушам и выдирала из его Головы пряди Волос. На это он издавал Вопли и говорил, что я превратила его жизнь в тяжкое бремя; сие не вызывало сомнений и доставляло мне большое удовольствие.

Наконец он предложил изготовить Картину, вмещающую такую часть юбки, какая только сможет войти, и сделал Примечание следующего рода: „Портрет: сверху два с половиной ярда, потом Ноги отдельно“. Но это ничуть не удовлетворило меня, а потому я заперла его в Погребе, где он оставался три недели, ежедневно становясь все тоньше и тоньше, пока не стал плавать по воздуху вверх и вниз, как Перышко.

В определенный день, когда я спросила его, сделает ли он теперь мое изображение в полный рост, он ответил мне тонким жалобным Голосом, словно Комар, но тут кто-то открыл Дверь и его вынесло Сквозняком в трещину на Потолке, а я осталась ждать его, подняв свой Факел, и стояла до тех пор, пока тоже не превратилась в Призрак, однако прилипший к Стене».

Потом мой господин и его спутники спустились в Погреб. Увидев это странное зрелище, мой господин вытащил свой Меч с громким криком «Смерть!» (хотя так и не объяснил, кого или что он имел в виду). Некоторые вошли внутрь, но многие остались сзади, подгоняя тех, кто был впереди, не столько своим примером, сколько ободряющими Словами, однако в конце концов все вошли в Погреб; мой господин был последним.

Они отодвинули от стен Бочки и другие вещи и обнаружили упомянутого Призрака, ужасного на вид, однако сохранившегося на Стене; от жуткого этого зрелища поднялись такие Крики, какие в наши дни редко можно услышать. Многие лишились чувств, тогда как другие спаслись от этого Бедствия большими глотками Пива, однако и они были еле живы от Страха.

Тогда Дама обратилась к ним на такой манер:

Все внимайте моей воле,

Я пребуду здесь, доколе

Даму этого удела,

Схожую лицом и телом,

Не сфотографируют как надо,

Во весь рост открытой взгляду;

Тогда сгину я опять

И не буду вас пугать.

Тогда помянутый Мэттью Диксон обратился к ней и спросил: «Почему ты высоко держишь этот Факел?» — на что она ответила: «Свечи дают свет», — но никто ее не понял.

Потом наверху зазвучал тонкий Голос:

В погребе замка Окленд

Давно, очень давно

Заперли славного парня,

Горе ему суждено!

Снять ее в полный рост —

Как дотянуться до звезд;

Tempore (так я и сказал ей),

Practerito![8]

(К этому Хору никто не смог присоединиться, ибо Латынь была для них неизвестным Языком.)

Она была очень жестока,

Давно, очень давно,

Меня уморила до срока,

Хоть в погребе было вино.

Ведь я из Шотландии мог убежать,

Последний медяк за это отдать,

Но меня учили честно играть, —

Не поминайте же лихом, друзья,

А помяните добрым глотком!

Тогда мой господин, отложив свой Меч (который впоследствии был повешен на стене в память о столь великой Храбрости), приказал Дворецкому принести ему Кувшин Пива, каковой Кувшин он выпил за один присест и велел принести еще. Ибо, по его собственным словам: «Ручей уже не Ручей, если он Высохнет».

Перевод Андрея Боченкова

Присягаю, что сие есть подлинное и ужасное описание касательно покоев Оклендского замка, прозываемых Шотландией, и всех вещей, пережитых там Мэтью Диксоном, торговцем, и некоей дамой, прозываемой Гонлесс, или «Лишенной Платья», в тех покоях обнаруженной, и того, как никто в течение этих дней не спал там (вероятно, из-за страха), и что все указанные вещи случились во времена достопамятного епископа Бека, и что сие записано в год одна тысяча триста двадцать пятый месяца февраля в некий вторник и другие дни.

Эдгар Кутвеллис

Итак, указанный Мэтью Диксон доставил товары в сие место по повелению моих господ, которые наказали также, чтобы его славно угостили (что было исполнено, причем поужинал он с большим аппетитом) и уложили спать в некой комнате замка, ныне прозываемой Шотландией. Откуда в Полночь он выбежал с таким великим Криком, что разбудил всех людей, которые спешно побежали в эти Покои и встретили его так кричащим, в каковой момент он тут же лишился чувств.

Тогда его перенесли в гостиную Милорда и с большими хлопотами водрузили на Стул, откуда он три нескольких раза падал на пол, к большому восхищению всех присутствовавших.

Но, будучи подкреплен различными Крепкими Напитками (и, главное, Джином), он немного погодя сообщил жалобным голосом следующие далее подробности, в полное подтверждение чему присяглись девять работящих и отважных земледельцев, которые жили неподалеку, и его свидетельство я здесь надлежащим образом изложу.

Показания Мэтью Диксона, торговца, находящегося в здравом уме и более Сорока Лет От Роду, хотя и здорово напуганного по причине Зрелищ и Звуков в этом Замке, пережитых им, касательно Видения Шотландии и Призраков, оба из которых там содержатся, и о некоей странной Даме и о жалобных вещах, ею молвленных, с другими печальными мелодиями и песнями, ею и другими Призраками придуманными, и о захолодении и дрожании его Костей (по причине сильно великого ужаса), и о других вещах, которые зело приятно узнать, главным образом о Картине, которую впоследствии следует запечатлеть, и о том, что после того воспоследует (как доподлинно предсказано Призраками), а также о Тьме и других вещах, более ужасных, чем Слова, и о том, что Люди называют Химерой.

Мэтью Диксон, торговец, показал под присягой: «что он, хорошо поужинав в течение Вечера Молодым Гусем, Пирогом с Мясом и другими приправами, поданными от великой щедрости Епископа (молвя это, он посмотрел на Милорда и попытался стянуть с себя шапку, но потерпел неудачу, ибо сего Убора на его голове не оказалось), отправился в постель, где в течение долгого времени его тревожили жестокие и ужасные Сны. Что он увидел в своем сне молодую Даму, облаченную (как ему показалось) не в Платье, но в некоего рода Капот, с различного рода Опорками. (В этом месте горничная заявила, что ни одна Дама не станет надевать Опорки, и он ответил: «А я стою на своем», и, в самом деле, поднялся со стула, но удержаться на ногах не смог.)