Я пил, закусывал вместе со всеми, смеялся над чужими шутками и что-то рассказывал, но мысли вертелись вокруг Рыжего. Как он там? Наверное, пора бы рассказать, зачем я пришел сюда, но как начать — не представляю.

Мое состояние заметил Алексей Петрович. Он взял со стола начатую бутылку с вином, два стакана и сказал:

— Погуляйте-ка, мужики, без нас. Мне с человеком поговорить нужно, — кивнул мне и вышел из палатки.

У самого обрыва дымится шашлычница. Рядом четыре перевернутых вверх дном ящика. Мы сели на ящики, Алексей Петрович разлил вино, поднял свой стакан, посмотрел на солнце через него:

— Чистый мускат! Я вино люблю, оно мне виноград напоминает. — Затем все тем же тоном спросил: — Ну, что там у тебя стряслось? Снова что-то с Федором?

— Нет, с Калипухом все нормально. А вот с Рыжим очень даже паршиво.

— Не понял, — посмотрел на меня Алексей Петрович.

— Что здесь непонятного? — с досадой проговорил я. — Сидит Рыжий в Федоровой ловушке с перерезанной лапой, да еще и с тросом через всю талию.

— Рыжий? — привстал Алексей Петрович. — Медведь, да? Чего он там оказался?

Я рассказал Алексею Петровичу, как Федор настроил здесь ловушек, как хотел заколоть пикой, а затем придавить лиственницей попавшего в петлю Рыжего и что из этого вышло.

Алексей Петрович помассировал переносицу, внимательно посмотрел на меня:

— Ну и что ты будешь с ним делать?

Я пожал плечами:

— Не знаю. Нужно сначала трос снять и кормить, пока лапа не заживет или уже до самой весны. Я к вам вот почему, мне рыба нужна. Вы в прошлый раз говорили, что можете продать тонны две. Так я куплю. У меня деньги с собой.

Алексей Петрович прикрыл глаза, снова открыл их и, растягивая слова, удивленно переспросил:

— Две тонны мальмы? А ты хоть представляешь, сколько это стоит, две тонны?

Я снова двинул плечами:

— Бог его знает. Наверное, рублей восемьсот, может, тысячу.

— Нет, братец ты мой, подороже. Мы в торгконтору ее по рубль тридцать сдаем. Так что считай теперь сам.

Я прикинул и удивился. Две шестьсот. Нет, таких денег мне не собрать. А без рыбы его не прокормить.

Алексей Петрович наклонился над жаровней, бросил в нее несколько щепок.

— Тебе денег в самом деле не жалко?

Я полез в карман, достал сверток, протянул Алексею Петровичу:

— Здесь тысяча триста. Можете сразу взять. Честное слово, ни капельки не жалею, даже наоборот. Что, не верите?

Алексей Петрович замахал руками:

— Да верю-верю. Только спрячь их. Ты что, думаешь всю зиму здесь просидеть?

— А что здесь такого? Я три года в Лиственничном прожил, считай, безвыездно. Наледь дорогу перекроет, — и месяца два ко мне никто и я ни к кому. Чистый тебе Робинзон. Если бы не радио, можно прозевать все на свете.

— Давай так, — решил Алексей Петрович. — Через час-другой явится бригадир. Он на тракторе уехал деляну смотреть. Тогда все и обмозгуем. Одно прошу, пока об этом не распространяйся. Виталию можешь сказать, а с остальными позволь мне. Соображаешь?

Я улыбнулся:

— Спасибо! Я как чувствовал, что все будет хорошо.

Алексей Петрович хлопнул меня по плечу:

— Не торопись благодарить. Но что-нибудь, конечно, придумаем. Пошли к мужикам, а то они без нас совсем заскучали…

Выехали только на следующий день. Пока ожидали бригадира, грузили рыбу — наступили сумерки. Я хотел идти к Хилгичану один, но Алексей Петрович рассоветовал:

— Что там сейчас делать? Только лишний раз Рыжего беспокоить. Утром всем аулом и двинем. Попробуем его стреножить и посмотрим, что у него с лапой.

— Рыжего? Связать?

Алексей Петрович рассмеялся:

— Ну и что здесь военного? Люди тигров как котят вяжут, а уж с медведем-то как-нибудь справимся.

Рыбы погрузили около сорока ящиков, и все обошлось мне в шестьсот рублей. Алексей Петрович и Виталий уступили свою долю за так, да еще усатый рыбак подарил мне три ящика форелек-икроедов. Он встретил этих рыбок целый косяк в небольшой протоке и в один мах зачерпнул всех до единой. Так что пара месяцев безбедной жизни Рыжему обеспечена. Усатый рыбак, оказывается, помнит меня еще по Лиственничному. Вечером мы с ним поговорили, он пообещал достать пару тонн морзверя. Это намного дешевле мальмы, а для Рыжего еще лучше. Я сразу же отдал Кожухову триста рублей и заверил, что, если морзверя будет больше, заплачу и за излишек.

Прихватили веревки, топоры, пилы. Как только снимем с Рыжего трос и посмотрим лапу, сразу же начнем строить для него настоящую берлогу, Алексей Петрович уверен, если ее сделать теплой, то Рыжий, как только заживут раны, сразу же ударится в сон, и тогда никаких продуктов ему будет не нужно.

Ехали весело, с вином, песнями, анекдотами. Я сидел в тележке рядом с Кожуховым, Алексеем Петровичем и Виталием. Виталию повезло. Не успели отъехать и километра, как вспугнули большой табун куропаток. Птицы взлетели с дороги и опустились на болото недалеко от нас. Виталий подкрался и сбил трех куропаток. Так что сегодня мы с бульоном.

Мы пересекли голубичное болото, начали подниматься на террасу, как вдруг сидевший впереди меня Виталий поднялся с ящика и замахал трактористу, чтобы тот остановился. Он показал в сторону темнеющего в километре густого лиственничника. Туда вела наша дорога, и там стояла бортовая машина. Дверца со стороны водителя была открыта, солнечный луч падал на стекло и отражался прямо на нас. Рядом с машиной прохаживались два человека. По-видимому, они ожидали нас.

Алексей Петрович заволновался, вопросительно посмотрел на меня. Я пожал плечами. Из кабины трактора высунулся бригадир лесозаготовителей, явно интересуясь, как поступать в этой ситуации — ехать дальше или заворачивать назад.

Алексей Петрович чуть подумал, почесал переносицу и махнул бригадиру, чтобы тот катил вперед, без всяких там остановок.

Когда обогнули ольховник и выехали на открытое место, я сразу узнал машину, а возле нее стояли Бобков и Володя. Без сомнения, они направлялись в гости ко мне, заметили трактор и решили посмотреть, кто это едет?

Не дожидаясь, когда трактор подъедет ближе, я спрыгнул с тележки и бегом направился к своим гостям. Володя узнал меня, приветливо вскинул руки, заулыбался. Я подбежал, обнялся с Володей, затем повернулся к Бобкову и, виновато кривя губы, зачастил:

— Вы только, пожалуйста, их не трогайте. Они здесь ни при чем. Это я виноват. Понимаете, Рыжий попал в ловушку, лапа у него рассечена. Я к ним побежал, теперь вот едем. Это все для него. Они не хотели, но я упросил. В случае чего, я штраф уплачу прямо сейчас. У меня деньги с собой. Понимаете…

— Обожди! — остановил меня рыбинспектор. — Какая ловушка? Какой Рыжий? Что-то тараторишь, я ничего не пойму.

Я растерянно оглянулся. Трактор уже рядом с нами. Алексей Петрович, Виталий и Кожухов спрыгнули на землю, но к нам не торопятся. По-видимому, надеются, что сам все улажу, а может, понимая, в какое сложное положение я попал, щадят мое самолюбие.

Володя положил руку мне на плечо, стиснул его, поощрительно улыбнулся:

— Что случилось? Ты расскажи толком, а то на самом деле…

Я развел руками:

— Да шут его знает, как об этом толком скажешь? Понимаешь, здесь на Чилганье вместе со мною один мужик работал. Калипух Федор, может, слышал? Он уже после вас приехал. Худой такой, и половины уха нет. Так вот, он настроил здесь ловушек и поймал в петлю Рыжего. Того самого медведя, что встретился Константину Сергеевичу, а потом съел у вас сумочку из-под рыбы. Он никуда и не уходил, все время здесь вертелся. Его вот так петлей захлестнуло. Узел есть такой специальный «косой штык», ни за что не развяжешь. А ружье я разбил, он знает, — кивнул я в сторону Бобкова. — Ну вот он, Федор, значит, сделал пику и давай медведя колоть. Медведь крутится, никак его не достать, чтобы намертво. Тогда Федор начал рубить ближние лиственницы, думал медведя придавить. А лиственница пошла в сторону, вырвала скобу вместе с тросом, медведя освободила, тот на Федора и бросился. Ну мы Федора в больницу отвезли, вчера возвращаюсь, а Рыжий опять в ловушке. Лапа висит, все в крови, и петля на нем. Я и побежал к ним. Выпускать-то его нельзя в таком виде. Они мне рыбы дали, чтобы кормить Рыжего, теперь едем. Нужно лапу посмотреть, трос снять, и вообще мы думаем сделать ему настоящую берлогу.