Думаю, что мне удастся время от времени выбираться и навещать тебя. Если мы будем видеться с тобой, скажем, раз в два года, то я уверен, что лет через десять мы станем добрыми друзьями. А ты как думаешь? Я буду очень рад узнать об этом от тебя, если ты захочешь написать мне письмо, и от Салли, если она захочет приложить руку к писанию писем. Если приложить руку ей не удастся, пусть попробует приложить ногу. Разборчивая ногопись — вещь очень хорошая. Передай мой привет ей, Кейт и Гарри, но не забудь и себе оставить немножко.

Твой преданный друг Льюис Кэрролл

Р. S. Передай маме мою признательность за только что доставленное письмо.

Эдит Блейкмор

Крайст Черч, Оксфорд 27 января 1878 г.

Дорогая Эдит!

Я весьма признателен тебе за твои пожелания по случаю моего дня рождения, носовые платки и альбом (очень красивый!), в котором есть место только для одной фотографии. Я вставил в него фотографию какой-то девочки, с которой я познакомился где-то на побережье. Помнится, это было Истберн.

Но, сказать по правде, ты не должна изливать на меня поток подарков. Ведь от них я скоро промокну до костей, простужусь, и доктор скажет мне:

— Вам следовало бы держать над головой раскрытый зонтик, коль скоро вы знаете, что приближается ваш день рождения. Шлю тебе привет и поцелуй.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Мэри Форшалл

Крайст Черч, Оксфорд 4 февраля 1878 г.

Дорогая Мэй!

Как тебя зовут: Мэри Фрэнсиз или Фрэнсиз Мэй! Когда ты гостила здесь, кто-то сказал, что тебя зовут Мэри Фрэнсиз, а теперь ты пишешь «Фрэнсиз Мэй». От неразберихи с твоими именами я просто заболел. Я бродил по колледжу, безнадежно пытаясь найти какой-то выход, и время от времени натыкался на мистера Сэмпсона{16}, а когда я осознал, кто передо мной, я спросил:

— Как же правильно: Мэри Фрэнсиз или Фрэнсиз Мэй?

Мистер Сэмпсон замигал и произнес сонным голосом:

— В самом деле, как?

И я снова принялся бродить по колледжу, время от времени встречая его на своем пути.

Это ты все виновата и должна непременно помочь мне разобраться. Ты и сама знаешь, что должна.

Надеюсь, что твой папа чувствует себя лучше.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Саре Синклер

Крайст Черч, Оксфорд 9 февраля 1878 г.

Дорогая Салли!

Пожалуйста, передай Джесси, что я считаю все это чепухой. Надеюсь, она не подарит мне подушечку для булавок: у меня и без того есть три такие подушечки! Я забыл, о чем написал ей, тогда как она помнит мое письмо наизусть. Как ты теперь видишь, произошло следующее: письмо из моего ума перешло в ее ум подобно тому, как человек переходит в новый дом. Хотел бы я знать, показался ли письму Джес-син ум теплым и уютным и нравится ли ему в новом доме так же, как в старом? Мне кажется, что когда письмо впервые попало в Джессин ум, оно оглянулось вокруг и сказало:

— Бедное я, бедное! Никогда мне не будет покоя в этом новом уме! Как я хотело бы вернуться в старый ум! Ну зачем здесь такая огромная, громоздкая софа, на которой может разместиться дюжина людей? И на ней еще надпись: «ДОБРОТА». Я не смогу одно занять всю софу. В моем старом доме было всего лишь одно кресло — прекрасное мягкое кресло, в котором только и было место, что для меня, и на спинке кресла было написано «ЭГОИЗМ». Другие люди не могли беспокоить меня, так как для них не было кресел. А что за дурацкий стульчик стоит там, у самого огня, с надписью «СКРОМНОСТЬ». Видели бы вы, какой высокий стул стоял в моем старом доме! Сидя на нем, вы едва не доставали головой до потолка. И на нем, как вы догадываетесь, красовалась надпись «САМОМНЕНИЕ». Это гораздо лучшее название, чем «СКРОМНОСТЬ». А теперь посмотрим, что там в буфете. В моем старом доме в буфете стояла только одна большая бутыль с уксусом с надписью «ДУРНОE НАСТРОЕНИЕ», а этот буфет сверху донизу набит какими-то банками. Все они полны сахара, а на этикетах — надписи, да какие: «Любовь к Селли», «Любовь к Кэйт», «Любовь к Гарри»! Нет, терпеть не могу подобной чепухи! Выброшу-ка я их из окна!

Интересно, что сказало бы это письмо, попади оно в твой ум. И что, как ты думаешь, оно нашло бы там? Шлю Джесси, Кейти, Гарри и тебе привет и четыре поцелуя — по одному на каждого. Надеюсь, по дороге ничто не разобьется.

Любящий тебя Льюис Кэрролл

Р. S. Передай Джесси мою благодарность за письмо.

Гертруде Чатауэй

Вокзал в Рединге (по дороге в Честнатс, Гилдфорд)

13 апреля 1878 г.

Дорогая Гертруда!

Поскольку мне пришлось пробыть здесь полчаса, я успел изучить путеводитель от крышки до крышки (большинство вещей я изучаю так же основательно, и поэтому по самую крышку набит всякими полезными сведениями), и знаешь, к чему я пришел? Мне кажется, что на следующей неделе в любой день я смогу приехать в Винчфидц поездом, который прибывает туда в час дня. Выехав из Винчфилда в 6.30 я смогу вернуться в Гилдфорд к обеду. Следующий вопрос: далеко ли от Винчфилда до Ротервика? Не вздумай обмануть меня, испорченный ребенок! Если расстояние от Винчфилда до Ротервика больше 100 миль, то я не смогу навестить тебя, и бесполезно об этом разговаривать. Если же оно меньше, то возникает еще один вопрос: на сколько меньше) Это очень серьезные вопросы, и, отвечая на них, ты должна быть серьезна, как судья. Перо твое не должно улыбаться, а песок, которым ты промокаешь написанное, должен быть сух (возможно, ты возразишь: песок не может быть сух, так как в нем всегда есть сок, а вот песка в соке быть не должно, но все это шуточки, и тебе не следовало бы шутить, когда я прошу тебя быть серьезной), когда ты сядешь писать в Гилдфорд ответы на эти два вопроса. Можешь заодно сообщить мне, живешь ли ты все еще в Ротервике, у себя ли дома, получила ли ты мое письмо и все ли ты еще маленькая или уже стала взрослой, собираешься ли ты на море следующим летом и сообщить мне о чем угодно еще, что тебе известно (кроме алфавита и таблицы умножения). Шлю тебе 10000000 поцелуев.

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Агнес Халл

Крайст Черч, Оксфорд 17 октября 1878 г.

Нечего сказать! Из всего ужасного, что когда-либо совершила юная леди десяти лет от роду, дабы сэкономить один пенни, пересылка по почте чудной книжки, над которой я провел столько бессонных часов, бандеролью, чтобы углы ее были ободраны по дороге, сама книжка неминуемо зачитана всеми почтовыми служащими (которые имеют обыкновение читать такие книжки, подсыпав предварительно угля в огонь, и оставляют на всех страницах черные отпечатки своих пальцев), а ее красивый кожаный переплет исцарапан почтовыми кошками, словом, из всего ужасного такой поступок ужаснее всего. Ты вряд ли заслуживаешь того, чтобы получить книжку снова, кошмарный ребенок. Разумеется, мне ясны те истинные побуждения, которыми ты руководствовалась. Ты думала, что если пошлешь мне книжку по почте, то я буду ждать от тебя приложенного к ней письма, а ты слишком горда, чтобы снизойти до какого-то там письма! Ох, гордыня, гордыня! Как она портит ребенка, который в остальном вполне сносен! А хуже всего, когда человек гордится своим происхождением. Помимо всего прочего, я не верю, что фамилия Халл такая древняя, как ты утверждаешь, и что Яфет взял себе фамилию Халл{17} якобы потому, что он построил остов Ноева ковчега. Я вообще не уверен, что у ковчега был остов. И когда ты утверждаешь, будто жену Яфета звали Агнессой и тебя назвали в ее честь, ты все просто выдумываешь. Кроме того, я сам также произошел от Яфета: поэтому тебе не следует слишком высоко задирать свой нос (и подбородок, и глаза, и волосы)!