Постой-ка, постой-ка. Разве об этом я собирался написать тебе? Нет, не об этом: пожалуйста, прочитай все, что ты прочитала, обратно. В действительности я хотел поговорить с тобой о подарках ко дню рождения, которые ты так любишь делать мне. Поскольку я никак не могу уговорить тебя не делать мне больше подарков, мне придется назвать тебе несколько вещей, которые действительно были бы мне полезны, с тем, чтобы в следующий раз ты могла их мне подарить. Прежде всего должен сказать, что любую вещь, изготовленную для меня ребенком, я предпочитаю любым купленным подаркам. У меня таких подарков не так уж много, но когда я их получал, мне было очень приятно. Небольшие мешочки из неотбеленного холста — очень полезная вещь, 4 дюйма на 4 или 6 дюймов на 6 — очень удобные размеры (с двойным шнурком, чтобы их можно было затягивать в обе стороны; затянутый мешочек закрыт очень надежно). Если ты предпочитаешь работать не с холстом, а с тканью, то я бы весьма приветствовал прихватку для чайника. У меня их две, но они уже порядком износились. Боюсь, что ты можешь подумать, будто я жадина. Нет, я говорю с тобой обо всем этом только потому, что ты так любишь посылать мне подарки! Того, что я уже назвал, тебе хватит на 3-4 моих дня рождения. Но если ты захочешь сделать мне какой-нибудь подарок своими руками, то, пожалуйста, не забудь пометить где-нибудь в уголке «Э. Б.» или «Эдит», чтобы я всегда знал, от кого этот подарок.

Как бы мне хотелось хотя бы иногда видеть тебя на берегу! Почти все дети, которых я знал, уехали, и у меня осталось здесь очень мало друзей: заводить новых друзей нелегко, кроме того, новые друзья могут оказаться ужасными, а вовсе не приятными! С детьми иногда это бывает.

Надеюсь, что твой папа чувствует себя хорошо. Передай мои наилучшие пожелания ему, твоей маме и сестре.

Надеюсь, я уже поблагодарил тебя за чудесную рождественскую открытку с твоим собственным рисунком и конвертом и письмо, которое ты написала мне в январе. Боюсь, что я поблагодарил тебя только в короткой записке, поэтому сейчас хочу поблагодарить еще раз по-настоящему.

Прости за это короткое письмецо: когда у тебя в распоряжении есть только две минуты на то, чтобы написать письмо, запечатать его в конверт, да еще написать адрес, поневоле приходится быть кратким. Ты не находишь?

Твой любящий друг Ч. Л. Доджсон

Л. Кэрролл

Мэри Форшалл

Честнатс, Голдфорд 28 декабря 1883 г.

Моя дорогая Мэй!

Я и не думал, что это твоя работа! Я принял ее за работу профессионала, причем прекрасную: она удостоилась также особых похвал со стороны моих сестер, что само по себе немало, так как они пресытились рождественскими открытками. Можешь не сомневаться: я буду беречь твою открытку, как..., как..., как..., как я не знаю что и всегда! Спасибо тебе большое за нее!

Надеюсь, мистер Сэмпсон чувствует себя превосходно и говорит «пожалуйста», когда хочет чего-нибудь еще.

Неизменно (какое длинное слово!)

любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Аделаиде Пейн (?)

Честнатс, Гильдфорд 9 января 1884 г.

Дорогая Ада!

Позволь мне заверить тебя, если ты думаешь, будто я огорчен новым «отчуждением» в наших дружеских отношениях, то я ничуть не огорчен: такие изменения в отношениях с моими юными друзьями случаются сплошь и рядом. По правде говоря (а именно это нам советует и именно это имеет определенные преимущества), большинство (скажем, процентов 60) моих юных друзей перестают быть друзьями совсем, как только вырастут; примерно 30 процентов меняют «любящий вас» на «искренне ваш», и только процентов 10 сохраняют со мной прежние дружеские отношения. Мне доставляет большое удовлетворение сознавать, что ты принадлежишь к этим 10 процентам.

Прилагаемую к письму книгу иллюстрировал один мой друг. Надеюсь, ты не сочтешь ее слишком детской и не откажешься от нее.

Преданный тебе Ч. Л. Доджсон

Эдит Блейкмор

Крайст Черч, Оксфорд 27 января 1885 г.

Дорогая Эдит!

Большое спасибо. Я страшно занят, поэтому не могу написать тебе более подробно. Посылаю тебе 1,000000 поцелуев (ведь ты уже знакома с десятичными дробями?).

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Эдит Рикс

Бедфорд стрит 29, Ковент Гарден, Лондон 13 февраля 1885 г.

Уважаемая мисс Эдит Рикс!

Когда ты получишь мартовский номер «Моnthly Раскеt»{36} с критическим разбором решений задачи о ветеранах, ты не найдешь в нем упоминания о себе. Мне показалось, что будет лучше, если я напишу тебе сам (ведь, по твоим словам, ты «упорно изучаешь математику»), нежели будут критиковать твои ошибки вместе с ошибками других читательниц.

Прежде всего о задаче. Я хочу высказать несколько замечаний по поводу тех мест в твоем решении, которые помечены теми же номерами.

1) Если я правильно тебя понял, ты имеешь в виду «400». Не так ли?

2) Думаю, что ты имеешь в виду «средний процент». Слово «отношение» здесь явно не подходит.

3) Вряд ли имеет смысл предполагать, что число ветеранов с одним увечьем составляет такой-то процент от общего числа ветеранов. Из условия задачи следует, что увечья заведомо получили 85, а может быть и все 100 процентов ветеранов. Это все, что мы можем с уверенностью утверждать.

4) Какой смысл было вводить символ «k». Мы ни разу о нем больше не слышали!

5) Это утверждение заведомо абсурдно! «Изменяться» означает «принимать различные значения». Но число 4 — постоянная, или константа. Оно не может изменяться.

6) Ты почему-то предполагаешь, что число ветеранов, получивших 4 увечья, составляет 1/4 числа тех, кто получил только одно увечье.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что эта задача слишком трудна для тебя. Поэтому не стану объяснять тебе, как надлежало бы решать задачу, а вместо этого дам тебе несколько советов относительно того, как следует изучать математику. Мой первый совет: «Если ты упорно и достаточно долго пытаешься что-то понять и тебе это так и не удается, отложи то, что ты изучаешь, в сторону. Подожди до следующего утра, и, если тебе и тогда не станет ясно то, что ты хотела понять и у тебя нет человека, который мог бы объяснить непонятное место, оставь это место совсем и обратись к тому разделу математики, который тебе понятен. Когда я изучал математику в университете, рассчитывая получить почетную стипендию, мне иногда случалось, овладев 10-20 страницами, вдруг завязнуть в непролазной трясине и на следующее утро подтвердить, что все так же мало понятно, как и накануне. В таких случаях я неукоснительно следовал правилу: начни книгу еще раз с самого начала. И, бывало, через каких-нибудь две недели снова добирался до трудного места, но уже с таким наступательным порывом, который позволял преодолевать злополучную «заковыку» с ходу».

Мой второй совет: «Никогда не оставляй нерешенную трудность на потом. Я имею в виду: не углубляйся в книгу дальше до тех пор, пока не преодолеешь трудность. В этом отношении математика полностью отличается от многих других предметов. Предположим, что ты читаешь какую-то итальянскую книгу и тебе встретилось безнадежно темное по смыслу предложение. Не теряй зря времени на расшифровку непонятного предложения! Пропусти его и иди дальше. Ты великолепно обойдешься и без него. Но если ты пропустишь какую-нибудь математическую трудность, то вскоре пожнешь плоды своей небрежности: тебе встретится какое-нибудь другое доказательство, опирающееся на пропущенное тобой утверждение, и ты будешь все глубже и глубже увязать в трясине».

Мой третий совет: «Продолжай работу лишь до тех пор, пока голова остается совершенно ясной. Как только ты почувствуешь, что мысли твои начинают мешаться, остановись и отдохни, ибо в противном случае тебя ожидает заслуженная кара: ты никогда не выучишь математику! Поверь мне!»