Теперь я дошел до города и встречи с Феб в пятницу — она брызгалась и шлепала босиком по воде, «счастливая, как птица, что летит» (это слова из той песенки, которую она напевала, когда я впервые увидел ее). Во вторник вечером принесли телеграмму: ей срочно нужно быть в театре на следующее утро. Поэтому вместо того чтобы ложиться спать, Феб принялась собирать в дорогу все вещи, и мы уехали последним поездом, добравшись до ее дома около часа ночи. Но даже те четыре дня, которые она дышала морским воздухом, и новое ощущение, к счастью, пошли ей на пользу. После ее отъезда я чувствую себя очень одиноким. Она необыкновенно милый ребенок и к тому же ребенок думающий. Было очень трогательно видеть, как в глазах ее появлялось особое выражение, когда мы беседовали с ней о Боге и о небесах,— как будто ангел-хранитель нашептывал ей что-то (мы каждый день читали с ней понемногу Библию, я не помню никого из моих маленьких друзей, кто заботился бы о душе так же, как он заботится о теле).

Разумеется, при всем том между разумом старого человека и маленького ребенка не так уж много общего, но все же, как мне кажется, некая общность существует...

Мэри Майлхэм

Лашингтон Роуд, 7, Истберн 6 сентября 1885 г.

Дорогая Мэй!

Большое тебе спасибо за персики. Они были просто великолепны. Съесть такой персик было почти так же приятно, как поцеловать тебя, хотя, разумеется, не совсем: думаю, что если бы я точно все измерил, то мог бы сказать «на три четверти так же приятно». Мы очень хорошо проводим здесь время, пески здесь такие красивые. Но мне очень хотелось бы в один прекрасный день встретить тебя, и чтобы ты стирала свой носовой платочек в небольшом водоеме среди скал! Я брожу по берегу, ищу тебя, но напрасно, и тогда я спрашиваю: «Где же Мэй?» А глупый лодочник, не дослышав, отвечает: «Какой май, сэр! На дворе уже сентябрь!» И это меня совсем не утешает.

Всегда любящий тебя Ч. Л. Д.

Эдит Рикс

Крайст Черч, Оксфорд 30 октября 1885 г.

Дорогая Эдит!

Наконец, пришли автографы. Посылаю тебе в письме твои автографы. Я написал об этом Лотти и послал ей ее автографы, попросив, чтобы она показала письмо тебе — это избавило бы меня от необходимости писать об одном и том же дважды.

Не помню, сколько раз я говорил о тебе мисс Терри, но не думаю, чтобы я упоминал в разговоре о твоей работе в колледже (иначе мисс Терри не думала бы, что ты и Лотти еще «маленькие дети!»), поэтому точность замечания «о тех, кто думает и т. д.» чисто случайная.

Интересно, какое заключение тебе удастся вывести из трех посылок:

«Ни один здоровый англичанин не отшельник»,

«Все сильные отшельники здоровы»,

«Все здоровые англичане сильны».

Должен честно признаться, что они очень удивляют и беспокоят меня.

Я по-прежнему ищу всякого рода «математические изюминки», хотя отнюдь не уверен, что мне удастся объяснить их.

Твой любящий дядя Ч. Л. Доджсон

Эдит Рикс

Крайст Черч, Оксфорд 13 декабря 1885 г.

Дорогая Эдит!

В последнее время логические задачи причиняют мне немалые страдания. Я окончательно запутался с вопросом о смысле общеутвердительных утверждений, так как в обычных книгах по логике говорится, что «все х суть у» и даже намеком не указывается на существование какого-то х, а свидетельствует лишь о нерасторжимости соответствующих качеств: всякий раз, когда существует х, должен существовать и z. Что же касается утверждения «некоторые х суть z», то они хранят упорное молчание, а ныне здравствующие авторитеты, в том числе и наш профессор логики, придерживаются противоположных взглядов!

Одни говорят, будто свойства настолько связаны между собой, что если бы какие-то x существовали, то некоторые х должны были бы быть z. Другие усматривают в утверждении «все х суть z» только совместимость, т. е. считают, что какие-то х могли бы быть z, и продолжали бы утверждать с неколебимой верой в истинность своих слов, будто «некоторые сапоги сделаны из бронзы», даже если бы перед ними выстроить все сапоги в мире и им было бы достоверно известно, что ни одна пара не сделана из меди по одной лишь причине: утверждение о том, будто сапоги тачают из бронзы, внутренне непротиворечиво. Разве это не удивительно? Мне придется упомянуть об этом в моем большом трактате по логике, но я собираюсь проводить линию «каждый автор может вкладывать в фразу любой смысл, какой ему заблагорассудится, если он объяснит его заранее». Но я не рискну утверждать «некоторые сапоги сделаны из бронзы» до тех пор, пока не раздобуду пару бронзовых сапог! Профессор логики заходил ко мне однажды побеседовать обо всем этом, и у нас вышел длинный и горячий спор с результатом х — х. Эту величину ты сумеешь вычислить сама.

Ч. Л. Доджсон

Марион Ричард

Крайст Черч, Оксфорд 8 февраля 1886 г.

Дорогая Марион!

Получишь ли ты наибольшее удовольствие от историй, собранных в этой книге{39}, или вдоволь намучаешься с задачами, испытаешь ли ты удовлетворение при мысли, что твой старый друг все еще помнит тебя, или ощутишь разочарование, обнаружив, насколько он забыл твои вкусы, если вздумал послать тебе книжку вместо сдобной булочки с изюмом,— вопрос (или вопросы), решить которые я не в силах. Кстати, я вдруг задумался над тем, решаем ли мы вопросы? В том, что мы решаем ответы, нет ни малейшего сомнения, но не кажется ли тебе, что вопросы решают нас? Ведь, как ты знаешь, собака машет хвостом, а не хвост собакой. Например, вопрос «Увижу ли я когда-нибудь еще раз Марион?» решил, что я должен ответить: «Вряд ли. Почти все время, пока ты находишься в Истберне, она в школе, а небольшие каникулы, когда те, наконец, наступают, она проводит у своих родных в деревне.» А вопрос «Обрадуется ли она, если я когда-нибудь увижу ее снова?» решил, что я должен ответить: «К тому времени она станет особой гигантского роста, необычайно чванной и такой ученой, что три обыкновенных оксфордских профессора понадобятся для того, чтобы держать свечу перед ней!» Поэтому я остаюсь (содрогаясь при мысли о вольности, которую я допускаю, подписываясь так)

любящим тебя другом Чарлзом Л. Доджсоном

Шарлотте Рикс

Крайст Черч, Оксфорд 21 марта 1886 г.

Дорогая Лотти!

Задача, что ты мне задала, принадлежит к числу тех, которые могут быть решены только с помощью строжайшего и неукоснительного следования правилам логики.

Прежде всего совершенно невероятно, чтобы два различных человека почти в одно и то же время послали ручки с перьями Эди и тебе. Поэтому мы с достаточным основанием можем предположить, что ручки посланы одним и тем же лицом. Мы можем также смело считать это лицо вашим другом, поскольку враги никогда не делают ничего подобного.

Следующий вопрос: кто отправитель, леди или джентльмен? Поскольку ты не слышала о таинственном незнакомце (или незнакомке) решительно ничего, ясно, что это никак не могла быть леди. Ни одна женщина не в состоянии хранить секрет: если бы какая-нибудь леди послала тебе писчие перья, она непременно уведомила бы тебя письмом за несколько лет до самого события о том, что тебя ожидает, или дала бы объявление в специальной колонке газеты «Тайме». Поэтому я заключаю, что перья тебе послал джентльмен.

Следующий вопрос: ты с ним едва знакома или он тебя хорошо знает? Человек, который случайно познакомился с тобой, не мог бы догадаться, что такой подарок был бы тебе приятен, так как не знал бы, умеешь ли ты читать или писать. Отсюда я заключаю, что отправитель знал тебя в течение какого-то времени.

«Стар он или молод?» — еще один вопрос. Компания по выпуску авторучек «Стилограф» — а именно такой авторучкой написан твой адрес — требует, чтобы деньги высылались одновременно с заказом.