Бруно просит передать тебе свой привет. Мистер Льюис Кэрролл также хотел бы передать тебе привет, но я сказал ему, что этого не следует делать, так как ему было бы лучше передать тебе «наилучшие пожелания», если уж ему так хочется, но он в ответ сказал только:

— Только я не передам ей ничего,— и ушел. Не очень-то вежливо с его стороны?

Любящий тебя крохотный эльф Сильви

Маргарет Каннингхэм

Февраль 1868 г. Мисс М. Каннингхэм, должнику мистера Ч. Л. Доджсона

Счет

Фунтов стерлингов Шиллингов Пенсов За одну похищенную перчатку по цене 4 шиллинга пара 2 0 За боль от потери 3 8 1/2 За доставленное беспокойство 4 4 1/2 За причиненные неприятности 14 7 За время, потраченное на поиски вора 1 6 Итого 1 6 2 Получено с благодарностью Ч. Л. Доджсон

Неизвестному адресату

Крайст Черч, Оксфорд 9 февраля 1868 г. Сэр!

Если беседа, которую я имел прошлым вечером у проректора Оксфордского университета, может служить достаточным оправданием моей дерзости, я осмелюсь побеспокоить вас, обратившись к вам с одним вопросом. Вы оказали бы мне важную услугу, если бы сообщили, где и как я мог бы раздобыть фотографию некоторого величественного сооружения — церкви или храма (чего именно, я не помню), о котором мне довелось слышать в Индии, должно быть в Калькутте (но где именно, я не уверен). Знаю лишь, что оно было воздвигнуто в память какой-то царственной особы, все из белого мрамора и по словам тех, кто его видел, представляет собой несомненно великолепнейший образчик архитектуры такого рода, лучше которого нет во всем мире{3}.

Надеюсь, что мое описание позволит вам идентифицировать это сооружение, ибо я забыл, от кого мне стало известно об этом сооружении, и тем самым утратил всякую надежду раздобыть желаемое — фотографию этого сооружения. Будучи фотографом-любителем я имею сотни своих собственных фотографий, но охотно собираю любые хорошие или интересные фотографии, если они мне встретятся. Примите мои извинения за беспокойство. Остаюсь преданным вам

Ч. Л. Доджсон

Маргарет Каннингхэм

Чарл Стрит, Хэймаркет, Лондон 7 апреля 1868 г.

Дорогая Мэгги!

Боюсь, я очень плохой корреспондент, но надеюсь, что ты не перестанешь писать мне из-за этого. Я завел себе записную книжку и постараюсь внести в нее и самого себя, если только не забуду, когда мой день рождения, но такие вещи легко забываются.

Кто-то сказал мне (думаю, какая-то птичка), что у тебя есть более удачные фотографии, на которых изображена ты. Если это действительно так, то, надеюсь, ты позволишь купить несколько таких фотографий. Фэнни заплатит тебе за них. Но как ты можешь, о Мэгги, просить у меня мою фотографию, которая была бы лучше той, которую я послал тебе! Ведь это самая лучшая фотография, которая была когда-либо сделана! Какая осанка, какое достоинство, какая благожелательность, какое ... ! По секрету скажу тебе (и прошу не говорить об этом никому!), что сама королева прислала попросить у меня одну такую фотографию, но так как уступать в подобных случаях — против моих правил, я был вынужден ответить: «Мистер Доджсон свидетельствует Ее Величеству свое почтение и с сожалением сообщает, что неукоснительно придерживается правила не дарить своих фотографий никому, кроме юных леди».

Мне сказали, что мой ответ вызвал неудовольствие Ее Величества, и она заметила:

— Я вовсе не так стара, как кажется.

Разумеется, не следует вызывать неудовольствие Ее Величества, но тут, как ты знаешь, я ничем не мог помочь.

Любящий тебя друг

Агнес Арглз

Крайст Черч, Оксфорд 17 апреля 1868 г.

Дорогая Долли!

Ты даже не представляешь, как мне пригодился твой подарок по пути в Лондон! Может быть, ты обратила внимание на старую леди, которая сидела рядом со мной в купе? Я имею в виду старушку с крючковатыми глазами и темно-синим носом. Так вот, как только поезд тронулся, она спросила у меня (кстати сказать, ее манера говорить заронила у меня подозрение, что эта старушка — не такая уж леди):

— А что, эти три юные девы на планкформе, которые прижимали к глазам носовые платочки, действительно проливали хрустальные слезы или только притворялись?

Мне не хотелось поправлять ее даже своей правильной речью, поэтому я ответил:

— Они праливали настоящие слезы, мэм, но их слезы совсем не хрустальные!

— Молодой человек! — воскликнула пожилая леди.— Вы обижаете меня,— и принялась плакать.

Я попытался успокоить ее и сказал как можно более радостным тоном:

— Прошу вас, не лейте хрустальные слезы. Не угодно ли лучше глоточек бренди?

— Нет! — отказалась она.— Не бренди, а поэзии, дайте мне поэзии!

Тут я достал подаренную тобой книжку и дал старой леди, и она читала ее всю дорогу и только время от времени всхлипывала. Вернув мне книгу, пожилая леди сказала:

— Передайте той юной леди, которая подарила вам ее (я вижу ее зовут Долли), что поэзия — это вещь! Пусть она читает стихи и не льет хрустальные слезы!

С этими словами старая леди сошла с поезда, повторяя про себя:

— Это голос Омара!{4}

Поэтому я и решил написать тебе и сообщить, что сказала старая леди.

Передай Эдит, что я пошлю ей ключевое слово, если ей захочется поупражняться в шифровании, но, боюсь, родителям это не очень понравится.

Как поживает Фоке?

Мой привет Лили{5}.

Некоторые дети имеют пренеприятнейшее обыкновение вырастать и становиться большими. Надеюсь, ты не сделаешь ничего такого к нашей следующей встрече.

С наилучшими пожеланиями всему вашему семейству

любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Эдит Джетт

Крофт Ректори, Дарлингтон 30 августа 1868 г.

Дорогая Эдит!

Я буду в Лондоне на этой неделе, возможно, в четверг или позже, и если ваше семейство будет дома, я загляну к вам на минутку, но прошу тебя не входить в комнату, так как я терпеть не могу встречаться с детьми.

Любящий тебя Ч. Л. Доджсон

Р. S. Маргарет{6} шлет тебе привет. Мое направление — Уитби, Ист. Террас, 5.

Мэри Макдональд

Крайст Черч, Оксфорд 13 марта 1869 г.

Нечего сказать! Ты бесчувственная юная леди! Заставив меня в эти недели ждать ответа, ты преспокойно пишешь о чем-то другом, как будто ничего особенного не произошло! Я писал или написал (заметьте, мадам, что я пишу в прошедшем времени: весьма возможно, что я никогда не стану писать об этом впредь) тебе 26 января, предлагая прислать экземпляр немецкого издания «Алисы». И что же? Дни проходили за днями, ночи — за ночами (если я правильно помню, каждая ночь отделяет друг от друга два дня или что-нибудь вроде этого), но ответа все не было. Неделя проходила за неделей, месяц за месяцем, я постарел, отощал и загрустил, а ОТВЕТА ВСЕ НЕ БЫЛО. Мои друзья стали поговаривать о том, что волосы мои поседели, что от меня остались кожа и кости, и отпускать тому подобные приятные замечания, и ... Но я не буду продолжать, ибо вспоминать об этом слишком тяжело. Скажу лишь, что за все эти годы беспокойства и ожидания (которые прошли с 26 января сего года — видишь, как быстро течет время у нас в Оксфорде!) ОТВЕТА от юной особы с каменным сердцем ВСЕ НЕ БЫЛО! А потом она спокойно пишет:

— Приезжайте посмотреть регату! Будет столько народу! На это я отвечаю со стоном:

— Видно, мне на роду написано терпеть такое! Роду человеческому свойственна неблагодарность, но из всего человечества самая неблагодарная, самая черствая, самая ... Перо мое отказывается писать, и я не скажу больше ни слова!