Передай, любое письмо от меня Эми, которое, по-твоему, ее больше всего удивит.

Преданный тебе друг Льюис Кэрролл

Джулии и Этель Арнольд

[Крайст Черч, Оксфорд] [3 марта? 1874 г.]

Какие вы нехорошие девочки!

Во всей истории, даже если мы обратимся к временам Нерона и Гелиогабала, вряд ли найдется еще один пример детей, которые были бы такими бессердечными и так же забывали возвращать взятые книжки. В этом я совершенно уверен, потому что ни Нерон, ни Гелиогабал никогда не брали в руки ни одной книжки. В этом я также совершенно уверен, ибо в те дни книжек еще не печатали.

Преданный вам Ч. Л. Д.

Эдит Джебб

Крайст Черч, Оксфорд 20 апреля 1875 г. Дорогая Эдит!

Как отвратительно ты ведешь себя! Сказать, что твое поведение ложится несмываемым позором на все человечество, значит не сказать ничего! Сказать, что всякого, виновного в столь отвратительном поведении, следовало бы сослать на самые дальние окраины цивилизованного мира (например в Уимблдон) или заключить в тюрьму, сумасшедший дом или, что гораздо хуже, отправить в школу для девочек, означало бы назначить вполне заслуженную меру наказания!

— Что все это значит? — спросишь ты.— Что я такого сделала?

Ничего. В этом-то я как раз тебя и обвиняю. Твоя вина не в том, что ты что-то сделала, а в том, что ты ничего не сделала. Чтобы найти подходящее сравнение для столь бесчеловечного поведения, нам пришлось бы вернуться ко временам Нерона! Именно тогда, когда ты должна была побеспокоиться и разузнать, как ты обещала, полное имя Луи Эллиот, чтобы я мог послать ей «Алису», а Генри «Зазеркалье», ты по своей лени предпочитаешь вести жизнь жабы или боа-констриктора, не делая решительно ничего!

Могу я спросить у тебя, для чего, по-твоему, нужны маленькие девочки? Что толку от них, если они не выполняют своих обещаний и не стараются быть полезными? Гораздо лучше в таком случае обзавестись действительно полезными каминными решетками или телескопами.

Спроси у мамы, не согласится ли она дать мне на время свою книгу «Блюда на завтрак». Я попытался достать эту книгу, но она уже разошлась. А мне так хочется заказывать «блюда» на завтрак со знанием дела!

Полулюбящий тебя Льюис Кэрролл.

Эдит Джебб

Крайст Черч, Оксфорд 17 мая 1875 г.

Уважаемая мисс Эдит Джебб!

Испросив у Ваших высокочтимых родителей разрешение направить Вам несколько строк в ту знаменательную пору, когда Вы совершенствуете свои знания в Уимблдоне, я берусь за перо в надежде, что Ваша достойнейшая наставница, прочитав мое письмо, не найдет в нем ничего предосудительного, что могло бы помешать Вам ознакомиться с его содержанием. Я глубоко убежден, что с моего пера не сорвется, пусть даже случайно, ни одного замечания, способного хоть на миг возмутить плавное течение тех глубоких мыслей, которые Ваша превосходнейшая наставница, несомненно, стремится пробудить в Вас. Тернист путь учения, и одоление его — мука (но не мука, ибо последнее слово имеет несколько иное значение), но я надеюсь, что для Вас он будет усыпан розами. Как приятно бродить, построившись парами, по тенистым улочкам Уимблдона и шептать про себя: «Береги честь смолоду», «Под лежачий камень вода не течет». Не сомневаюсь, что Ваша наставница, наделенная всеми мыслимыми добродетелями, услышав, сколь похвальное направление приняли Ваши мысли, не преминет поставить Вам высший балл, а бал, как я должен заметить, представляет собой зрелище, которого юная девушка, пользующаяся подобно Вам, уважаемая мисс Джебб, всеми благами просвещения, всячески должна избегать. Зрелище это весьма легкомысленно и непристойно, и я не буду задерживать Ваше внимание на его отвратительных подробностях. Зато сколь приятно, сидя с одной из соучениц под раскидистым («тенистым») дубом, нашептывать друг другу немецкие глаголы неправильного спряжения! Даже чтение французского словаря от конца к началу может стать Вашим любимым занятием, коль скоро Вам выпало редкое счастье ощущать на себе неусыпное внимание мудрой наставницы! Приношу Вам свои извинения за слово, неожиданно сорвавшееся с моего пера и встречающееся лишь в романах, романсах, книгах, читаемых легкомысленными девушками, но никогда — в этом я абсолютно уверен! — не произносимое в стенах, где Вы имеете счастье находиться под бдительным оком несравненной леди, воплощающей в себе Вашего «наставника, философа и друга»{11}!

Остаюсь, уважаемая мисс Эдит, преданный вам

Льюис Кэрролл

Р. S. Не откажите в любезности передать мой почтительный привет Вашим родителям, когда Вы возымеете желание написать им письмо.

Гертруде Чатауэй

Крайст Черч, Оксфорд 13 октября 1875 г.

Дорогая Гертруда!

Я никогда не делаю подарков ко дню рождения, но, как ты видишь, иногда пишу письма ко дню рождения. Поэтому, как только я прибыл сюда, я сразу же принялся писать это письмо, чтобы пожелать тебе всего самого доброго по случаю завтрашнего дня рождения. Если я только не забуду и ты не возражаешь, то я непременно выпью твое здоровье! Если бы я сидел рядом с тобой за завтраком и выпил твой чай, то это тебе вряд ли понравилось бы и ты захныкала бы:

— Мистер Доджсон выпил мой чай и мне ничего не оставил!

Поэтому я очень опасаюсь, что Сибил, когда она захочет в следующий раз узнать, чем ты занимаешься, найдет тебя сидящей у самого берега моря и безутешно рыдающей:

— Мистер Доджсон выпил мое здоровье и мне ничего не оставил! А как удивится доктор Монд, когда за ним пошлют, чтобы он посмотрел тебя:

— Мадам! Мне очень жаль, но я должен сказать вам, что у вашей девочки здоровья совсем не осталось! В жизни не видел ничего подобного!

— О, я легко объясню вам, в чем дело, доктор! — скажет твоя мама.— Видите ли, моя дочь познакомилась с одним джентльменом из Оксфорда и он выпил вчера ее здоровье.

— Миссис Чатауэй,— ответит доктор,— единственный способ вылечить вашу дочь состоит в том, чтобы подождать до ближайшего дня рождения этого джентльмена и проследить за тем, чтобы она выпила его здоровье.

Вот тогда мы и поменяемся здоровьем. Интересно, понравится ли тебе мое здоровье? О Гертруда, как можно говорить такие глупости!

Пожалуйста, передай листочки «Ко всем ребятам, которые читают «Алису в Стране Чудес»» с приветами от меня, Вайолет и Дэлси, чтобы они могли вклеить их в конце «Алисы в Зазеркалье», а один листок пошли Алисе, когда в следующий раз надумаешь писать ей письмо.

А теперь прими мои наилучшие пожелания и полдюжины поцелуев.

Остаюсь любящий тебя друг Льюис Кэрролл

Гертруде Чатауэй

Крайст Черч, Оксфорд 9 декабря 1875 г.

Дорогая Гертруда!

Должен тебя огорчить: если ты будешь каждый раз посылать мне по почте на один поцелуй больше, чем в предыдущем письме, у нас ничего не получится. Дело в том, что письма становятся все тяжелее и тяжелее и платить за них приходится все больше и больше. Когда почтальон принес мне последнее письмо от тебя, он выглядел очень мрачным.

— С вас причитаются два фунта стерлингов, сэр! — сказал он.— Доплатите за лишний вес, сэр!

(Мне кажется, что он самую малость преувеличил. Он частенько заставляет меня платить по два фунта, когда я считаю, что платить нужно всего один пенс.)

— Пожалуйста, мистер почтальон! — сказал я, изящно встав перед ним на колено. (Я очень хочу, чтобы ты как-нибудь увидела, как я преклоняю колени перед почтальоном.)— Прошу извинить меня за столь тяжелое письмо. Оно от одной маленькой девочки.

— Всего лишь от маленькой девочки? — прорычал почтальон.— Интересно, из чего сделаны маленькие девочки?

— Из сахара и пряностей,— начал было объяснять я,— и всё это пере...