На полях черновиков, на случайных листках бумаги Пушкин рисует автопортреты, точно и стремительно схваченные.

Письма Пушкина сродни автопортретам. Быстрым к точным пушкинским пером набросаны события крупные и вроде бы незначительные, запечатлены раздумья — глубокие и шутливые, оценки собственных творений и сочинений других литераторов, изображены история и характер отношений с разными людьми.

…Трудно составить первый номер нового журнала более удачно, чем это сделали сотрудники «Библиографических записок».

Первый номер «Библиографических записок» вышел в январе 1858 года. Он открывается неизвестными прежде читателям письмами Пушкина к брату Льву Сергеевичу. Письма передал в журнал приятель поэта Сергей Соболевский.

Всего в «Библиографических записках» напечатано тридцать четыре письма Пушкина к брату. Двадцать девять относятся к 1820–1825 годам, — это своеобразная картина жизни поэта на юге и в Михайловском, написанная самим Пушкиным.

Между прочим, письмо Пушкина, где он восторженно отзывается о народных русских сказках («Каждая есть поэма!»), тоже впервые напечатано полностью в афанасьевском журнале.

Афанасьев радуется: письма преинтересные, «этим останутся все довольны».

Письма, что и говорить, преинтереснейшие, но все-таки Афанасьев ошибся — довольны остались не все.

Еще не просохла типографская краска на страницах первого номера журнала, сын поэта, Григорий Александрович Пушкин, посылает жалобу министру народного просвещения Норову. Министр, вняв жалобе, объявляет замечание издателю журнала и цензору за обнародование писем, «в коих многое не должно было являться в печать как оскорбляющее чувство приличия и самое уважение к памяти великого поэта… и за оказавшиеся там же неуместные шутки и отзывы об отце и родственниках Пушкина, личности, неблагопристойности и другие неуместности». Министр, видите ли, защищал Пушкина от… самого Пушкина.

Ошибся Афанасьев: не все остались довольны.

Еще жив Фаддей Булгарин, который травил Пушкина, лгал на него, клеветал, писал доносы и наушничал — торопил, как мог, гибель поэта. Еще жив известный «соратник» Булгарина — Николай Иванович Греч. Еще жива их газетенка «Северная пчела» — ее страницы дышали на Пушкина ядом и злобой. В обнародованных «Библиографическими записками» письмах Пушкина — эпиграммы на Булгарина, отзывы о нем.

Рассердились и некоторые из бывших друзей Пушкина — Вяземский, например. В пятидесятых годах Петр Андреевич Вяземский — товарищ (то есть заместитель) министра народного просвещения и член Главного управления цензуры. После смерти поэта Вяземский немало постарался, чтобы создать образ смирного, благонамеренного Пушкина, чтобы пригладить его кудлатые волосы, укротить непокорный, мятежный дух. Вяземский предупреждает издателей «Библиографических записок», запугивает: перестаньте печатать «необдуманные» письма Пушкина, не то худо будет!

Но Пушкин уже не принадлежит ни семейству своему с его расчетами и «соображениями», ни бывшим друзьям, ни министерству народного просвещения, ни, тем более, старым врагам, — четверть века не приглушили в них яростной, бессильной злобы.

Пушкин теперь достояние нового поколения — поколения Афанасьева, Якушкина и их товарищей по журналу.

Это поколение читает «Колокол» и «Полярную звезду понимает, что жить по-старому дальше невозможно, и ждет перемен. Есть в этом поколении люди, которые не только ждут, но стараются приблизить перемены. Это поколение ищет и находит в Пушкине союзника. «Неприглаженность» поэта, его мятежное непокорство для «бывших друзей», как и для министерских чиновников, — «личности», «неблагопристойности» и «другие неуместности», а для Афанасьева, Якушкина и людей их круга — живой, настоящий Пушкин.

«Письма не только не бросают никакой на него тени, но, по-моему, раскрывают вполне его благородный и симпатичный характер: я полюбил Пушкина еще больше, узнавши его письма к брату».

Это слова Афанасьева.

«Библиографические записки» вступают в борьбу за живого, настоящего Пушкина.

Они борются смело и достойно. Они не унижаются до журнальной перебранки, до обмена колкостями, до ответа на пошлые обвинения.

— Пора восстановить тот благородный журнальный тон, основанный на уважении к науке и искусству, на любви к просвещению и народности, о котором заботился Пушкин, — говорил Афанасьев, задумывая «Библиографические записки».

Журнал Афанасьева отстаивает подлинный образ Пушкина благородно, с любовью к народу и просвещению.

В ответ на письменные жалобы и устные нападки, на министерские замечания и цензурные препятствия «Библиографические записки» взялись за восстановление подлинной биографии Пушкина, искаженной, урезанной «бывшими друзьями» и врагами поэта, взялись за восстановление подлинных его творений, искаженных, урезанных издателями и цензурой.

Задача нелегкая. Попробуй-ка скажи прямо, что такое-то стихотворение Пушкина печатается без четырех, восьми, двенадцати признанных крамольными строк. Или что такое-то стихотворение Пушкина вовсе не разрешено печатать. Или что под буквой П. в заметке Пушкина имеется в виду ну хотя бы Пестель, повешенный царем на кронверке Петропавловской крепости.

Но можно сказать не прямо и все же — ясно.

…В шестидесяти четырех номерах «Библиографических записок» помещен пятьдесят один материал, так или иначе связанный с творчеством Пушкина.

Впервые напечатано шестьдесят шесть стихотворений — либо целиком, либо частично, либо с неизвестными прежде строками и словами.

Читатель разворачивает журнал с незавлекательным названием «Библиографические записки», и едва не в каждом иомене всегда радостная встреча: Пушкин.

«Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем», «Есть роза дивная: она…», стихи, написанные Екатерине Ушаковой, — «Когда бывало в старину» и «В отдалении от вас», отрывки из запретных «Царя Никиты и сорока его дочерей», «Ты и я», впервые после гибели поэта вновь перепечатанное «подражание латинскому» — «На выздоровление Лукулла» (сатира, в которой навек заклеймен министр народного просвещения Уваров)…

Тут, впрочем, важная оговорка: впервые в России перепечатанное: за два года до «воскрешения» в «Библиографических записках» стихотворение «На выздоровление Лукулла» было помещено Герценом в «Полярной звезде».

Интересно: почти треть стихотворений Пушкина, напечатанных, дополненных и поправленных в журнале Афанасьева и его друзей, встречаем в заграничных изданиях Герцена и Огарева. Очень интересно!..

«Библиографические записки» открыли читателям пушкинские «Заметки по русской истории XVIII века», страницы «Путешествия из Москвы в Петербург», отрывки из «Путешествия в Арзрум» и «Истории Пугачевского бунта». Кроме писем к брату, в журнале увидели свет письма Пушкина к Гоголю, Жуковскому, лицейскому приятелю Яковлеву, трагические письма к шефу жандармов Бенкендорфу.

В журнал стекаются запрещенные цензурой, ненапечатанные пушкинские творения: «прекрасные пополнения к прежним изданиям», — говорит о них Афанасьев.

Но и через двадцать лет после смерти поэт для властей — все тот же опасный бунтовщик, как некогда для Николая и Бенкендорфа. Бунтарские стихи не стареют.

— В редакции лежат рукописные сборники, до краев заполненные стихами и прозой Пушкина, а напечатать нет возможности, — жалуется знакомым Афанасьев.

Он по сто раз перечитывает каждую строчку:

— С этим не выступишь; хорошо бы в Лондон переправить. А вот это можно и у нас попробовать. Ну хоть намеком…

Журнал Афанасьева набит намеками.

Скромные заметки, дополнения, поправки.

«В предыдущих изданиях оказались выпущенными…»— следуют прорываемые многозначительными «и так далее», «и проч.» мятежные строки «Деревни», «Андрея Шенье», «К морю».

Эти строки из «Послания цензору» также напечатаны впервые в «Библиографических записках». Многие заметки в журнале на то и рассчитаны, что Пушкина «и так иные прочитали»: запрещенные стихи Пушкина в бесчисленных списках гуляли по стране.

Говорится, например, что из «Андрея Шенье» «выпущены сорок три превосходных стиха». Далее приведено всего пять строк, затем поставлено «и проч.»

«И проч.» — это то, что нельзя печатать и через двадцать лет после смерти Пушкина. Но об этих строках можно напомнить читателям. Один восстановит их в памяти, другой узнает, откуда они, третий поищет у знакомых полный список стихотворения.

Иногда напоминание более бегло: «К 1821 году относятся еще следующие стихотворения Пушкина: 1) «Христос воскрес», 2) «Кинжал», 3) эпиграмма, оканчивающаяся словами:

Или: «К 1827 году относится послание Пушкина, начинающееся стихами:

Читатель сообразит, что начинается послание другими стихами:

Порой даже не строка, не заголовок — лишь: «Ода, встречающаяся очень часто в рукописных сборниках стихотворений Пушкина». Понятно — «Вольность».

Или одно только слово, исключенное в прежних изданиях. Указывается: в пятой строке стихотворения «Из Пиндемонти» пропущено слово «царям», в пятнадцатой — «для власти, для ливреи». И того довольно. Читатели сопоставят пропущенное с тем, что было напечатано, узнают о желании поэта —

Отрывок из Кишиневского дневника — «9 апреля, утро провел я с Пестелем…» Дневниковые записи и заметки по рукам ходят меньше, чем ненапечатанные стихи Пушкина, читателю труднее их расшифровать. «Библиографические записки» отсылают читателей (если так не догадаются) к другому журналу. После первых слов отрывка — «9 апреля, утро провел я с П-ъ» — сноска: «Это то самое лице, о смерти которого Пушкин сделал заметку под одним из своих стихотворений. См. «Русский вестник», 1856, № 11».