– Какого черта ты творишь? – Эва не испугалась. Пока нет. Но из осторожности не спешила гневно отталкивать нож от шеи.

– Могу задать тот же вопрос. Ты поступаешь глупо, querida, когда пытаешься со мной играть. Сегодня ты испытывала мое терпение.

Он подошел ближе, и она уперлась спиной в машину. Их бедра соприкоснулись. Громила был ненамного выше Эвы, но его присутствие давило. Теплое дыхание овевало кожу.

Эва невольно поежилась. Этот человек не походил ни на одного из подручных дяди. Действовал спокойно, говорил вежливо.

Но от этого становилось еще хуже.

– Я не боюсь.

– Нет? – Лезвие прижалось сильнее – еще чуть-чуть и проколет кожу. – Тогда ты дура. Я могу убить тебя одним движением.

– Не посмеешь. – Эва решила стоять до последнего, как бы ни сжимался от страха живот. – Мой отец… – Стоит одному из них двинуться, хоть на миллиметр, и прольется кровь. Ее. – Мой отец с тебя шкуру спустит.

– Твой отец за решеткой.

– Думаешь, мой дядя выпишет тебе премию за то, что ты прикончил его единственную племянницу? – В ту же секунду Эва пожалела о сказанном. Как же жалко с ее стороны использовать Карлоса как защиту.

Громила хмыкнул. Отступил, совсем немного, и стал чистить ножом ногти.

– А с чего ты решила, что он уже не отдал приказ?

От этого вопроса, заданного обыденным тоном, мороз продрал по коже Эвы.

– Вижу, кошка проглотила твой острый язычок. Но ты права, сеньорита, твой дядя не желает тебе вреда. – Громила аккуратно обрезал ноготь и щелчком отбросил его прочь. – Твой дядя терпеливый человек. Скажем так, он ценит свою кровь. И его кровь течет в твоих жилах. Что до нас с тобой… – Он указал кончиком лезвия сперва на Эву, затем на себя. – Нас кровь не связывает. Так что не надейся, будто я стану терзаться раскаянием, что пролил твою.

Снова сверкнуло лезвие, но на этот раз ублюдок провел им по щеке Эвы. Впервые за очень долгое время она почувствовала вкус страха.

– Поразмысли над этим в следующий раз, когда решишь со мной поиграть.

Прогремел выстрел, и сердце Эвы подпрыгнуло.

– А вот тебе повод подумать, сеньор. – Лу Эллен спустилась с крыльца. Ее хрипловатый голос полнился ледяной яростью. – Еще раз станешь угрожать моей квартирантке, еще раз сунешься на мою землю, еще раз хотя бы чихнешь в радиусе пяти кварталов от любой из нас – и я отстрелю тебе яйца. – Крепко сжимая дробовик, она кивнула в сторону дороги: – А теперь пошел к черту, пока у меня палец не дрогнул.

Нависавший над Эвой громила привычным движением сложил нож и легко стукнул им по ее носу. А затем, не обращая на Лу Эллен внимания, ушел, насвистывая «Еще увидимся».

– О боже. – Непривычно взволнованная Эва кинулась к Лу Эллен на шею. – О боже. Тебе не следовало высовываться. Не надо было. Мне жаль, Лу, мне так жаль.

Лу Эллен опустила дробовик и обняла бедняжку:

– Перестань лепетать, девочка.

Сердце, которое едва не остановилось, когда Лу выглянула из окна, забилось как бешеное. Она любила Эву как дочь. И пусть та мало ей рассказывала – и еще реже жаловалась, – Лу знала: последнее время Эва постоянно на взводе.

Мужики, что шастали вокруг дома днем и ночью, явно приходили сюда не за ветеринарной помощью.

Зная, что Эва расскажет все, только когда – и если – захочет, Лу Эллен заправила ей локон за ухо, мягко улыбнулась и закинула дробовик себе на плечо:

– Ну так что у нас на ужин?

Эва рассмеялась. Именно это Лу и хотела услышать.

Эва провела отличный вечер в компании Лу Эллен и бутылки вина. А сегодня до полудня уже успела привить целый выводок котят, оказать помощь кролику с больными скакательными суставами и удалить доброкачественную опухоль у лабрадора. Обедать пришлось прямо за рабочим столом, посреди документов. С такой бурной жизнью времени на волнения не оставалось.

Однако каждый раз, выходя на улицу, Эва ловила себя на том, что высматривает черный «Тандерберд».

Одному богу известно, с чего ей вчера взбрело в голову провоцировать того громилу. Стыдно признать, но поступок и правда глупый.

А хуже всего, что Эва ненамеренно втянула Лу Эллен во всю эту заваруху.

Поэтому, когда Кейти поинтересовалась, как прошли выходные, Эва отделалась общими фразами, чтоб не усугубить ситуацию. Держать все при себе, а себя – в руках – лучший способ защитить тех, кто дорог.

Эва заставила себя сосредоточиться на работе. Как раз заканчивала зашивать живот избалованной кокер-спаниэлихе, которой только что удалила яичники. Красотка воспользовалась тем, что хозяйка отвлеклась, сажая на участке гладиолусы, и сделала подкоп под изгородь в поисках приключений.

Ну что ж, она их нашла, с соседским псом – помесью лабрадора и терьера.

Щенков пристроили, изгородь восстановили, но репутация чистокровной была безвозвратно разрушена. Спаниэлиху с позором изгнали из почетного круга участников собачьих выставок.

Эва устало закатила глаза. Господи, из-за какой ерунды люди переживают!

– Ладно, Кейти. Давай оттащим эту гулящую в постоперационную.

Помощница улыбнулась, домывая инструменты:

– Только при миссис Харрис такое не ляпните. Она так переживает, будто не ее псина, а королева Елизавета залетела.

Они вдвоем перенесли бессознательную собаку в комнату, которую использовали вместо палаты.

Эва схватила бумажное полотенце, чтобы оттереть с рукава бетадин:

– Вот почему тебе можно отпускать такие замечания, а когда я скажу что-то подобное, ты бормочешь о сарказме и отношении к клиентам?

– Прежде всего, я никогда не бормочу. Это вы бормочете. Я произношу слова четко и ясно. Вся суть в подаче.

– Иди. В. Пень. Слушай, а ты права. Так звучит намного лучше, – съязвила Эва и пошла к своему кабинету.

– У вас пятнадцать минут на то, чтоб поразмыслить, почему ругательства – удел людей, лишенных воображения, – крикнула вслед Кейти. – У нас на четыре записана морская свинка с боевой раной. Воспаленной. Кажется, хомяк взбунтовался.

– Ой, надо ей медаль за отвагу подготовить.

Эва шлепнулась в кресло и откинула локон с лица. Груда папок на столе, накопившаяся за выходные, грозила рухнуть. Эва взяла самую верхнюю и замерла, будто ей под дых ударили. «Финн/Веллингтон» гласила надпись, выведенная ее собственной рукой.

«Безумно притягательный Веллингтон». Что никоим образом не разгоняло засевшего внутри Эвы разочарования. Джордан не первый симпатичный парень из тех, кому она понравилась. И вряд ли последний.

«Так с чего я так бешусь, что дядюшка нечаянно сделал из него запретный для меня плод?»

Как давно Эва не чувствовала подобного? Когда аж зудит от восторга и предвкушения и подташнивает от волнения? Наверное… со времен разрыва с Майклом.

Почти два года прошло. Почти два года с тех пор, как пропала мама, отец потерял голову, а помолвка Эвы рухнула, словно карточный домик. Майкл испугался, разозлился, со скандалом забрал кольцо и умчался с такой скоростью, что несостоявшейся невесте осталось лишь глотать поднятую им пыль. Он любил Эву, но не настолько, чтобы принять ее семью.

Господи, да разве можно его за это винить? Они же не семейка Брейди.

«Что до Джордана… так даже лучше. Хорошо, что единственный, кто меня с тех пор привлек, совершенно недоступен». В ее ситуации, следовало рассматривать противоположный пол как… безе. Нечто вкусное, но не полезное.

Встречаться с парнем здорово, но встречаться с сексуальным настойчивым парнем с милым псом и еще более милыми ямочками – ни в коем случае. Иначе захочется еще.

А «еще» Эве вряд ли светит.

Особенно с Джорданом Веллингтоном.

Вздохнув, она взяла ручку и собралась сделать пару отметок в файле Финна. Но не успела написать и буквы, как в кабинет ворвалась Кейти:

– Бернскую овчарку Коула Нэша сбила машина. Бедняга сейчас лежит в приемной, обливается кровью.