Повитуха проглотила ком в горле и, запинаясь, ответила:

— Да, миледи.

— У кого же ключи?

— У миссис Динглефут, ваша светлость.

У Флер перехватило дыхание. Почувствовав сильнейшее головокружение, она без сил опустилась в кресло. Ноги ее не держали. Теперь, как ей казалось, Флер поняла, что происходит. Дензил сошел с ума от ярости из-за того, что она родила мертвого ребенка. И это была его месть. Но зачем обыскивали секретер? Что там пытались найти? И почему с такой лютой ненавистью надругались над портретами ее любимых родителей?

— Это уж слишком, — проговорила Флер вслух. — Я не останусь в Кадлингтоне, где меня подвергают подобным издевательствам! И ни при каких обстоятельствах не останусь узницей миссис Динглефут!

Она протянула руку и крепко сжала пухлое запястье повитухи.

— Вы поможете мне и передадите записку? — задыхаясь, спросила она. — Если я напишу ее, вы проследите, чтобы она попала к мистеру Певерилу Маршу? Помогите мне, прошу вас!

— Это молодой художник, что живет в башне, миледи?

— Да, — шепотом отозвалась Флер, и ее щеки покрылись лихорадочным румянцем. — Я знаю, он поможет мне. Мне нужно достать карету. Я уже достаточно унижалась и страдала! Мне надо уехать из этого ужасного места и искать защиты у моей подруги, миссис Кэтрин Куинли.

Повитуха упала на колени у ног Флер и залилась горькими слезами.

— Миледи, заклинаю вас, не просите меня передавать письмо художнику или кому-нибудь за пределами замка! Это будет стоить мне жизни!

— Умоляю вас! — вскричала Флер, не отпуская руки женщины. — Посмотрите же… вот я — молодая, совершенно беззащитная… а вы ведь уже поняли, как скверно здесь обходятся со мною. Всего лишь три недели назад я разрешилась от бремени, а мой муж ни разу даже не зашел ко мне, чтобы выразить сожаление о смерти нашего ребенка. Он даже не справился о моем здоровье! Неужели вы не поможете мне убежать от такого низкого и злобного человека!?

В конце концов повитуха согласилась. Добрую женщину тронули беззащитность и страдания несчастной миледи. Она и сама не понимала, почему его светлость относится к своей жене так свирепо, хотя, конечно, кое-что можно было объяснить рождением темнокожего ребенка. Но все-таки… (Да поможет Господь бедняжке баронессе, ибо больше некому ей помочь, подумала ирландка и, будучи благочестивой католичкой, неистово перекрестилась.)

Флер разыскала обломок пера и немного чернил, чтобы нацарапать письмо Певерилу.

Происходит нечто такое, чего я не в состоянии понять и что переполняет меня страхом. Здесь вы мой единственный друг. Умоляю вас, после наступления темноты встаньте под моим окном, чтобы я могла поговорить с вами.

Она подписала записку инициалами «Ф.С.Ш».

Однако этой записке не суждено было дойти до Певерила. Повитуха стала выполнять обещание, данное несчастной женщине, и понесла записку в студию. Никого там не застав, она приколола записку к подушке Певерила и спустилась вниз, намереваясь сообщить миледи, что выполнила ее просьбу. Однако ей больше не пришлось увидеться с Флер. Миссис Динглефут перехватила ее по дороге и тут же рассчитала, объяснив, что доктор Босс сказал — миледи больше не требуется уход.

Никто даже близко не подходил к башне, так что никто не обнаружил записки. Сам же Певерил в это время находился в имении Растинторпов. К маркизе совершенно неожиданно приехала одна из ее невесток и стала настаивать, чтобы Марш написал и ее портрет, пока она гостит у матери. Маркиза посулила Певерилу двойной гонорар, если он согласится и останется поработать. Молодого художника утомили скитания по Кадлингтону, он знал, что безжалостная миссис Динглефут все равно не пустит его к миледи, поэтому не видел никакой причины для отказа и решил потратить несколько деньков на маркизу, которая также входила в число его покровителей. Каждая написанная им картина стоила больших денег. Теперь Певерил стал другим: идеалистические фантазии уступили место простому человеческому желанию — собрать побольше денег. Словно он инстинктивно почувствовал, что скоро наступит день, когда каждая заработанная им золотая гинея может понадобиться… ей.

Трагедия брака Флер с лордом Сен-Шевиотом вела к очень скорому и страшному концу — в этом он не сомневался.

Тем временем миссис Динглефут, пребывая в состоянии наивысшего триумфа, вступила в покои Флер, полностью взяв власть в свои руки.

— Прошу вас, мадам, не надо постоянно звонить в сонетку, поскольку никто из слуг не придет к вам, — предупредила домоправительница. Ее маленькие свиные глазки злобно смотрели на Флер, блестя от низкого удовольствия. — Его светлость приказал, чтобы вам прислуживала лично я.

— Я не желаю, чтобы вы прислуживали мне, — начала Флер. — Будьте любезны, покиньте мою опочивальню, миссис Динглефут.

Однако миссис Д. стояла как вкопанная.

— Неблагоразумно приказывать мне уйти, а если даже я послушаюсь, то будет еще хуже, миледи. Вы умрете от голода, причем очень скоро. Ибо отныне я, и только я Одна, буду приносить вам пищу.

Флер воззрилась на женщину с гордым презрением и вызовом.

— Вы, верно, забыли, что я — леди Сен-Шевиот?

— Нет, помню, но прежде всего я — покорная слуга его светлости.

— Значит, вы утверждаете, что ему угодно держать меня взаперти в этих покоях и никто не будет убирать здесь, а еду мне будут небрежно швырять, как в обыкновенной тюрьме?

Миссис Динглефут пожала плечами.

— Я не имею права сообщать вам какие-либо сведения, миледи, равно как и искать здравый смысл в распоряжениях его светлости. Мое дело их выполнять.

Собравшись с силами, Флер заговорила вновь:

— Чем же я заслужила такое отношение к себе? Какое преступление совершила, что подвергаюсь такому ужасному унижению?

Тут миссис Динглефут окинула Флер презрительным взглядом.

— Лучше спросите об этом его светлость, когда он соизволит возвратиться, — ответила она. — Вот вы и узнаете все. Вы узнаете!

И, разразившись отвратительным, квакающим смехом, она удалилась из комнаты. Флер услышала, как в замке повернулся ключ.

Она бросилась к окну и выглянула вниз. Там не было ни одной живой души. Заброшенный парк и задний двор являли собою печальное зрелище. Окно располагалось настолько высоко, что ей не удалось бы выпрыгнуть из него, не разбившись насмерть о мраморную балюстраду. Ее охватило невыразимое отчаяние. Казалось, что и без того ужасающая жизнь стала еще хуже. По крайней мере до рождения ребенка ей было позволено держаться с чувством собственного достоинства, как и подобало баронессе и хозяйке замка. Она отдавала приказания, свободно гуляла по окрестностям, ездила в Уайтлиф, беседовала с Певерилом…

О Господи, сейчас она вспоминала его, ее единственного друга, и ее сердце сжималось от дурного предчувствия. Передала ли повитуха записку? Придет ли он? И вообще здесь он или нет? Она не решилась задать этот вопрос миссис Динглефут.

Остаток дня Флер провела в одиночестве в состоянии тревоги и озадаченности. Ей даже захотелось, чтобы вернулся Дензил — она больше не могла оставаться в руках безжалостной домоправительницы.

Еда, которую теперь приносила ей миссис Д., была невкусной, очевидно, ее готовил не главный повар, как раньше. Вино разбавлено водой. Миссис Динглефут небрежно ставила поднос на стол и, не произнося ни слова, удалялась, смерив Флер пренебрежительным взглядом. Ей не приносили горячей воды, и никто не пытался прибрать в ее покоях.

Флер теперь жалела, что не умерла вместе с ребенком. Она бесцельно блуждала по комнате, держа в руках клочки разорванных портретов матери и отца, которые бедная женщина тщетно пыталась собрать воедино, наподобие картинки-головоломки. Она горько плакала над ними, как ребенок над сломанной, дорогой для него игрушкой. Единственное, на что она смотрела теперь с удовольствием, это на картину Рафаэля и на изображение ее рук, написанное Певерилом. Она подолгу не отводила от них взгляда и радовалась, ожидая, когда наконец на замок опустится ночь. Тогда Флер стремительно подходила к окну и пристально всматривалась в него, надеясь увидеть милую ее сердцу фигуру Певерила. Она чувствовала, что если не увидится с ним, не удостоверится, что у нее остался хоть один друг на земле, то сойдет с ума.