И вот однажды на сампаны пришли незнакомые люди — представители какой-то иностранной фирмы. Они стали уговаривать мужчин наняться на работу в далекие страны. Нанявшимся обещали платить по триста долларов в год, при этом все расходы брала на себя фирма. Требовалось только подписать контракт на пять лет. Через пять лет, если не бросать денег на ветер, можно иметь полторы тысячи долларов.

Тысяча пятьсот долларов! Да это такой капитал, какой на сампанах никому даже не снился. И всего только пять лет работы.

Нашему Чунг Ли тогда только что исполнился двадцать один год, значит, когда ему будет двадцать шесть, он станет богачом. Купит клочок земли, обзаведется хозяйством, огородиком, построит домик, — словом, будет самым счастливым человеком на свете. И у родителей на старости лет появится свой угол. Ради этого стоит рискнуть. А работы он не боится. Брат Чунг Ли тоже решил поехать. Это хорошо: вдвоем на чужбине прожить легче. А через пять лет у них обоих будет целых три тысячи долларов. Даже дух захватывает, как подумаешь!..

Пошли в контору, где в присутствии англичанина и какого-то важного китайца в очках подписали контракт. Что было там написано, оба брата не поняли, но о трехстах долларах в год они здесь услышали еще раз, уже от китайца. Значит, дело верное.

Через несколько дней всех завербованных — целых двести человек — погрузили, словно гурт скота, на корабль и загнали в трюм. Потом — плавание, долгое, трудное. От спертого воздуха и плохого питания начались болезни: люди мерли, как мухи.

Хозяева, сообразив, что им не довезти и половины живого товара, сделали в пути остановку, дали людям небольшой отдых, а больным — лекарства, и все же привезли на место всего сто пятьдесят человек.

Здесь стали распределять нанятых по работам, и братьев едва не разлучили. Но им повезло, и оба очутились на каучуковой плантации на Новой Гвинее.

Работа была тяжелой. От темна до темна рабочие трудились под палящими лучами солнца. На отдых — ни одного дня. Только тем, кто окончательно выбивался из сил, хозяева разрешали короткую передышку, — чтобы не протянул ноги, не причинил убытка. За самую незначительную оплошность надсмотрщик без пощады колотил кнутом по спине. И жаловаться было некому. Да и бесполезно жаловаться: ведь по контракту рабочие на протяжении пяти лет были полной собственностью хозяина. Кроме того, хозяин и надсмотрщик — для рабочего одно и то, же.

Единственное утешение — надежда на богатство через пять лет. Скорее бы только прошли они! Но скоро выяснилось, что это обещание — обман. Все расходы администрация относила на счет рабочих, и расходы нередко превышали заработки. Так, по подсчетам Чунг Ли, ему полагалось за три года девятьсот долларов, а хозяева насчитали всего сто тридцать. Даже дорога и лекарства были поставлены в счет.

Но тяжелее всего было переносить издевательства и побои. Особенно отличался в этом руководивший работами на плантации англичанин — мистер Брук.

Однажды Чунг Ли снимал со ствола дерева сосуд с каучуковым соком и нечаянно опрокинул его. Как раз в это время проходил мимо Брук. Он увидел — и от ярости весь налился кровью.

— Как ты смеешь, собака, так обращаться с хозяйским добром?! — заорал он и изо всех сил ударил сапогом Чунг Ли прямо в зубы, когда тот покорно склонился перед ним.

Чунг Ли после не мог вспомнить, что произошло, только в тот же миг глиняный сосуд вдребезги разбился о голову мистера Брука и оставшийся в нем каучук залил ему все лицо.

Брук заревел, как бык, выхватил револьвер, но стрелять не мог, так как ничего не видел. Он пытался протереть глаза, но от этого стало еще хуже.

Рабочие вокруг захохотали, и тогда Брук, не целясь, с залепленными глазами, открыл стрельбу из револьвера. А Чунг Ли подбежал к брату, обнял его и скрылся в тот самый мангровый лес, где он сейчас сидел на дереве.

И хорошо сделал, иначе не миновать бы ему каторги. Ведь его обвинили бы в покушении на убийство белого, а для цветнокожего невольника это здесь считается самым страшным преступлением. Вот если бы он пытался убить равного себе — желтого или черного, — тогда другое дело. Но поднять руку на белого, да еще на «властелина полумира» — англичанина, — тогда лучше было бы и на свет не родиться. Зато для цветных рабочих этот случай был единственным радостным событием за все три года.

Но после побега Чунг Ли им стало еще хуже. Особенно плохо пришлось Хунь Чжи, который должен был отвечать за брата — возместить хозяевам весь ущерб, нанесенный им. Отношение ко всем остальным тоже стало еще более жестоким: пусть чувствуют, что значит поднять руку на белого!

Впрочем, и самому беглецу пришлось очень и очень туго. Куда ему деваться? Хорошо бы вернуться домой, но для этого нужно иметь много денег. Да если бы они и нашлись, стоит ему показаться на побережье, где живут белые, как его немедленно схватят.

Оставалось одно: идти, куда глаза глядят, подальше от берега. И он пошел…

Пошел в глубь острова, туда, где виднелись таинственные горы, где живут люди, которые и сами не идут к белым, и белых к себе не подпускают.

Пошел один, безоружный, не зная, куда идет и что ждет его в пути.

Прошел год — и Чунг Ли вернулся обратно, в те самые места, откуда бежал и где ему угрожала опасность…

Вспоминая свой родной сампан, он думал, что лучше его нет местечка на земле. Ему казалось, что только там люди живут счастливо и что напрасно считают они себя несчастными.

Сидя на дереве, он так погрузился в воспоминания, что не услышал, как подплыла довольно вместительная лодка и остановилась возле его дерева.

В лодке сидело шестеро папуасов, вооруженных луками и копьями. Все одеяние каждого из них состояло из одной лишь набедренной повязки. Все они были рослые, крепкого сложения; их черная кожа блестела на солнце, словно лакированная. На широких скуластых лицах с приплюснутыми носами рдели мясистые губы. Но самым замечательным были их прически из густых черных волос, возвышавшиеся наподобие стогов сена. Это придавало людям диковинный свирепый вид.

Папуасы о чем-то заговорили. Чунг Ли вздрогнул и шевельнулся. Папуасы подняли головы и заметили его. Схватив луки, они стали сердито кричать, показывая жестами, чтобы Чунг Ли спускался к ним в лодку.

Чунг Ли в течение года не раз приходилось встречаться с папуасами, но он предпочел бы лучше просидеть ночь на дереве, чем воспользоваться их гостеприимством.

Кто знает, что у них на уме? Правда, папуасы, которые живут у побережья, часто встречаются с чужеземцами, они хорошо знают своих властителей — англичан — и теперь уже не нападают, как прежде, на пришельцев. Но все равно, попасть одному к ним в руки — не так уж приятно.

Чунг Ли попытался придать лицу приветливое выражение и, закивав головой, сказал:

— Кавас! Кавас! — что означало: Друг! Друг!

Папуасам, как видно, это пришлось по душе. Они опустили луки, но по-прежнему ждали, пока Чунг Ли спустится с дерева. Ему же ничего другого не оставалось. Очутившись среди папуасов, Чунг Ли вошел в свою лодку и сделал вид, что очень признателен им, причем повторял то и дело: «Уян, уян!» — «Хорошо, хорошо!»

Потом он достал из мешка краба и отдал им.

Те поняли, что это и вправду «кавас», и стали добрее.

А когда Чунг Ли начал выкладывать все свои познания в папуасском языке, с которым он познакомился за год странствований по острову, то окончательно был признан другом. Беда только, что познаний этих у Чунг Ли было совсем немного. Папуасы живут разрозненно, между собой почти не общаются, и зачастую бывает, что жители двух соседних селений говорят на разных наречиях.

Поэтому они не поняли и половины из того, что говорил им Чунг Ли. Но то, чего он не сумел высказать словами, он дополнил жестами, мимикой, а с их помощью люди всегда сумеют договориться.

Папуасы вывели свою лодку из затопленного леса и направились в открытое море. Солнце садилось. Вскоре Чунг Ли увидел неподалеку от берега над водой деревушку, к ней они и направились.

Показались хижины, построенные на корнях мангровых деревьев, поверх которых настланы жерди. Кровлей для каждой из них служили пальмовые листья, стен же не было вовсе.

В деревне уже заметили, что в лодке находится чужой человек, и поэтому все население столпилось на краю настила в ожидании гостя.

Вскоре лодка подошла под настил, на котором разместилась деревня. С настила свешивалась плетеная лестница. Прибывшие поднялись наверх.

Среди хижин виднелось одно строение, длиннее и шире других, — туда и повели гостя. Чунг Ли знал, что в каждой папуасской деревне есть помещение, где живут неженатые мужчины и обычно принимают гостей. Он успокоился: значит, его принимают как гостя. Вошли внутрь. По стенам тянулись нары, где каждый из живущих имел свое отдельное место. В изголовьях были развешаны какие-то предметы, среди них можно было различить рыболовные снасти. Среди множества вещей тут можно было найти и топоры — каменный и железный, и ножи — из кости и из стали; в окружении луков и стрел одиноко висело старенькое ружье.

Значит, эти люди, еще недалеко ушедшие от первобытного состояния, уже умели пользоваться современным оружием и орудиями.

Посреди строения на полу была насыпана земля, на ней разложен костер.

Когда Чунг Ли вошел под навес, в огонь подбросили хвороста, положили в пепел завернутую в зеленый лист рыбу; туда же сунули и краба.

Затем все уселись вокруг гостя, и началась беседа. Чунг Ли, как умел, рассказал папуасам, что он направляется к белым, но сам не принадлежит к ним, не любит их и считает своими врагами.

Хозяева, должно быть, поняли его: они заулыбались хлопали Чунг Ли по плечу и приговаривали: «Уян, уян…»

А у дверей стояли женщины и дети и с любопытством смотрели на редкого гостя.