Ты расскажешь мне о тех, что раньше

В этом теле жили до меня.

Самый первый: некрасив и тонок,

Полюбивший только сумрак рощ,

Лист опавший, колдовской ребенок,

Словом останавливавший дождь.

Дерево да рыжая собака

Вот кого он взял себе в друзья,

Память, память, ты не сыщешь знака,

Не уверишь мир, что то был я.

И второй... Любил он ветер с юга,

В каждом шуме слышал звоны лир,

Говорил, что жизнь - его подруга,

Коврик под его ногами - мир.

Он совсем не нравится мне, это

Он хотел стать богом и царем,

Он повесил вывеску поэта

Над дверьми в мой молчаливый дом.

Я люблю избранника свободы,

Мореплавателя и стрелка,

Ах, ему так звонко пели воды

И завидовали облака.

Высока была его палатка,

Мулы были резвы и сильны,

Как вино, впивал он воздух сладкий

Белому неведомой страны.

Память, ты слабее год от году,

Тот ли это или кто другой

Променял веселую свободу

На священный долгожданный бой.

Знал он муки голода и жажды,

Сон тревожный, бесконечный путь,

Но святой Георгий тронул дважды

Пулею не тронутую грудь.

Я - угрюмый и упрямый зодчий

Храма, восстающего во мгле,

Я возревновал о славе Отчей,

Как на небесах, и на земле.

Сердце будет пламенем палимо

Вплоть до дня, когда взойдут, ясны,

Стены Нового Иерусалима

На полях моей родной страны.

И тогда повеет ветер странный

И прольется с неба страшный свет,

Это Млечный Путь расцвел нежданно

Садом ослепительных планет.

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо; но все пойму,

Видя льва, стремящегося следом,

И орла, летящего к нему.

Крикну я... но разве кто поможет,

Чтоб моя душа не умерла?

Только змеи сбрасывают кожи,

Мы меняем души, не тела.

[Апрель 1921]

      Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск-Москва, "Полифакт", 1995.

ЛЕС

В том лесу белесоватые стволы

Выступали неожиданно из мглы.

Из земли за корнем корень выходил,

Точно руки обитателей могил.

Под покровом ярко-огненной листвы

Великаны жили, карлики и львы,

И следы в песке видали рыбаки

Шестипалой человеческой руки.

Никогда сюда тропа не завела

Пэра Франции иль Круглого Стола,

И разбойник не гнездился здесь в кустах,

И пещерки не выкапывал монах

Только раз отсюда в вечер грозовой

Вышла женщина с кошачьей головой,

Но в короне из литого серебра,

И вздыхала и стонала до утра,

И скончалась тихой смертью на заре,

Перед тем как дал причастье ей кюре.

Это было, это было в те года,

От которых не осталось и следа.

Это было, это было в той стране,

О которой не загрезишь и во сне.

Я придумал это, глядя на твои

Косы - кольца огневеющей змеи,

На твои зеленоватые глаза,

Как персидская больная бирюза.

Может быть, тот лес - душа твоя,

Может быть, тот лес - любовь моя,

Или, может быть, когда умрем,

Мы в тот лес направимся вдвоем.

[1919]

      100 Стихотворений. 100 Русских Поэтов. Владимир Марков. Упражнение в отборе. Centifolia Russica. Antologia. Санкт-Петербург: Алетейя, 1997.

ЗАБЛУДИВШИЙСЯ ТРАМВАЙ

Шёл я по улице незнакомой

И вдруг услышал вороний грай,

И звоны лютни, и дальние громы,

Передо мною летел трамвай.

Как я вскочил на его подножку,

Было загадкою для меня,

В воздухе огненную дорожку

Он оставлял и при свете дня.

Мчался он бурей тёмной, крылатой,

Он заблудился в бездне времён...

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон!

Поздно. Уж мы обогнули стену,

Мы проскочили сквозь рощу пальм,

Через Неву, через Нил и Сену

Мы прогремели по трём мостам.

И, промелькнув у оконной рамы,

Бросил нам вслед пытливый взгляд

Нищий старик,- конечно, тот самый,

Что умер в Бейруте год назад.

Где я? Так томно и так тревожно

Сердце моё стучит в ответ:

"Видишь вокзал, на котором можно

В Индию Духа купить билет?"

Вывеска... кровью налитые буквы

Гласят: "Зеленная",- знаю, тут

Вместо капусты и вместо брюквы

Мёртвые головы продают.

В красной рубашке с лицом, как вымя,

Голову срезал палач и мне,

Она лежала вместе с другими

Здесь в ящике скользком, на самом дне.

А в переулке забор дощатый,

Дом в три окна и серый газон...

Остановите, вагоновожатый,

Остановите сейчас вагон!

Машенька, ты здесь жила и пела,

Мне, жениху, ковёр ткала,

Где же теперь твой голос и тело,

Может ли быть, что ты умерла?

Как ты стонала в своей светлице,

 Я же с напудренною косой

Шёл представляться Императрице

И не увиделся вновь с тобой.

Понял теперь я: наша свобода

Только оттуда бьющий свет,

Люди и тени стоят у входа

В зоологический сад планет.

И сразу ветер знакомый и сладкий

И за мостом летит на меня,

Всадника длань в железной перчатке

И два копыта его коня.

Верной твердынею православья

Врезан Исакий в вышине,

Там отслужу молебен о здравьи

Машеньки и панихиду по мне.

И всё ж навеки сердце угрюмо,

И трудно дышать, и больно жить...

Машенька, я никогда не думал,

Что можно так любить и грустить!

1919 (?)

      Николай Гумилев. Стихотворения и поэмы. Москва: Современник, 1989.

* * *

Когда из темной бездны жизни

Мой гордый дух летел, прозрев,

Звучал на похоронной тризне

Печально-сладостный напев.

И в звуках этого напева,

На мраморный склоняясь гроб,

Лобзали горестные девы

Мои уста и бледный лоб.

И я из светлого эфира,

Припомнив радости свои,

Опять вернулся в грани мира

На зов тоскующей любви.

И я раскинулся цветами,

Прозрачным блеском звонких струй,

Чтоб ароматными устами

Земным вернуть их поцелуй.