– Так чего же вы ждете? Мне вы совершенно не нужны. Даже с пьяным, что пристал ко мне в тот вечер, я прекрасно справилась бы без вашей помощи!

Джейк прислонился к холодильнику, скрестил руки на груди и прикрыл глаза, ожидая, пока она выдохнется.

– И уж, разумеется, я не нуждаюсь в вашем разрешении на то, чтобы иметь сына!

– Вы ведь тоже помните тот вечер?

– Какой еще вечер? – огрызнулась Либби.

– Когда мы в первый раз встретились.

– Ничего я не помню! По крайней мере, не помнила, пока вы мне об этом не сказали. Правда, мне сразу показалось, что я вас где-то видела, но я решила, это было в школе, – неохотно признала Либби. – Хотя в школьном альбоме вашей фотографии не оказалось, – с упреком добавила она.

Руки ее были заняты связкой моркови и пакетом зеленой фасоли, и она сделала неопределенный жест подбородком. Как живучи привычки у некоторых людей, подумал Джейк.

На него вдруг навалилась усталость. Словно из него, как из шарика, вышел весь воздух. Но, как ни странно, сковывавшее его напряжение ослабло.

– Мы с вами встречались, Либби, только не двадцать лет назад. – Глаза его ощупывали ее лицо, словно в поисках – и небезуспешных – следов, оставленных временем. – Помните благотворительный вечер в Релифе? Я заметил, как женщина, явно на последней стадии беременности, пробирается сквозь толпу. В тот вечер шел дождь, я вышел за вами в вестибюль. Помните, я еще подумал, что вы жена Чарли Элдерхолта?

Встретившись на мгновение с глазами Джейка, взгляд Либби скользнул в сторону.

– Да, теперь припоминаю. Вы поймали для меня такси… Я… У меня разболелась голова, и я решила уйти пораньше. Если я в тот раз забыла поблагодарить вас, Джейк, примите мои извинения. А теперь вам лучше уйти.

Джейк не двигался; его не отпускали воспоминания о дождливом мартовском вечере, о женщине, так поразившей его своей независимостью, трогательно сочетавшейся с хрупкостью. В тот вечер он удивлялся, что ее муж так невнимателен к ней.

Теперь он все понял. Понял, отчего у нее был тогда такой несчастный вид.

Оба погрузились в воспоминания о том, что произошло семь лет назад, но тут где-то в доме хлопнула дверь.

– Мама! – раздался детский голос. – Можно мне с Джеффи…

– Нам с Джеффи, – автоматически поправила Либби, не сводя глаз с Джейка. Она увидела – нет, обмануться она не могла – горестную гримасу на его лице.

Для своих лет мальчик был мелковат. Темноволосый. Настороженный. Похож на Портера, но и от матери многое взял. Например, манеру держаться. И этот подбородок, чертовски надменный вздернутый подбородок. Войдя, он неприветливо покосился на Джейка; тот почувствовал, что против воли ответил таким же враждебным взглядом. Волна горечи чуть не захлестнула его.

Дэвид бочком пробрался к Либби и обвил руками ее бедра, не сводя глаз с незнакомца. Либби провела рукой по волосам сына, и Джейка пронзила внезапная мысль – ни разу Кэсси вот так, с привычной нежностью, не дотронулась до Джонни.

Его точно обожгло. И все же он попробовал улыбнуться. В конце концов, мальчик совершенно не виноват в его бедах, и надо держать себя в руках.

– Так, значит, это ваш сын, – выдавил из себя Джейк.

Великолепно. Дружелюбно и приветливо, как надпись: «Вход строго воспрещен».

– Да, это мой Дэвид. Дэвид, поздоровайся с мистером Хэтчером.

– Мне он не нравится.

Щеки Либби залились неправдоподобно ярким румянцем. Нагнувшись, она тряхнула сына за щупленькие плечи, и Дэвиду пришлось поклониться; краешком глаза он недоброжелательно наблюдал за Джейком.

– Дэвид, немедленно извинись перед мистером Хэтчером. Он пришел к нам в гости.

– А я не хочу, чтобы он к нам приходил.

Глаза у мальчика были темно-зеленые, материнские. Они быстро наполнялись слезами, и Джейку казалось, что его собственные непролитые слезы выжигают ему нутро.

– Джейк, извините, – спокойно произнесла Либби. Мальчик все еще прижимался к ней. – Дэвид обычно ведет себя лучше. Отправляйся в свою комнату, Дэвид, мы с тобой еще поговорим.

Сморщившись, парнишка уткнулся Либби в живот. Джейк не знал, куда деваться. Наконец Дэвид повернулся и, бросив на Джейка испепеляющий взгляд, захлопнул за собой дверь; плечи у Либби тут же поникли.

– Простите меня, Джейк. Теперь вы видите, не так-то просто мне пригласить мужчину к себе.

Глаза Джейка подернулись холодком; он нарочно разжигал в себе злость, чтобы заглушить чувство вины и печали; это был испытанный прием.

– Я сразу догадался, что-то здесь не так. Но почему вы скрывали? – с преувеличенным раздражением спросил он.

Злость – это не так больно. Злость – это пустяк.

Либби принялась мыть овощи в раковине.

– Дэвид до сих пор скучает по отцу. Уолт – это мой бывший муж…

– Я знаю, кто такой Уолт, забыли? Самовлюбленный тип с низкой душонкой.

Подняв голову, Либби с удивлением посмотрела на него:

– Так вы знакомы?

Выражение лица у нее при этом было весьма красноречивым; Джейк почувствовал, как его искусственно распаленный гнев идет на убыль. Не вина Либби, если он не может спокойно смотреть на детей. Если он боится привязанностей, которые потом отбивают у человека охоту жить. Но, может, она не поняла, что он ей предлагал, и надо объяснить получше.

Нет, черт побери, не надо ничего объяснять, потому что он ничего не предлагал ей.

– Знаете, Либби, мне пора идти. Рад был увидеть вас. Встретимся как-нибудь на днях?

– Сомневаюсь.

Не в том Джейк был настроении, чтобы обращать внимание на ее гордо вскинутую голову и на обиду, вспыхнувшую в темно-зеленых глазах. Пожав плечами, он вытащил ключи от машины и принялся крутить их на пальце.

– Ну, вы же сами знаете, как это бывает… – начал он, пытаясь пустыми словами заглушить чувство вины. – Мужчина, когда ему стукнет сорок…

– Я понимаю. Не надо ничего объяснять.

Да, не надо ничего объяснять, говорил себе Джейк, шагая к машине. Скорее всего, она лучше многих женщин понимает, на что способны эти проклятые паршивцы как в сорок лет, так и в любом другом возрасте.

Неделю спустя Джейк, неожиданно для самого себя, вновь оказался на шоссе, ведущем к дому Либби. Он работал по соседству и вдруг, повинуясь безотчетному импульсу, повернул машину в сторону ее дома, с одним единственным намерением – посмотреть, как она там. Он не собирался связываться с ней всерьез. И все же она живет одна в таком пустынном месте. И одиноким женщинам часто требуется помощь.

Ну конечно! И тогда на выручку приходит Святой Джейк!

Не то чтобы он с умыслом выбрал время в середине дня, в разгар школьных занятий; но, говоря откровенно, отсутствие мальчика его не огорчило бы. За минувшие дни Джейк проделал тяжелую работу – он думал. И пришел к нескольким заключениям. Первое из них гласило, что в мире полно детей. Куда ни глянь, наткнешься на ребенка. И с этим надо смириться.

Заключение номер два было из области допущений. Если бы все вышло наоборот, если бы не стало его, Джейка, он бы вовсе не хотел, чтобы Кэсс и Джонни жили одни, без мужчины. Джонни понадобился бы другой отец, мальчика должен растить мужчина. Что до Кэсс…

Лишь недавно Джейк разрешил себе вспоминать о сыне и бывшей жене. Боль, сопутствовавшая воспоминаниям, усиливалась от сознания собственной вины и бессильной злобы. О том, что жена ему неверна, он узнал только после смерти Джонни. Узнал, что у нее вошло в привычку встречаться со своими любовниками на побережье, – и в тот, последний раз она нарочно отправила Джейка на благотворительный вечер, чтобы он не смог поехать вместе с ней.

Кэсс собиралась оставить Джонни дома с опытной няней, которая жила с ними; но та в последний момент слегла с гриппом, и Кэсс решила взять мальчика с собой, пригласив соседскую девочку-подростка, чтобы она приглядывала за Джонни, пока Кэсс будет крутить со своим очередным любовником.

Нельзя было позволять ей тащить с собой ребенка, раз миссис Рэй, которая была Джонни лучшей матерью, чем сама Кэсс, не смогла поехать. Джейк находил для себя лишь одно оправдание: он был страшно занят. Впрочем, он нарочно взваливал на себя побольше дел, с головой зарывался в работу, чтобы не замечать, как разваливается их брак.

Причиной смерти сына оказался его собственный телефонный звонок – даже сейчас, семь лет спустя, эта мысль обожгла его невыносимой болью. Он хотел поболтать с Джонни, сказать, что папа приедет к нему, как только выберет время. Джонни с няней гуляли у моря. Услышав телефонный звонок, девчонка побежала в дом, строго-настрого приказав Джонни не подходить к воде.

Когда она вернулась, было уже поздно. Судя по цепочке маленьких следов, Джонни погнался за птицей или, может, за крабом, подошел слишком близко к линии прибоя, и его накрыло волной и утащило в море.

В одно мгновенье мир Джейка рухнул. Ясные синие глаза, золотистые кудряшки, которые Кэсс все время хотела подстричь, а Джейк упрашивал оставить, все это маленькое существо, такое любопытное и обаятельное, исчезло. Исчезло навсегда.

– Папа, а почему, когда молоко разливаешь, оно голубое, а когда пьешь, оно белое?

– Все дело тут в преломлении света, сынок, – есть такие частицы, которые фильтруют… ну, скажем так, краски…

– А что такое частицы?

Джейк сидел в одном из грузовиков компании напротив дома Либби; она увидела его, случайно выглянув в окно. Если бы она тотчас не узнала эти сильные плечи, обтянутые кожаной курткой, лежащую на баранке мускулистую руку, контур головы, если бы ей сразу не показалась знакомой его поза, она приняла бы его за служащего, снимающего показания счетчиков, или за кого-нибудь в этом роде.

– Джейк? Что это вы здесь делаете, почему сидите в машине?

– Ничего, просто я… – Он заметил, как потеплел его голос, и мысленно стал облачаться в броню. – Просто я был по делам здесь, поблизости, и решил заглянуть, посмотреть, как вы тут.

– Очень мило с вашей стороны. – В голосе ее слышалась растерянность. – Может, зайдете, выпьете чашечку кофе? Я только что сварила суп – уже почти что полдень, и если вы проголодались…