Юрий встал и распахнул окно. Тёплый ветер рванул занавеску.

— Неужели бы решился?

— Думал. Покажи Павлов, что испугался, или выскочи, не дрогнул бы. А он глядит сквозь стекло на меня и как бы ждёт. Не знаю, может, пожалел или испугался, но руки сами рванули руль.

— Но это было бы преступлением.

— Да ведь теперь и не понять, где преступление, где возмездие. Всё перемешалось.

— Гаранин арестован. Решения тройки отменяют, вот и тебя отпустили. Разберутся и с остальными.

Прохоров вынул коробку «Казбека» и долго рассматривал скачущего чёрного всадника. — Гаранин под конец всякую меру потерял. Даже вольных/ росчерком пера на клочке бумажки/ сажал в лагерь.

— А ты не упрощаешь, Прохоров? — недоверчиво заметил Колосов.

— Нет, взять моё дело. Вижу, освободили почти всех, а меня держат. Я самовольно в Магадан — и к прокурору. Так, мол, и так. Он — за телефон и в управление лагерей, а там в картотеке я и не числюсь. Запросили Утинку. Пришла пустая папка с карточкой, заполненной со слов. Вот и освободили. А молчи, сидел бы, пока случайно кто-нибудь не наткнулся.

— Наверное, уже надежду терял?

— Бывало и отчаивался, а больше верил, что разберутся. Гараниных и Павловых немало наплодил тридцать седьмой год. Попробуй пробиться через них. Время надобно. — Прохоров замялся и поднял насторожённые глаза. А помните Исаака Каца? Его колонизировали. Построился, выписал семью, жил мирно, тихо и дохнуть громко боялся. Вдруг сняли с колонизации — и в лагерь досиживать срок.

— Кац? Знаю, а где он теперь? — заинтересовался Юрий.

— На «Большевике». Когда направляли этапы из Оротукана в Чай-Урью, кто-то включил старика в списки для счёта. Хорошо, что об этом узнал Тыличенко, устроился на том же прииске трактористом и приспособил Исаака в кладовую гаража.

— И Вася тут? Не знал.

— Он больше в лесу. Всё такой же, как малое дитя. Кац скоро заканчивает срок, и оба вернутся в Оротукан.

Юрий припомнил, что и верно видел громадного человека в гараже на «Большевике», но Ему и в голову не пришло подойти. Надо забрать обоих к себе, решил он.

— Теперь на материк?

Прохоров оживился.

— Нет. Почитай уже десяток лет на Колыме, привык, и всё тут вроде бы своё. Приехал наниматься. Возьмёте?

— Бери любую ходовую машину хоть сейчас, — обрадовался Юрий. — А подождёшь, можно подобрать из консервации, там получше. А то иди механиком колонны.

— Нет, только за руль. В дверь постучали. Вошёл начальник колонны Кухарев.

— Прибыл бензин, две цистерны. Разрешите поднимать парк?

К гаражам из общежитий бежали водители, кое-кто уже грохотал капотами и дверками кабин. Юрий засмеялся.

— Да там и не ждут разрешения. Иди, распоряжайся. Прихвати с собой нового работника, — кивнул он на Прохорова. — Оформи в кадрах, устрой с жильём и дай хорошую машину.

Заторопился и Колосов. Просматривая приказы, увидел фамилию Самсонова. Ему предписывалось открыть Ещё один горный участок.

— Растёт Валерка, — обрадовался он и позвонил в Адыгалах, где размещалось теперь управление дорожного строительства.

— Нет, проезд Ещё не сделан. Строим, — ответил дежурный.

Юрий поднялся и вышел из конторы. Вспомнился Среднекан, Женя. Как она там сейчас? Сынишка растёт, наверное уже говорит всё. Навигация только открылась, писем Ещё не было. Сердце сжала тоска.

Парило, как перед дождем. Над сопками плыли облака. Лес быстро темнел, и над вершинами бежали прозрачные струйки нагретого воздуха. Дорога к посёлку шахтёров уже высохла. Где-то там работала Валя. Совсем рядом, а он так и не удосужился заехать. Почему бы?..

И вдруг захотелось увидеть Её улыбку, поговорить или хотя бы просто взглянуть. Обязательно заеду в первое же свободное воскресенье, решил Юрий.

Шахты работали непрерывно. В ожидании погрузки водители спали. Из кабин торчали запылённые сапоги, ботинки, тапочки, а то и просто ноги в носках.

Колосов прошёл к шахте, сел на камень, закурил. Возможная встреча с Валей Его испугала. Вспомнились дни юности: первый поцелуй, первое чувство…

— Нет, нет, к чертям. Приедет Женя, тогда вместе и навестим, — подумал он вслух и поднялся. Внезапно вынырнувший из-за машин шахтёр закричал:

— Э-ээ!.. Братва!.. Война!.. Немец напал на нас!

В тишине этот крик прозвучал зловеще. Водители зашевелились. Из кабин выглянули заспанные лица и лохматые головы. В деревянной надстройке шахты перекликались.

— Братцы, слышали? Война-а!.. а!.. — доносилось из-под земли.

Пожилой шофёр подошёл к шахтёру и схватил Его за отвороты куртки.

— Ты, горлопан, не свистишь? Такими вещами не шутят!

— Иди и послушай. Как раз передают по радио выступление Молотова. Видишь, — показал шахтёр на посёлок, — вон бегут на митинг.

Скорей в Нексикан! Поймав возле шахты попутный грузовик, Юрий тут же выехал в Чай-Урьинскую долину.

Руководителей управления Колосов нашёл на прииске «Большевик». Здесь тоже шёл митинг. Выступал Расманов:

— …Родина в опасности! — размахивал он бумажкой. — Мирный труд — для подростков и женщин. Победа или смерть! Я прошу вас, товарищ начальник управления, направить меня в действующую армию. Вот моё заявление! Я подаю Его с полной партийной и гражданской ответственностью. — Он Ещё раз помахал бумажкой и положил Её на стопку других листков, виднеющихся на трибуне. — Предлагаю создать добровольческий отряд имени нашего руководителя, железного чекиста товарища Никишова! Все на фронт! За Родину! За Сталина!

Юрий протолкался к трибуне. Невдалеке от неё стоял Зорин и с улыбкой поглядывал на Расманова.

Чему радуется? — возмутился Юрий и, заметив Осепьяна, подошёл к нему.

— Вы тоже здесь? А как же Нексикан?

Осепьян наклонился к уху Юрия.

— Краснова хотел видеть. Привезли для очных ставок. Дело-то вот уже больше года никак не склеят. Теперь Зорин разъезжает с ним по старым местам Его работы. Как видно, не гладко выходит.

— Виделись?

— Да. Ждал у дороги. Молодец. Держится прекрасно. Лицо спокойное, только бледное. Прошёл мимо, подмигнул и успел шепнуть, что у него хватит пороха в пороховницах.

На трибуну поднялся Агаев.

— Ледышка, сухарь. Кажется, для него всё равно, война или нет. Слов найти не может, — поморщился Юрий.

Осепьян взял Его за локоть и потянул к «эмке».

— Едем! Противно, когда в душу кидают мокрую щебёнку. Да и Расманов. Работает больше Языком, не любят Его на прииске.

Но Колосова выступление Расманова взволновало. Конечно, с добровольческим отрядом имени Никишова он перехватил, но ведь в числе первых публично подал заявление.

Заседание парткомиссии затягивалось. Оно проходило во вновь построенном здании управления.

Стенные часы уже пробили десять, а в коридоре Колосов заметил Ещё человек пятнадцать и все с приёмом в партию.

Над головой торжественно горела люстра. За окном застыл свет белой ночи, хотя оранжевая полоска заката Ещё не затухла. Ночные бабочки бились снаружи о стёкла, оставляя серебристые пятна пыльцы. Над головой назойливо звенел комар. В такую минуту всё это казалось кощунством. Он стоял у приставного стола, отвечал на вопросы. Секретарь парткомиссии Ещё раз просмотрел рекомендации.

— Есть предложение принять товарища Колосова в ряды Коммунистической партии большевиков. Прошу голосовать.

У Юрия на лице выступил пот. Нет, всё хорошо. Даже Агаев поднял руку.

— Единогласно! — объявил секретарь и, пожав Колосову руку, взял следующую папку.

Юрий потоптался на месте и вытер с лица пот.

— У меня подано Ещё одно заявление. Я, как и другие, внёс сбережения на покупку оружия и прошу отправить меня на фронт.

Всё это время Юрий жил в лихорадочном напряжении. От Жени не было никаких известий. Ленинград стал линией фронта. Колымчане осаждали военкома, но всем отказывали. Прохоров первым додумался собрать группу трактористов. Они перевели деньги в Фонд обо-роны и послали телеграмму с просьбой разрешить им приобрести танк и выехать на защиту Родины. Пришёл ответ с благодарностью и разрешением за подписью Сталина. Это окрылило остальных.