Он почесался и скосил глаза на Краснова.

— Ну что, бывший начальничек, небось посмолить хочется? — Гиреев достал из-под подушки пачку папирос— Кури.

— Нет, спасибо, бросил.

— Это последнее-то утешение?

— Мне долго жить надо, много незаконченных у меня дел, — ответил Краснов.

— А мне нет, — Гиреев снова повернулся к Краснову. — Вот Если удастся уйти летом, тогда дело. А ты молодец, не испугался, когда хотели тебя на страх проверить. Так уж приято — всякого новичка под нары. На то и тюрьма, да Ещё штрафная. Да вот видишь, вместо взбучки и лучшее место тебе, и уважение. А почему? Потому что узнали и приняли за своего. Бандит там не бандит, а хорошее всегда помнится. Был бы человеком… — Он шельмовато ухмыльнулся: — Старожил, тайгу, наверное, знаешь, как пять своих пальцев? А?

— А что, верно уходить собираешься?.. — насторожился Краснов и облокотился на подушку. — Только со мной напрасно этот разговор затеваешь.

— Да ведь такое время, надо! А дело-то полюбовное.

— Воевать?

— Кто воевать, а кто и воровать. На фронте и без меня хватит дураков.

— М-да-а… — протЯнул Краснов. — Значит, пусть приходят фашисты и хозяйничают?

— Не знаю, как другим, а мне хоть эфиопы. Дальше этой штрафной не пошлют. А ты, вижу, за свою десятку, что тебе запросто всунули, готов и на фронт? Ну-ну, валяй, глядишь, Ещё одну приморозят.

Краснов промолчал.

В сушилке возник скандал. Раздался крик: «Куда, падло, положи карту!» Тут же кто-то ударился телом о стенку, и началась молчаливая возня. Слышалось только сопение, глухие удары и срывающийся шепоток.

— Жиганы, замри! — заглушил шум потасовки окрик Волка.

Распахнулась дверь, и на порог шлёпнулся человек, держась руками за низ живота.

— Ты чего, напоролся? — спросил у него Волк.

— Коленкой, стерва. Проходит…

— Давай за стол, — тихо проговорил Волк. Дверь закрылась, и снова началась игра. Никто в бараке не поднял головы.

Краснов лёг и закрыл лицо. Вот она, штрафная.

В воскресенье Краснов поднялся раньше других.

Все Ещё спали, забравшись с головой под одеяла, бушлаты, набросив на себя всё что можно. Печи совсем прогорели. Но здесь каждый живёт только для себя, будет мёрзнуть, мучиться, но не встанет. Не дай бог сделать что-то для других.

Краснов разжёг печи. На постелях белеет иней, стены и пазы припудрил мороз. Над нарами всплывает тёплое дыхание. Он пошёл в старостат, попросил привезти бочку воды и корыто для штукатурки. Когда вернулся, никто Ещё не встал.

— Встречный подъем! — крикнул он. — Пока не вывели на лагерные работы, утеплим барак. Ну не дурость наша так мёрзнуть, когда можно жить в тепле.

С нар свесилась голова Гиреева…

— И верно не уснёшь. Проконопатить бы, но чем?

Из сушилки вышел Волк, худой, костлявый, но Ещё молодцеватый, в наброшенной на белье шубе. Он как хозяин прошёл по бараку, пошевеливая лохматыми бровями, и остановился напротив Краснова.

— Ты чего раскудахтался?

— О тебе забочусь, меньше дров надо будет. Сделаем снежный раствор да забросаем пазы. Дёшево и тепло. А ты что, возражаешь?

Волк подумал, двинул бровями и неожиданно поддержал:

— А ну, подымайся! Дело говорит мужик. Пойдёт!

Заключённые зашевелились. Волк подбросил дров в печи и ушёл в сушилку.

Краснов наполнил бочку водой, набросал в короб снег. Из барака, кутаясь в бушлаты, вышло несколько человек.

— Нечего глядеть! Становитесь помогать!

— Хватит, в забое вкалываем. А тут пусть начальство подшустрит, — оскалился Сашка-бог.

— Начальство-то в тепле. А ты пока будешь ждать, совсем заиндевеешь. Вон уже и виски побелели, а всё Ещё выламываешься.

Сашка посмотрел на свои голые руки.

— Да ты не бойся, забросаю сам, поможешь перетащить короб, и то хорошо. Не начальству, себе делаем. — Краснов взял лопату, добавил Ещё снега и взялся за мастерок. Раствор ложился точно в пазы и сразу же застывал.

— Ловок, чёрт, — одобрительно заметил Сашка, ёжась в бушлате.

— А ты как думал? Не начальником управления родился. А ну, тащи корыто, — уже приказал он, — а то заледенеет!

Сашка подхватил корыто, передвинул.

— Снег, снег давайте! — покрикивал Краснов. — Воду!

— Дай-кось рукавички! — Сашка метнулся к толпе и взялся за лопату. Кто-то загремел вёдрами, и пошло дело. Краснов не оглядывался. Скоро включились в работу и другие. За каких-то полчаса все стены белели застывшим в пазах снегом. Краснов забросал и косяки, и коробки окон, и под карнизами, и наличники дверей.

— Ну вот и всё, — расправил он спину, — А теперь идите кто-нибудь в барак и проверьте все пазы руками. Где Ещё тянет, поправим.

В бараке сразу стало теплей. Иней потемнел, и на стенах показались капли. Краснов сел за стол, достал из сумки кусок сала, кем-то присланного на пересылку, нарезал маленькими кусочками и подвинул на середину стола.

— А ну, братва! Все сюда! Позавтракаем — и за уборку.

— Медвежье?

— Парни поймали в петлю.

— Врёшь! Парни поймали, а ты Ешь. Теперь так не бывает. — Гиреев положил кусочек на хлеб, посыпая солью. — Вещь.

— Почему не бывает? Неужели бы ты не дал?

— Нет. Ну их всех…

Вскоре Краснов был назначен бригадиром штрафной бригады. Бригада работала в самом конце разреза. Дальше шли нетронутые площади. Там бурильщики готовили новые контуры для взрыва. К вечеру дым костров и туман заволакивали распадок, людей, отвалы, и только вспыхивающие огни костров/ как бы подсвечивали матовую завесу.

Краснов надвинул плотней шапку, подтянул ремень и снова взялся за кувалду. Гиреев и Сашка-бог работали на откатке. Отвал вырос, и теперь трудно было выкатывать по тропам гружёные тачки. Где-то над головами промелькнула тень глухаря, и Его характерное «ф-р-рр» пронеслось над забоем и стихло. Но тут же совсем близко послышалась тихая возня, шорох веток, взмахи крыльев.

— Рядом сел, тварина? — осклабился Гиреев.

На отвале маячил конвоир. У зарядной камеры раздались голоса, торопливые шаги, скрип упряжки.

— Но, милаха! Трогай!

Заскрежетали полозья саней. Раздался выстрел, в снова «ф-р-рр» протарахтело в небе.

— Не попал! — обрадовался Краснов, но тут же Его внимание привлёк крик человека:

— Тпр-р-рру! Стой, стой! Эй там, в забое! Держите коня! Там заря-ды-ыы!

Краснов не сразу понял, в чём дело, Но вот из тумана выскочила запрЯжённая в сани лошадь. Напуганная выстрелом конвоира, она рванулась и сломала оглоблю. Один конец попал между ног, второй скоблил накат дороги. Лошадь совсем обезумела.

— Братва, спасайся, взорвётся! — заорал Гиреев, когда подвода повернула в забой, и бросился в сторону. Туда же шарахнулись и остальные, освобождая Ей путь.

Испугаешься, когда в санях заряды для взрыва. На прииске «Нечаянный» только недавно взлетела на воздух зарядная камера вместе с подрывниками. Об этом зачитывали приказ на разводе. Даже конвоир подхватил винтовку и спрятался за отвалом. Забой опустел, один Краснов продолжал стоять на дороге. Он ждал, ведь дальше по разрезу сотни людей, костры, канавы.

— Бригадир, сюда! Подорвёшься!

Краснов бросился навстречу лошади, схватил Её под уздцы, свалившись на бок, повернул прочь от забоя, в снег. Подскочили Гиреев и Сашка-бог. Краснов отдал поводья и снова взялся за работу.

Прибежал перепуганный взрывник. Из-за отвала выглянул конвоир. Почти сразу же появился начальник буровзрывных работ и напустился на взрывника. Парень виновато топтался и шмыгал носом. Оглоблю кое-как скрепили, и подвода ушла. В конце смены снова пришёл взрывник и сообщил, что пропало десять зарядов. Если не найдутся, придётся заявить уполномоченному.

Краснов собрал бригаду и сказал о пропаже. Он хотел уладить всё без лишнего шума.

— Чужих не было, не найдём — спросят с бригады. Будут неприятности для всех. Вы понимаете это?

Кто-то заметил — Пусть скажет Сашка. Он видел, как Гиреев шарил в санях.