Но все время он думал только о Кэт, некогда красивой и ненасытной, и ни о ком другом. Теперь, когда он стал наркоперевозчиком, у него появилось множество «возможностей». Наркоманки, шлюхи всех мастей, ошивающиеся у «точки», все предлагали ему себя. Они работали «по бартеру». Некоторые выглядели не так уж и плохо.

Но всякий раз Каммингс отклонял их предложения, помня о важных для него вещах, о данных обещаниях. Возить «товар» на «точку» — одно. Трахать шлюх-наркоманок — другое. Вместо этого он ждал, потягивая пивко и куря «Лаки», пока обдолбаный амфетамином Сакс драл их, как сидоровых коз…

Он готов был расплакаться, та его часть, которая осуждала то, что он делает.

А что мне еще остается? — воскликнул он.

Ответа не последовало.

Он вернулся в кровать и лег в темноте. Кэт спала рядом. Он всматривался во тьму, словно это был лик всех человеческих тайн. Ночные звуки — кваканье лягушек, стрекот сверчков, уханье сов — словно сливались с ледяным лунным светом, льющимся в окно. И формировали другой звук. Звук, носящий более субъективный характер. Звук, слышимый лишь его распахнутой настежь душе. Звук самых глубоких ущелий, или самых высоких пиков Земли…

А еще его преследовали другие звуки, пока он погружался в прерывистый сон. Звуки кошмаров…

Боже…

Звук дрели, оснащенной трехдюймовой кольцевой пилой. Приглушенные крики, и визг кости, дымящейся под вращающимся на скорости 2500 оборотов в минуту стальным зубом. Хихиканье…

…Да!

Хихиканье безликих, безымянных деревенщин…

…трахающих…

Господи Иисусе, вытащи меня из этого сна!

…трахающих… в головы людей…

Это были звуки зла. Звуки тьмы, полнейшего мрака человеческой души. Разве можно представить себе что-то более жестокое?

Трахать… человеческие головы?

И звуки спустились через воронку в ад. Шипящие, свистящие звуки. Бормотание, черное, как артрацит. Черное, как щербины в пасти дьявола. Черное, как его мысли…

Каммингс пробудился от вязкого сна, словно его ударили электрохлыстом.

Звонил телефон.

Каммингс встретился с Бек на следующее утро, ответив тем самым на ночное вызов. Это была странного вида женщина лет сорока, с пепельно-серыми волосами и голосом человека, страдающего гайморитом. Джен Бек исполняла обязанности начальника отдела судебных доказательств полиции штата.

— Дико, да? — спросила она.

— Я подобрал бы более подходящее определение, — ответил Каммингс.

За последний месяц он сделал несколько запросов технического характера, и теперь, наконец, получил ответ.

— Да, странно, — сказала она, стоя в своей лаборатории. Она наклонилась над гематологическим анализатором «Вижн» пятой серии и закурила сигарету, открыто игнорируя вывеску «КУРИТЬ В ЛАБОРАТОРИИ ЗАПРЕЩЕНО». Вдоль одной стены ярко освещенного помещения располагались стеллажи со стеклянной посудой, а вдоль другой — различные механизмы — газовые и жидкостные хромотографы, масс-фотоспектрометры и приборы для обработки отпечатков пальцев.

— Но вы должны признать, что холмы — это странное место. Как какой-то другой мир.

— И не говорите, — чуть не рассмеялся Каммингс. — Я уже несколько лет арестовываю дистилляторы в этой дыре. Но ночью вы сказали мне по телефону, что у вас что-то есть.

Джен Бек кивнула, выпустив струю дыма.

— На самом деле, есть даже пара моментов. Во-первых, я установила личность преступника.

Каммингс уставился на нее с безумным выражением лица.

— Рано возбудились. — Бек затушила окурок в чашке Петри. — Забавно. Вы довольно давно уже подаете запросы. Вчера я получила межведомственную памятку из картотеки, в которой было сказано, что «Эй-Ти-Эф» запросили информацию обо всех лицах, условно-досрочно освобожденных из тюрьмы или выпущенных из психиатрических лечебниц штата.

— Я подавал этот запрос месяц назад, — заметил Каммингс.

— Эй, всему свое время, да и не от меня это зависит. Картотека выдала мне одно имя — Трэвис Клайд Тактон. Отсидел 11 лет в тюрьме округа Рассел за автоугон и непреднамеренное убийство.

Каммингс не совсем еще ее понимал, но записал имя себе в блокнот. ТРЭВИС КЛАЙД ТАКТОН.

— Потом, — продолжила Бек, садясь на шкаф для окуривания йодом, — позвонили из отдела волос и волокон. Они провели полное ультрафиолетовое и инфракрасное сканирование всех, поступивших к нам 64-ых. И нашли на правой груди одной девушки пятно высохшей спермы.

— Да? — спросил Каммингс.

Лицо Джен Бек оставалось невозмутимым.

— На пятне остался отпечаток пальца. Сухой, идеальный отпечаток.

У Каммингса внезапно бешено заколотилось сердце. Ему не пришлось ее спрашивать, и даже подначивать.

— Поэтому мы сфотографировали отпечаток в ультрафиолетовом свете, прогнали через оцифровщик «Кирикс», а потом послали через «Триппл-Ай» в ФБР. И через 20 секунд получили результат.

Глаза Каммингса были размером с жетоны для игровых автоматов.

— Трэвис Клайд Тактон, — сказала Бек. — Думаете, совпадение? А еще у Тактона кровь группы А, положительная, как и сперма, найденная в каждой голове.

— Это он, — прохрипел Каммингс. — Я должен…

— Минутку. Тактон вышел из окружной тюрьмы несколько месяцев назад, и ни разу не отметился у инспектора. Мы послали наряд по последнему адресу проживания, и что вы думаете? Его дом сгорел дотла несколько лет назад. Там ничего нет.

У Каммингса поникли плечи.

— То есть это все-равно, что искать иголку в стоге сена, так?

— Да. Но, по крайней мере, вы знаете имя преступника, и знаете, как он выглядит.

Джен Бек протянула Каммингсу тонкую папку из манильской бумаги. Каммингс сдул с нее сигаретный пепел, открыл и ахнул.

С фотографии на него смотрел обычный «деревенский» парень. Короткие, зачесанные назад черные волосы, деревенский загар, огромная дружелюбная ухмылка, и невинные карие глаза.

— Если б вы не настаивали, — отметила Бек, — мы даже не подумали бы проводить судебное обследование. Убийцу мы вам определили, но больше помощи не ждите.

Я уже слышал нечто подобное, — подумал Каммингс. Штат не собирался выделять людские ресурсы на расследование «каких-то там деревенских убийств. Странно, однако.

— Похоже, придется мне этим заниматься.

— Удачи, — сказала Джен Бек. — Эй, и держите меня в курсе, хорошо? Не терпится почитать подробности, когда поймаете этого… «мозготраха».

— Будет сделано. Спасибо.

Каммингс быстро покинул здание управления полиции. Он был в приподнятом настроении. Только посмотрите, что он сделал. Прочесал места преступлений, сделал запросы, а теперь ведет собственное расследование. И это уже не перегонка кошачьей мочи деревенским быдлом, а реальные серийные убийства на сексуальной почве. Впервые за долгое время. Каммингс почувствовал себя настоящим копом.

Но когда он вернулся в свою машину без опознавательных знаков, сработал пейджер. Это был Спаз.

— Да? — спросил Каммингс, набрав ему с телефона-автомата.

Спаз возбужденно хихикал.

— Сегодня нужно будет сделать рейс. Крупный заказ, мужик. Встретимся у Датча. Порошка будет столько, что можно потопить корабль.

Джори Слейд, со слов Дедули, однажды надрал Папе задницу в баре «Перекресток», когда Трэвис был еще совсем мал. Вышиб Папочке пару зубов. А еще забрал его бумажник. Но хуже всего, рассказал Дедуля, было то, что, когда Слейд закончил взбучку, он высокомерно рассмеялся и пописал Папочке прямо на лицо. А поскольку эта несправедливость так долго оставалась неотомщенной, Трэвис решил, что правильнее будет поймать одну из дочек Слейда — маленькую и дерзкую девку, по имени Сара Даун, торговавшую собой на стоянке грузовиков «Костер». Припарковавшись за зданием, Трэвис какое-то время наблюдал за ней, и когда она выпрыгнула из кабины «Петербилта», просто подошел, схватил ее и затащил в грузовик. — Не будешь шуметь, и я ничего тебе не сделаю, — пообещал он, схватив своей ручищей ее за шею. И знаете, что она сделала? Выплюнула Трэвису в лицо непроглоченную сперму, и устроила не просто шум, она закатила адский переполох. Широко разинула свою «варежку» и издала такой пронзительный крик, что Трэвис испугался, что у него треснет лобовое стекло. Поэтому он сжал ей горло, и переполох прекратился. Однако, где-то с минуту она продолжала оказывать яростное сопротивление. Билась и лягалась, как попавшая в силки выхухоль. Даже зарядила ногой Трэвису между ног, да так, что тот сам чуть не заорал от боли. Но он продолжал сдавливать ей горло, и в конечном счете ее «хлебальник» побагровел, как брюхо освежеванного опоссума, а «гляделки» угасли.