РЕБЕККА

ДВЕ НЕДЕЛИ СПУСТЯ…

НЬЮ ЙОРК

ЭТО СНОВА ПРОИСХОДИТ.

Я влюбляюсь в Николаса Стонхейвена.

Каждый день я просыпаюсь и влюбляюсь в него снова и снова, словно это замкнутый круг. Иногда это также просто, как получать удовольствие, наблюдая, как он ест, и как он настаивает на определенном количестве молока, которое необходимо налить в его хлопья, в то время как я, кажется, заливаю свои полностью. Или то, как он хмурится каждый раз, когда я, прикрываясь от его блуждающего взгляда, бегу от кровати в ванную комнату, чтобы принять душ. Почему бы мне не бежать? Мое тело трясется во время ходьбы, тогда как его остается подтянутым, даже после шести кусков пиццы.

Ненавижу его, но все равно люблю. Люблю то, как его дурацкий галстук вызывает во мне желание трахнуть его. Люблю, когда от его наглой улыбки у меня слабеют колени, а прямо сейчас, я люблю то, как он прикасается ко мне. То, как его пальцы, кажется, знают, насколько я нуждаюсь в них. На мне. Во мне.

Черт. Я окончательно и бесповоротно принадлежу ему, и он знает об этом.

Сегодня я проиграла битву, но завтра…завтра я выиграю войну.

— Обожаю это, — говорит Николас, ухватив меня за задницу и притягивая меня к своему паху. — Обожаю эти ощущения, когда я трахаю тебя.

Я смеюсь.

— Ты имеешь в виду то, как трясется моя задница?

Рука Николаса ласкает мой зад круговыми движениями, как будто согревая мою кожу, подготавливая ее для жалящей боли, которая обязательно последует после удара его ладони. Отшлепай меня. Давай, детка.

Он только на половину одет и уже опаздывает на работу на пол часа.

— Ник, ты опаздываешь. Тебе нужно одеваться.

— Мне нужно трахнуть тебя, — стонет он. — Мне нужно забыть об этом кошмаре, с которым я столкнусь сегодня.

Я вздыхаю про себя от грозовой тучи, которая, казалось, зависла над нами с тех пор, как мы вернулись из Парижа.

— Ты используешь секс, чтобы избегать встречи с отцом.

Николас смотрит на меня с недовольным видом.

— Никогда не используй слово ‘секс’ и мой ‘отец’ в одном предложении.

Я смеюсь, несмотря на его озадаченное выражение.

— Твой отец это переживет. Все будет хорошо, — уверяю его я.

На самом деле, я даже не уверена, что отец Николаса простит его, но не могу не надеяться на лучшее. Каждый раз при мысли об этом, у меня все внутри сжимается, поэтому могу только догадываться, как Николас себя чувствует. Его рука движется от моей задницы к моим трусикам спереди, скользнув пальцами под ткань. Ему хватает секунды, чтобы найти заветное местечко. Я выгибаю спину, когда он вводит в меня пальцы. От напряжения у меня кружится голова и дыхание становится прерывистым.

— Я знаю, что все будет хорошо, но только потому, что в конце рабочего дня я буду приходить домой к тебе, — бормочет он напротив моей кожи. — Раздвинь ноги, я хочу попробовать тебя.

От его тихого рыка, когда он целует внутреннюю сторону моего бедра, я становлюсь еще более мокрой. Желание, горящее в его глазах, отправляет мой желудок в свободное падение. Не могу справиться с этими ощущениями. Я никогда не перестану удивляться тому, как от одного его прикосновения мое тело воспламеняется от желания. Его губы путешествуют по мне, оставляя за собой след жарких поцелуев от моего бедра вверх к груди, а затем к основанию моей шеи. Я охаю, когда он нависает надо мной, опираясь на руки, а его твердеющий член касается моего бедра. Трепет от того, как он давит на меня является дразнящим обещанием самого лучшего вида тренировки.

— Не могу дождаться, когда ты станешь моей, — стонет он.

Я подавляю стон, когда его руки стягивают мои трусики вниз, и головокружительная пытка его губ прекращается.

— Я уже твоя, — задыхаясь, говорю я.

— Не на бумаге.

Он направляет свой член к моему входу, вытянув и скрестив мои руки надо мной. Его хватка усиливается, когда я дергаю бедрами напротив него. Ему нравится, когда я сопротивляюсь ему. Мое сопротивление еще больше разжигает пламя, бушующее внутри него.

— Я чувствую себя тачкой, — шепчу я.

— Мне нужны права, детка, — тихо смеется он, прежде чем врезается в меня. — Боже, я чертовски люблю тебя.

У меня сердце сжимается, я тоже его чертовски сильно люблю.

Мы занимаемся любовью медленно. Как бы скучно это не звучало, но это совсем не так.

Я вымотана, как никогда раньше. Только когда Николас притягивает меня в свои объятья и оставляет дорожку поцелуев от основания моей шеи к уху, я вспоминаю, что ему нужно идти. Я целую его в губы и затем молча постукиваю по запястью, показывая, что ему действительно пора.

Николас овладевает моими губами еще раз, прежде чем встает и одевается.

— Я люблю тебя, — говорит он. — Никогда не покидай меня.

Уязвимость в его словах заставляет мое сердце сжаться. Я хочу протянуть руку и успокоить его, что я так никогда не поступлю, но прежде чем я успеваю сделать это, он исчезает в коридоре.

* * * 

С тяжелым чувством я осматриваю кафе, ожидая свою подругу Кэрол. Прошло три недели с тех пор, как я видела ее, и я бы солгала, если бы сказала, что не скучала по ней. Это было так давно, когда я жила с Кэрол, и моя жизнь была одинокой и простой. Я так много ждала от своей новой должности в “StoneHaven Publishing”, а затем случилось немыслимое. Я влюбилась в сына босса, и все в моей жизни полетело к чертям. Сперва, я злилась на Николаса за то, что он нарушил мои планы, затем я злилась на него за то, что он был тем, в кого бы я смогла влюбиться. В итоге, я выбрала его, а он выбрал меня.

Мой взгляд замирает, когда я замечаю темные тучи, нависшие над городом. Несмотря на мою любовь к Нью-Йоркской погоде, не думаю, что дождь поможет моему угнетенному состоянию. Боже, как бы я хотела быть эгоисткой и забыть о грядущих последствиях моего выбора, но я не могу. Я заметила Кэрол сразу, как она вошла в кафе. Она была в белом пальто, черных перчатках и сексуальных кожаных сапогах. При виде ее настроение у меня сразу же улучшается. Сегодня она мой лучик света.

— Итак, стерва, я удивлена, что ты можешь ходить после вашего маленького парижского медового месяца, — говорит она, сев и махнув через весь зал официантке.

Я краснею, улыбаясь до ушей от ее скрытого намека. Конечно же, она предположила, что в Париже мы занимались только сексом. Серьезно, она не далека от истины, но мы правда покидали свою спальню, вопреки тому, что она или прислуга могли думать.

— Ты ведь в курсе, что в Париже есть и другие достопримечательности кроме хозяйства твоего жениха, да? — усмехается она.

Она снимает перчатки и затем наклоняется, беря меня за руку, и нежно сжимает ее. Ей не нужно говорить этого. Я знаю, что она скучала по мне также сильно, как и я по ней.

— Да, но не такой длины. — улыбаюсь я. — И это не был медовый месяц.

Смех Кэрол эхом разносится по кафе, привлекая внимание других посетителей. Я восхищаюсь ее беззаботностью.

Я прихожу в замешательство, когда мы поднимаем головы и видим девушку, ожидающую принять заказ от Кэрол. Я утешаю себя мыслью, что ей возможно все время приходится иметь дело с чокнутыми посетителями. Она уходит через несколько минут, в течение которых она принимала у Кэрол заказ на идеальный кофеиносодержащий напиток, приготовленный очень особым способом. Кэрол улыбается мне, пока достает записную книжку из своей сумки и затем сдвигает ее на мой край стола. Несколько цветных ярлычков заложены между страницами записной книжки.

— Что это? — спрашиваю я.

— Это организатор свадеб.

— Зачем он мне нужен, если у меня есть ты?

Попросив мою лучшую подругу быть свидетельницей, стало одновременно и благословением, и проклятьем. Она помешана на контроле, когда дело касается деталей, но это и делает ее лучшей. Я беру свою кружку и потягиваю чай между ее вопросами.