— Вы что, до сих пор не получили эту бумажку? Я еще вчера был у вас и передал ее вашему брату. Вы, как видно, вообще перестали ночевать дома?

— Старина, — встревожился Бракведе, — вы, вероятно, потеряли способность здраво мыслить. Да разве можно передавать моему брату такие вещи?

— Но ведь он в конце концов ваш брат! — возмутился Леман. — Или он не имеет понятия о том, чем вы занимаетесь?

Капитан покачал головой, молча натянул фуражку и пошел к двери. Вдруг он остановился и сказал:

— Константин принадлежит к той категории немцев, которые все еще считают; Германия и Гитлер суть одно и то же. Вот это вам следовало бы иметь в виду.

— Дело дрянь! — взволнованно воскликнул ефрейтор. — Кто бы мог подумать! Неужели в этом свинском мире нельзя положиться даже на собственного брата?

Капитан фон Бракведе никогда не останавливался около подъезда, где находилась его квартира. Водитель всегда припарковывался на соседней улице, и каждый раз на новом месте. Капитан выходил и остаток пути проделывал пешком.

Сегодня он еще издали заметил видавший виды темно-серый лимузин. Его в прошлом блестящую, лакированную поверхность сейчас покрывал тусклый налет — результат длительного влияния непогоды, но лучи солнца все же матово Отражались от кузова. Автомобиль был, несомненно, казенный, и водитель, видимо, небрежно протер его грязной масляной тряпкой в часы нудной службы.

Фон Бракведе, не замедляя шага, решительно свернул в ближайший от темно-серого автомобиля подъезд. Отсюда он принялся внимательно разглядывать лимузин. Вдруг его ястребиное лицо искривила улыбка и он двинулся прямо к похожему на старый лакированный ларец автомобилю.

Подойдя к передней дверце лимузина, капитан нагнулся и обратился к сидящему за рулем:

— Вы до сих пор так ничему и не научились!

Бледное узкое лицо в очках придвинулось к стеклу.

— Тяга к удобствам — один из ваших вопиющих недостатков. Фуше[4] таких халтурщиков давным-давно разжаловал бы в привратники.

Бледный очкарик явно забеспокоился и приоткрыл дверцу. Его гладкое, лоснящееся лицо примерного гимназиста-старшеклассника сморщилось, он попытался изобразить удивленную и в то же время дружелюбную улыбку:

— Что вы, господин советник, разве мы можем вам, именно вам сделать что-либо неприятное?

Граф фон Бракведе, казалось, не обратил внимания на эту тираду: времена, когда он служил советником в министерстве внутренних дел Пруссии, давным-давно миновали. Но, о них не забыли ни он, ни многие чиновники уголовной полиции. И один из таких служак — вот этот, с бледной рожей, по фамилии Фогльброннер.

— Ну и сколько времени Майер следит за мной? — осведомился Бракведе.

— Всего два часа, — без запинки ответил тип, сидевший в казенном автомобиле.

— А почему?

— Обычная формальность, — заверил Фогльброннер скрипучим фальцетом. — Нам просто нечего делать. Мы поступаем так каждый раз, когда кто-то попадает в поле нашего зрения. А вчера им оказался ефрейтор, по прозвищу Гном. Этот парень уже давно у нас на примете, и вам следовало бы задуматься, почему он посетил именно вашу квартиру.

— Вы занимаетесь всеми, кто попадает в поле вашего зрения? Но тогда всякий раз у вас получается пустой номер.

Человек с гладким лицом гимназиста, улыбаясь, кивнул:

— Я вам ничего не говорил, не правда ли?

Капитан Бракведе воздел руки, как бы клятвенно призывая небеса в свидетели:

— Что вы! Ну, конечно, вы мне ничего не говорили. Я вас никогда не слышал! Я вас даже никогда не видел! Но мне очень любопытно: откуда вы знаете Гнома?

— Его сфотографировали несколько месяцев назад на Гетештрассе. У нас целая портретная галерея таких типов, и все они посещают генерал-полковника Бека, Есть, разумеется, и ваша фотография, господин советник.

— Разумеется, — повторил граф фон Бракведе, ничем не обнаруживая, что неприятно удивлен. — Если уж вы коллекционируете мои фотографии, то вам следовало бы раздобыть добрую дюжину снимков, на которых я изображен в компании с графом Хельдорфом, полицей-президентом Большого Берлина.

— Мы знаем, — поспешил заверить Фогльброннер. — И это вызывает уважение к вам, в первую очередь у меня.

— А у Майера нет? — спросил Бракведе, дружески улыбаясь.

— И у него тоже. — Лицо примерного гимназиста изобразило почтительную преданность. — Но Майер шеф отдела по наблюдению за вермахтом и в качестве такового обязан добиваться хоть каких-нибудь результатов и докладывать о них начальству. Строго между нами: это нелегко ему дается.

— Ну что ж, может быть, я сумею ему помочь, — весело заметил капитан. — Я всегда за сотрудничество, если оно приносит взаимную выгоду.

— Я имел честь близко знать отца вашего друга фон Хаммерштейна, — подчеркнуто официально сказал генерал Ольбрихт, сделав едва заметный поклон. — Господин генерал-полковник был во всех отношениях замечательный человек и необыкновенный солдат.

Обер-лейтенант прищурил умные глаза и сказал:

— Отца моего друга называли красным генералом. Он находил общий язык с профсоюзами и был противником реставрации режима германских националистов.

Речь шла о бароне Курте фон Хаммерштейне, который с 1930 по 1934 год занимал пост командующего сухопутными войсками. Сын генерала, армейский офицер, проходил службу в действующей армии, а затем был откомандирован на Бендлерштрассе.

В кабинете присутствовали и два полковника. Один — Клаус фон Штауффенберг, энергичный, с острым, испытующим взглядом, другой — Мерц фон Квирнгейм, осторожный и сдержанный.

Генерал Ольбрихт, элегантный, непринужденный в обращении, когда хотел, мог быть исключительно приветливым.

— Барона фон Хаммерштейна считали очень хладнокровным человеком, — сказал генерал, фиксируя в памяти каждое изменение в лице молодого офицера. — Рейхсканцлер Брюнинг считал генерал-полковника единственным человеком, способным устранить Гитлера.

— Очевидно, он был прав, — откровенно ответил молодой офицер: он начал догадываться, чего от него хотят. — Я его хорошо помню: он относился ко мне как отец. Еще в тысяча девятьсот тридцать третьем году он предложил рейхспрезиденту фон Гинденбургу арестовать Гитлера и его подручных.

— Это мне известно… — Ольбрихт подбодрил молодого офицера улыбкой: — К сожалению, Гинденбург наложил запрет на предложенную акцию, Старик слепо верил в конституцию и, видимо, полагал, что и Гитлер будет ее соблюдать неукоснительно.

В беседу вступил полковник Мерц фон Квирнгейм:

— Генерал-полковник Курт фон Хаммерштейн-Экворд в начале войны был назначен командующим армией на Западе. Вот он и решил арестовать Гитлера, когда тот прибудет к нему с инспекцией.

— Но Гитлер так и не приехал, — вмешался фон Штауффенберг. — У него, как у крысы, исключительно развит нюх на опасность, поэтому чертовски трудно выманить его из норы, в которой он скрывается. Однако когда-нибудь нам это все-таки удастся, и думаю, что скоро. — И он с обезоруживающей откровенностью спросил: — Хотите принять участие в нашем деле?

— Да, — так же откровенно ответил офицер.

— И выполните любой приказ?

— Все, что потребуется.

— А если, предположим, я вам прикажу арестовать вашего командующего генерал-полковника Фромма, что тогда?

— Я арестую его.

То, что фон Бракведе увидел в собственной квартире, не сулило ничего хорошего. Его ждали брат и Майер, причем с совершенно невозмутимым видом, А капитан хорошо знал, какой это лицедей. Он так мастерски притворялся, изображая доброжелательность, что даже арестованные, которых ожидала смертная казнь, считали его более человечным по сравнению с другими гестаповцами.

— Вот и ты наконец! — вскричал Константин фон Бракведе. — А мы ждем тебя…

Майер широко развел руки, нарочито изображая радость:

— Ожидая вас, мы с вашим братом очень интересно побеседовали.