– Дурочка. Не будет никакого притворства, – шепчет он, – потому что я тоже тебя люблю.

Меня бросает в дрожь, и я замираю, не смея в это поверить.

– Т-ты... ты серьезно? – шепчу в ответ. – Правда? Потому что... потому что, если ты вселяешь в меня ложную надежду, я... я просто этого не вынесу, понимаешь? Это больно.

Я истерически смеюсь на грани слез, и Джек, обхватив ладонями мое лицо, заглядывает мне в глаза.

– Я люблю тебя. С той самой ночи в комнате в морском стиле я хотел любить тебя. Хотел забрать всю твою боль, сделать тебя своей и защищать. Заставлять тебя смеяться, улыбаться и показать тебе, что такое любовь. Мне так давно хотелось показать тебе, что ты достойна быть любимой, такая, какая есть. Но я пытался отрицать это, пытался убедить себя... что недостаточно хорош, что только причиню тебе боль. И причинил. Прости. Я боялся. Боялся любить кого-то столь нежного, красивого и уникального, как ты. Я знал, что у меня был всего один шанс, и боялся напортачить, а ты, приняв это на свой счет, стала еще печальнее и неувереннее в своей привлекательности. Я боялся собственных недостатков и в итоге причинил тебе боль.

Я шмыгаю носом, и Джек стирает сбегающую по моей щеке слезу.

– Мне так жаль, – шепчет он. – Я люблю тебя, и мне так жаль.

Я хватаю его за воротник рубашки и целую, снова и снова. Он скользит руками по моей спине, а затем вновь нежно обхватывает мое лицо ладонями. Я хочу, чтобы этот момент никогда не заканчивался... к черту момент, хочу большего, я голодна и опустошена, хочу наконец-то стать цельной. Когда наша кабинка достигает земли, работник колеса обозрения открывает нам дверцу, и я, смеясь, тяну Джека к машине. Ветер осушает слезы на моих глазах, пока мы наполовину бежим, наполовину ковыляем, останавливаясь для поцелуя возле дартса и стойкой с пончиками. Запахи сахара и пота пропитали наши волосы. На темной парковке я пытаюсь открыть машину, в то время как Джек, сбивая меня, покрывает поцелуями мою шею. Пихаю его локтем, чтобы он остановился, и он, смеясь, забирается на пассажирское сиденье и всю дорогу до общежития пальцем вырисовывает какие-то незамысловатые узоры на моей ладони.

* * *

– Это может все испортить! После этого мы больше никогда не сможем быть друзьями. Еще не поздно остановиться, – говорит Айсис, когда мы выбираемся из машины и она запирает ее. Я обхожу капот, беру ее за руку, и она, ярко краснея, сжимает мою ладонь. – Мы все еще можем быть просто друзьями. Или врагами. Можем вернуться к тому, как было раньше.

Эти слова едва не разрывают мне сердце. Не в силах остановиться я запускаю пальцы ей в волосы и, притянув ее к себе, сильно целую. Ее шок сгорает в желании, и я, в последний раз поймав ее сладкое поверхностное дыхание, отстраняюсь.

– Я хочу тебя, Айсис. Не как друга. Не как врага. А как самую красивую девушку на свете.

Молчание. Подвешенная ниточка крутится на ветру. А затем Айсис улыбается.

Она резко дергает меня за руку и тянет к себе в общежитие. По дороге в ее комнату я чуть не вписываюсь в стеклянную дверь, и мы оба смеемся. Она возится с ключами и открывает дверь. Заходя внутрь, Айсис говорит, что ее соседка сегодня ночует в другом месте. Мысль о том, что она целиком будет моей в закрытой комнате с мягкой кроватью, посылает волны предвкушения по моему позвоночнику. Пока мы скидываем обувь, она вновь целует меня и увлекает к захламленной кровати с узорчатым покрывалом. Она, как и раньше, неопытна, но ее пламя и смелость разгораются все ярче, выжигая каждую мысль в моей голове. Ее пальчики порхают по моей груди, и я скидываю с себя куртку, чтобы предоставить ей больший доступ, чтобы острее ощутить ее. Покусываю ее губу, и она кусает в ответ – вспышка небольшой боли подталкивает меня к сладкой грани. Ее руки смело путешествуют по моему телу: плечам, спине, скользят вниз, минуя пупок...

– Айсис... – Перехватываю ее руки, останавливая, и смотрю ей в глаза. – Послушай меня, я не могу... не могу дать тебе всего, что хочу. Я только начинаю восстанавливаться. Так что. Это твой последний шанс. Ты должна найти кого-то не такого сломленного, как я.

Она хмурится и прижимается к моей груди.

– Звучит так скучно.

– Я серьезно, Айсис, ты заслуживаешь лучшего...

– Я тоже серьезно, Джек! – Она вскидывает голову, сверкая взглядом и упрямо выпятив нижнюю губу. – Мне плевать, что ты можешь или не можешь мне дать. Я просто хочу тебя. Даже если ты сломлен. Никого другого. Только Джека.

Внезапная волна возбуждения обрушивается на мое сердце, почти причиняя боль, и я рассыпаюсь, как песочный замок, от этой волны... Опрокидываю Айсис на кровать. Слишком быстро. Замираю и сажусь, опасаясь того, что она рассердится или испугается, но нет, она смеется и протягивает ко мне руки.

– Давай же, глупый.

Ее волосы рассыпались по подушке, а блузка задралась, обнажая полоску сливочной кожи. С легкой медлительностью я наклоняюсь и, целуя открывшееся искушение, поднимаю носом блузку. Она хихикает, но ее смешки быстро превращаются в страстные стоны, когда я добираюсь до края лифчика. Поднимаю голову и, глядя ей в глаза, дергаю его за лямки.

– Это долой.

Она выгибает бровь и, сев, хватается за нижнюю кромку моей рубашки.

– Это тоже. Будем на равных.

Я скидываю рубашку одним движением, и от моего вида у Айсис загораются глаза. Она прижимается губами к моей коже, целуя каждый контур мышц, а когда достигает джинсов, с моих губ срывается громкий вздох.

– Айсис...

Уткнувшись носом в мою кожу, она вдыхает.

– Хорошо пахнет. Ты хорошо пахнешь, как мед.

Я рычу и нежно вновь опрокидываю ее на подушки.

– И ты. – Вдыхаю запах ее кожи на запястье, запах ее волос… ложбинки между грудей, и она, взвизгнув, легонько бьет меня по голове. – Ты пахнешь летом и корицей. Я мог бы съесть тебя. И съем, – добавляю я, и Айсис краснеет.

– З-знай я, что ты увлекаешься каннибализмом, н-не пошла бы на это.

– Слишком поздно. – Я ухмыляюсь, проводя языком по ее шее. – Теперь ты моя. Bon appétit!

Айсис шумно выдыхает, напрягая плечи, когда становится слишком щекотно, и мы вместе смеемся. Стягиваю с нее блузку – медленно, неуверенно. Она не смотрит на меня, ее глаза мечутся из стороны в сторону, избегая моего взгляда, пока я завороженно любуюсь ею.

– Можно? – спрашиваю я. Она кивает, вновь упрямо выпятив губу. Провожу пальцами по ее животу – гладкому, мягкому, с бледными вертикальными полосками возле пупка.

– Они ужасны, – утверждает она. – Растяжки. Извини.

Я наклоняюсь и целую их, каждую растяжку, затем перехожу к ожогам на запястьях. Целую каждый шрам, вознаграждаясь легким стоном – предвестником страсти. Она резко притягивает меня к себе и целует, отчаянно, пылко, с очевидным желанием. Мгновение, и она уже сверху вихрем мягких губ и теплого дыхания покрывает поцелуями мою ключицу, шею, руки, грудь, живот…

– Айсис, ты...

– Тииихо, – останавливает она меня, с тревожным умением расстегивая мои джинсы и стягивая их до лодыжек. Мои черные боксеры с очевидной выпуклостью вызывают у нее ухмылку, и она смотрит мне в глаза.

– Это все ты, – заявляю я. Радостно мурча, она проводит рукой по выпуклости, и я растворяюсь. Я представлял себе это тысячи раз, но ничего не сравнится с реальностью, с реальной Айсис, которая полуобнаженная, улыбаясь и краснея, играет со мной через боксеры. Все мои грязные фантазии стали явью, вся болезненная необходимость в ее прикосновении за одно мгновение может достигнуть апогея.

Но нет. Не таким должен быть наш первый раз. Переворачиваю нас и целую ее сквозь бормотание:

– У тебя... – поцелуй, – будет… – поцелуй, – еще много времени... – поцелуй, – чтобы подразнить меня, – поцелуй, – но сегодня... – поцелуй, – все для тебя... – поцелуй, – все, что пожелаешь.

– Можешь просто лечь и позволить мне выяснить, почему все так суетятся из-за члена, – негодует она.