Но, несмотря на все свое уважение к Кулибину, Бернулли все же не может «победить скептицизма в отношении моста», то есть сомневается, чтобы модель могла выдержать при испытании такую тяжесть, как три тысячи пудов.

«Пожалуйста, уведомьте меня, — пишет он далее, — какова высота модели в своей средине сравнительно с ее оконечностями и каким образом этот великий артист разместил 3500 пудов тяжести на своей модели? Если она в состоянии удержать еще 500 пудов, которые предположил он положить на нее, то это увеличение будет сильным доказательством самого счастливого успеха, какой только можно было обещать»[58].

Кулибин нетерпеливо ждал осуществления проекта. Царица, «с крайним удовольствием» принявшая донесение о столь важном изобретении отечественного механика, приказала наградить его. И только. А мост? Строить мост никто и не собирался. Модель его приказано было «сделать приятным зрелищем публики, которая ежедневно во множестве стекалась удивляться оной»[59].

Вскоре интерес к модели и у правительства и у публики остыл. Только в 1793 году, после смерти Потемкина, издан был указ перевезти ее в сад Таврического дворца, а там перебросить через канал. В конце мая 1793 года под руководством самого механика модель перевозят «сухопутным путем» — на катках через наплавной Исаакиевский мост. Везут целый день и ночь через мост, потом пять дней по земле. Толпы народа следовали за моделью. Теперь Кулибин еще больше «прославился». Мучительная слава для изобретателя! В этом «великолепном зрелище» для праздных петербургских жителей Кулибин ничего для себя не нашел, кроме горькой обиды. Он понимал, что окончательно рушится его заветнейшая мечта.

Счет по перевозке модели был оплачен только через четыре года. Характерно, что при оплате вспомнили обо всех, кроме Кулибина, который целую неделю руководил работами!

И вот замечательнейшая модель моста перекинута через канал Таврического сада. Дальнейшая судьба ее в точности неизвестна. По-видимому, простояла она там долго. Сохранилась одна случайная обмолвка о ней в биографической повести «Отец и сын» М. Де-Пуле. Герой повести Второв путешествует по всей России и, наконец, прибывает в Петербург, ходит по любезным его сердцу местам, вздыхает и очень грустит по поводу ушедшего пышного века Екатерины. Между прочим, этот герой посетил и Таврический дворец светлейшего князя.

«На развалины великолепного Таврического дворца взглянул я со вздохом. Видел обломанные колонны, облупленные пальмы и теперь еще поддерживающие своды, а в огромном зале с колоннадой, украшенной барельефами и живописью, где прежде царствовали утехи, пышность и блеск, где отзывались звуки: „Гром победы раздавайся!“ — что вы думаете теперь? Дымящийся лошадиный навоз! Вместо гармонически звуков раздается хлопанье бичей, а вместо танцев бегают лошади на корде: зал превращен в манеж! Романтический сад поныне еще привлекает всех для прогулки в нем. Тут поставлена через один пруд славная модель Кулибина механического моста для Невы»[60].

Эта прогулка относится к 1802–1804 годам, стало быть, модель просуществовала около тридцати лет.

Верноподданнически настроенные дореволюционные биографы Кулибина, начиная со Свиньина, всячески пытались оправдать Екатерину и ее правительство, похоронивших гениальный проект в своей стране и не позволивших Кулибину послать его за границу. В своем усердии «благонамеренные» биографы договариваются до совершенных нелепостей. «Напрасно некоторые утверждают, — пишет, например, Свиньин, — что Екатерина не приказала построить моста по сей модели, потому что утверждение основания его поколебало бы статую Петра Великого. Другие не менее ошибаются, говоря, что государыня не могла издержать на построение моста полумиллиона рублей (сумма, важная по тогдашнему времени). Екатерина не меньшую сумму употребила на вышеназванный монумент для славы отечества: тем более могла бы пожертвовать оную на пользу собственную. Столь же неправы и те, кои приписывают неисполнение оного боязни императрицы сделать такую важную издержку на деревянный мост, который легко мог быть сожжен и подвержен порче и гнилости; вероятнее всего, что Екатерина не хотела иметь через Неву неподвижного моста по политическим обстоятельствам, со стороны шведов, коих границы до последнего мира не были еще обеспечены для Петербурга»[61].

Это нелепое предположение Свиньина не требует комментариев и лишь иллюстрирует его верноподданническое усердие, его попытки скрыть истину и обелить правительство.

Позднейший биограф, Ф. Селезнев, столь же угодливо обходит вопрос о том, почему «Кулибин не представил свой проект английской академии, которая назначила за подобное изобретение приз?»

Селезнев отвечает: «Этого не сделано было, вероятно потому, что Кулибин вообще не годился для таких предприятий по своей натуре… Кроме того, представив проект моста государыне, он считал свою задачу наполовину исполненной… Затем, как художник, он был удовлетворен уже тем, что плод его творческой мысли увидел свет, хотя бы в виде модели; когда идея, требующая воплощения, выливалась в форму, он успокаивался и дальнейшее его не интересовало»[62].

Что Кулибин не был дельцом и «наживалой», что он умел изобретать и строить, но не «устраивать дела» — это, конечно, верно. В этом схож он со многими творцами-энтузиастами в разных областях науки и техники. Но объяснять этим то, что он уклонился от предъявления претензий на получение английской премии, было бы неверно. Еще более нелепо предположение, что изобретатель мог удовлетвориться моделью и на этом успокоиться. Нет, здесь-то как раз и начиналось главное его беспокойство: оценят ли сограждане плоды его ума, осуществят ли его дерзания?

Кулибин страстно хотел воплотить в жизнь хоть одно из своих крупных изобретений. Этим же стремлением проникнуты его настойчивые хлопоты по представлению проекта «водоходного судна» императору Александру.

То, что Кулибин не представил своего проекта Лондонской академии, вернее будет объяснить боязнью вызвать неудовольствие двора, от которого он целиком зависел. Ему, очевидно, дали понять, что постройка моста через Темзу по этому проекту вызвала бы толки в мировой печати и поставила бы русский двор в скандальное положение. Отсюда могли проистечь печальные для изобретателя последствия. Кулибин не мог не знать глубины тщеславия царицы, афишировавшей игру в покровительство наукам и искусствам. Мнением «просвещенных друзей» в Европе Екатерина особенно дорожила.

Такова была судьба проекта деревянного арочного моста, так восхищавшего Даниила Бернулли и иных современников.

Между тем трагедия изобретателя только начиналась. Надежды на общественно-полезное и беспрепятственное творчество стали сменяться тревогами.

Правда, отказ от грандиозных технических планов Кулибину «милостиво» возмещали деньгами и почестями. В 1778 году, после окончания работ над моделью, изобретатель, тщетно ожидавший осуществления своего проекта, был удостоен «высочайшей» награды.

Царица пригласила его в Царское Село и в присутствии всего двора и блестящей свиты торжественно «возложила» на него медаль с Андреевской лентой.

Медаль выбили специально для Кулибина. На лицевой стороне ее был портрет царицы, а на оборотной — изображение двух богинь, символизирующих науки и искусства. Они держали над именем Кулибина лавровый венок. На одной стороне медали было написано: «Достойному», а на другой: «Академия Наук — механику Кулибину». Такие медали — их получили в империи только трое — ставили награжденных в один ряд с высшими чиновниками государства и открывали доступ ко двору. Но вся беда в том, что Кулибина жаловали не за действительно выдающиеся изобретения в области промышленной и транспортной техники, а за те искусные игрушки, автоматы, фейерверки, световые эффекты, которые увеселяли придворных, а самого изобретателя интересовали в последнюю очередь.