А восьмидесятилетний старик, больной, но по-прежнему охваченный идеей изобретательства, все ждет ответа. Он ждет, а гидравлики, в угоду начальству, строчат объяснения, что быстрое течение Невы не позволит установить быки для моста. Затея Кулибина опять обрекалась на неудачу. Кулибин волновался, утверждал, что это вздор, и все изыскивал случай представить чертежи и проект самому царю. «В течение четырех бесполезно протекших годов не достигши такого счастья, скончался», сказано в «Некрологии».

Впоследствии постройка Николаевского моста через Неву оправдала технические соображения Кулибина.

Итак, правящие круги крепостной России конца XVIII — начала XIX века погубили один за другим все без исключения грандиозные технические проекты Кулибина, разрешавшие насущнейшие задачи времени.

Единственная задача, которой изобретатель не смог разрешить всю жизнь, хотя и поставил ее перед собой, была задача неразрешимая — изобрести вечный двигатель.

Абсурдность вечного двигателя доказывалась не раз задолго до того времени, когда жил Кулибин. Доказывал ее еще Леонардо да Винчи, потом знаменитый физик Стевин, потом не менее известный изобретатель Дени Папен и другие. Кулибин знал их мнения. Но не верил им. Не надо забывать, что взгляд Кулибина по этому вопросу разделялся в ту пору прославленными и серьезными учеными. Французская академия наук принимала на рассмотрение проекты вечного двигателя вплоть до 1775 года. Только в конце XVIII века все чаще стали раздаваться голоса против увлечения вечным двигателем.

XVII и XVIII века дали столько новых необычных технических открытий, что многие упорно считали возможным создать и вечный двигатель. Только в середине XIX столетия, с открытием закона сохранения энергии (впервые сформулирован доктором Майером в 1842 году), стало ясно, что построение вечного двигателя — источника энергии, ниоткуда не извлекаемой, — невозможно. Поэтому заблуждение Кулибина не было заблуждением «самоучки», как пробовали это представить многие, а заблуждением, весьма распространенным в ту эпоху.

Сам Кулибин признается, что мысль о вечном двигателе стала занимать его около 1770 года, когда он узнал из газет о существовании такой проблемы. Тогда же он сразу загорелся желанием изобрести этот двигатель и начал работу. Он продолжал ее до самой смерти и особенно отдался ей в последние годы жизни в Нижнем Новгороде. Он ревностно следил за известиями в европейских газетах, расспрашивал друзей и ученых, кто и где работает над этим изобретением.

Еще Петр I в 1721 году пытался купить через Шумахера за границей, в Касселе «перепетуи мобилис (вечный двигатель. — Ред.) Орфиреуса». Шумахер представил отчет Петру о заграничном своем путешествии и о мнении образованных стран касательно вечного двигателя:

«Господин професор Справезанд мнит перепетуум мобиле по обычаю математиков не противно есть принципиям математическим, и хотя не истинно утвердить можно, но что орфирейское колесо великую пользу в народе чинить будет, однако же с рассуждением сходно и егда оное в руки искусстных математиков попадет, то может в вящее совершенство привестися. Сие же мнение имеет немецкий математик Кушубер, которого концепт и рисунок я у него уторговал. Господин Маньгольд, медицины доктор в Риншлене, мнит, яко оное такожде нашел, и о том малое писание публиковал. Господина Рейриднера перепетуум мобиле, которое я в Дрездене видел, состоит из холста, песком засыпанной и образ точильного камня сделанной машины, которая взад и вперед сама от себя движется: но по словам господина инвентора не может весьма велика сделаться. Французские и английские математики ни во что почитают все оные перепетуум мобилес и сказывают, яко оное против принципиев математических».

Петр думал пригласить к себе на службу Вольфа[97]. Шумахер об этом говорит знаменитому математику и философу. Вместе с ним он покупал колесо Орфиреуса. Вольф на колесо надежд не возлагал, от приглашения уклонился, а в возможности вечного двигателя будто бы не сомневался. Кулибин, вероятно, знал о тщетных попытках Петра I достать вечный двигатель. И это его только подзадоривало.

Свою задачу он представлял так: «Изобрести машину с колесом, которая чтобы обращалась единственно своею силою до того времени, когда повредится какая-либо материальная часть, его составляющая, не имея в своем сложении никакие посторонние силы, к движению его понуждающие…» (из прошения Александру I). В другом письме он добавляет, что ничего, конечно, нет вечного. Металл стирается, дерево ветшает. Поэтому — двигатель этот понимается «вечным» в том смысле, что, при смене износившейся детали, он начинает двигаться вновь, и так без конца. Это же самое понимают и ученые под вечным двигателем.

Кулибин отлично представлял себе те неисчислимые блага, которые принесет это изобретение, воплотившись в жизнь. Характерно, что прежде всего он думал о разнообразном практическом применении вечного двигателя:

«Ежели совершится опыт ее по предложению с желаемым успехом, то может такая машина в большом состоянии служить по дорогам и перевозке тяжестей возами (да не может ли служить тогда с пользою во время войны, при перевозке тяжелых военных орудий), поднимаясь и на горы с переменою скорости в движении (даже и на морях, во время совершенного безветрия, к движению военных кораблей и других разных морских судов) — и при легких подобно дрожкам возках; а особливо полезны будут для судоходства на больших судоходных реках, как на Волге и ей подобных, на неподвижных же местах действовать могут вместо речных водопадов, ветров, коней, кипячих водяных паров, к действию разных мельниц и других машин».

Кулибин прекрасно знал, что думают о вечном двигателе ученые. Он всегда раздражался, когда начинали приводить авторитетные мнения этих ученых. Пятериков-сын говорит, что Кулибин «даже не любил слушать, когда кто-нибудь советовал оставить это. По этому поводу и отец мой всегда, впрочем, пользовавшийся его приязнью и искренним расположением, нередко навлекал на себя его неудовольствие». По-видимому, Кулибин полагал, что такое изобретение по плечу лишь гигантам технического творчества, тем более, что многое, считавшееся раньше невозможным, со временем было преодолено. Это всегда и подбодряло Кулибина. Он страстно верил в безграничность человеческого разума. Вот что он пишет в своем прошении к царю, ссылаясь, между прочим, на Эйлера, который разделял его увлечение:

«Сей же муж почитался тогда ученостью во всей Европе первым, и в пример его мнения по нынешнее время открылось в свете много таких способов, кои были бы прежде открытия их почтены за невозможные, как-то: Монгольфьеровы шары для воздушных путешественников; способ летать по воздуху на крыльях; мог ли кто почесть возможным силу огнестрельного пороха прежде его открытия в свете, и мог ли бы кто поверить прежде открытия электрической силы удивительным ее действиям? Даже уж собственных моих изобретений — известные в публике зеркальные фонари от одной только свечи увеличивают свет в тысячу раз и более того, который от простой свечи без зеркала обыкновенным образом происходит, и сие самое служит близким примером для тех ученых, кои думают, что от ничего родятся к беспрерывному движению в машине действующие силы. Но я… основываясь на мнении господина профессора Эйлера и руководствуясь открывшимися уже в свете примерами, будучи в Петербурге, делал по ревности моей на собственном иждивении ко взыскиванию сего беспрерывного движения разные машины и опыты».

Изобретатель внимательно следил за публикацией всего, что относилось к опытам такого рода. Еще в 1796 году он рассматривал, по повелению царицы, чертежи иностранца-механика Гейнле и нашел их неверными. В бумагах Кулибина сохранились копии чертежей и описание машины Гейнле. Гейнле конструировал свою машину на основе переливающейся из одних мехов в другие жидкости. Перемещение воды, по мнению автора, должно было приводить машину в движение. Идея эта очень старая, ей отдал дань в свое время и Кулибин. Интересно отметить, что Кулибин отверг у Гейнле не принцип вечного двигателя вообще, а только этот частный случай конструкции — обычное заблуждение всех изобретателей вечного двигателя.