Академические экспедиции Лепехина, Гильденштедта, Палласа, Ловица, а также путешествия одиночек, вроде Зуева, — имели мировое научное значение.

Прекрасные описания путешествий, сделанные русскими академиками, были вскоре переведены на главнейшие европейские языки. Вообще с Западом у Академии была непосредственная связь. Туда отправляли молодежь учиться. Русские ученые посещали иностранные библиотеки, университеты, обсерватории, кабинеты, бывали в академиях, встречались с знаменитыми учеными, получали из-за границы инструменты, книги и приборы, вели переписку с учеными коллегами на Западе.

Не были забыты у нас и гуманитарные науки. Ими должна была ведать «Российская Академия», специально для этого открытая в 1787 году. Своей задачей Российская академия ставила очищение и обогащение отечественного языка, выработку свойственных ему правил стихосложения и создание национальной литературы. Вскоре приступлено было к разработке трудов Российской академии — грамматики, риторики и правил «витийства».

Российская Академия объединяла почти всех выдающихся людей того времени, интересы которых были направлены на область гуманитарного знания. Но с техникой и техническими науками, несмотря на то, что приведенные выше пункты из академического устава, казалось бы, прямо предусматривали их развитие, дело обстояло хуже.

Предложения многочисленных русских и иностранных изобретателей, поступавшие в Академию, встречали полнейшее равнодушие со стороны большинства академиков. Даже проекты улучшения сельского хозяйства — основного в России — не рассматривались учеными, а пересылались в Вольное экономическое общество. Чисто технические проблемы вовсе не входили в круг интересов и внимания академиков. Самые насущные изобретения лежали без рассмотрения.

Академики получали в частных письмах сообщения об изобретениях и исследованиях в военном деле. К ним поступали, например, исследования западных специалистов о сопротивлении воздуха полету пушечного ядра. Парижский ученый Обри обращался к Эйлеру с просьбой высказать свое мнение по поводу работы о действии пороха в огнестрельном оружии. Работа эта опиралась на математические теоремы самого Эйлера.

Но Академию эти вопросы трогали мало. И в переписке академиков, частной и научной, вопросы техники, прикладные знания занимают последнее место.

Пожары были подлинным бедствием России. Иностранные и русские изобретатели обращались в Академию с предложениями новых видов огнетушения, придумывали способы сделать здания огнеупорными. Однако и это не вызывало никакого интереса у большинства академиков.

В такой обстановке и началась деятельность Ивана Петровича Кулибина в должности механика при Академии наук. Кулибин стал заведывать инструментальной, слесарной, токарной, «барометренной» и «пунсонной» (по изготовлению штампов) «палатами». Ему надлежало выполнять всевозможные заказы Академии. С первых же шагов своей деятельности он начал исправлять оптические приборы. А вскоре сделал «грегорианский телескоп»[42], который понадобился Академии. Проверку телескопа поручили академику Румовскому. Он рассмотрел кулибинские «зеркала», отметил в них некоторые недочеты. «Но в рассуждении многих великих трудностей, бываемых при делании таких телескопов, заблагорассужено художника Кулибина поощрить, чтобы он и впредь делал такие инструменты, ибо не можно в том сомневаться, что он в скором времени доведет оные до того совершенства, до которого они приведены в Англии», — так записано было в протоколе конференции от 13 августа 1770 года.

Румовский, кроме устного доклада, представил еще письменный отзыв о работе Кулибина:

«Иван Кулибин, посадский Нижнего Новгорода, в рассуждении разных машин, сделанных в 1769 году, декабря 23 дня принят был в Академию по контракту и препоручено ему смотрение над механической лабораторией, с того времени находится он при сей должности и не только исправлением оной, но и наставлением, художникам преподаваемым, заслуживает от Академии особенную похвалу».

Этот же Румовский сделал особое сообщение конференции о том, в каком ужасном состоянии находятся все инструменты и научные приборы в кабинетах Академии. Новому механику было вменено в обязанность все их вычистить, исправить и привести в порядок. Кулибину предстояла огромная работа. Любопытно, что он не только починял приборы, но давал советы академикам, как сохранять их и держать в порядке. Он писал об этом целые инструкции. Сохранилось его «Описание, как содержать в порядочной силе электрическую машину», которую он сам сделал.

В комнате, где академики производят свои опыты, должно быть сухо, пишет Кулибин, «электрический шар» следует держать всегда в чистоте, потными руками до него не дотрагиваться. Дальше он советует завести в лаборатории салфетку, «не употребляемую никем», и той салфеткой «к шару прикасаться». «Сырь», говорит он, входит внутрь шара в облачные дни, особенно в нетопленных каменных помещениях. Перед опытами механик рекомендует старательно обогреть шар, «оборотя с амальгамою подушку в испод», потом «горизонтально отвернуть винт пружины и вынуть сперва с амальгамою подушку, чтобы не высыпать из подушечной решетки амальгаму». Затем привинтить к столу машину без подушки, снять шар и «над горящими угольями его подержать, чтоб только рука терпела», дальше можно собрать машину и испытывать ее «коготком пальца».

Все случаи неполадок в машине им предусмотрены; он указывает, как смазывать оси деревянным маслом, как собирать машину и т. п. Не следует, пишет он, прижимать крепко винтом пружину подушки, потому что это влечет за собою «тяжелое обращение шара».

Так механик торопится предостеречь ученых, небрежность которых, даже незначительная, вероятно, не раз влекла за собою порчу кулибинских ценных приборов.

Заполучив дельного мастера, академики один за другим поднимают теперь вопрос об исправлении приборов в их кабинетах.

Вслед за Румовским академик Крафт обращается к директору и просит поправить приборы кабинета по экспериментальной физике. Комиссия постановляет, чтобы Кулибин «все те инструменты и машины оного кабинета починил и исправил». Списки приборов, составленные до Кулибина, дают картину неутешительного состояния академических кабинетов. В физическом кабинете к тому времени набралось изрядное количество поломанных машин. Среди них были «инструменты, служащие к деланию механических опытов», и «инструменты, гидродинамические», и оптические, и акустические и т. д. Разумеется, многие приборы приходилось делать наново.

Имея под своим наблюдением все «палаты», Кулибин должен был быть универсальным мастером.

В «барометренной палате» изготовлял он термометры и барометры. И не только для внутреннего обихода Академии, но и для частных лиц. Спрос на эти приборы был тогда большой. В рапортах Кулибина постоянно встречаются краткие донесения об изготовленных на сторону барометрах и термометрах. Например: «Для Захара Григорьевича Чернышева шесть дородных термометров и три барометра». И тут же указывается денежная выручка.

Поручения Кулибину давались самые разнообразные. Приказывали ему все, кто хотел. Каждый месяц он рапортовал Комиссии, «какие дела происходили при инструментальной, слесарной, токарной и барометренной палатах». Он рапортовал о сделанных микроскопах для Эйлера, о печатях для Санкт-Петербургского почтамта, о выполненных заказах для портовых и пограничных таможен. Московскому университету вытачивались деревянные модели для отливки медных оптических форм: изготовлялось пятнадцать геометрических инструментов «для посылки в экспедицию с господином академиком Лепехиным» и т. д.

Выполнял Кулибин заказы и по требованию «г. г. профессоров», и «Государственной коммерц-коллегии», и «их высокородий», и «их сиятельств», и «их превосходительств», и «их преосвященств» — вплоть до «канцелярии ее величества».

«По приказанию его высокородия господина камер-юнкера Алексея Андреевича Ржевского изготовлена электрическая большая стеклянная банка»; «по приказанию члена Комиссии господина Котельникова для кунсткамеры стальные печати», «по приказанию его высокородия Григория Васильевича Лозятского геометрические готовальни» и т. д. и т. д., — читаем мы в документах того времени.