— Душа-дорогуша, — затосковал вдруг бурмастер Карый, — на кой черт вся эта писанина? Даже как-то рука не поднимается. Давай лучше я тебе сию же минуту выдам расписку, что получил одну тонну арбузов в целости и сохранности до последнего хвостика, а?

— Послушайте, — возмутился Гайдамович. — Мало того, что вы меня осмеяли с ног до головы, так вам еще хочется, чтобы я, как тот Филькин, представлял подложные грамоты?

— Ну ладно, ладно, — заворчал пристыженный бурмастер. Рука у него все-таки поднялась, и он изобразил в конце акта закорючку. — Насчет смеха уж не серчай: одичали малость, в лесу живем…

Он вздохнул, оглянулся на своих малость одичавших товарищей, повторил:

— В лесу живем… Ты насчет смеха не обращай внимания. Ты лучше, душа-дорогуша, обрати внимание, какие они все веселые сегодня, будто именинники. Думаешь, они из-за арбуза именинники? Думаешь, им арбузы нужны? Не нужны им эти арбузы!..

«Я так и знал, — горько усмехнулся Гайдамович. — Я так и знал, что эти арбузы нужны им, как мне шишка на ровном месте…»

— Им радостно, что про них не забыли, — продолжал бурмастер Карый, — что вспомнили про них, понимаешь? Это для человека самое главное, — главнее хлеба, — чтобы о нем помнили, не забывали. Тогда человек может горы с места своротить!..

Бурмастер решительно встал, и по виду его можно было предположить, что он тут же отправится со своей бригадой сворачивать горы. Тем более что вся бригада уже плотно обступила его. Но взамен этого Карый вынул из кармана записную книжку, заглянул в нее и сказал:

— Ты, пожалуйста, передай директору конторы товарищу Шурганову, что бурение скважины мы закончим на месяц раньше, к седьмому ноября — к самому празднику… Такое наше обязательство — значит, обязательно будет.

И все кивнули: «Это уж обязательно».

— Так и передай… Ну, а лично с тобой, браток, у меня разговор будет короткий.

Бурмастер шагнул к растерянному Гайдамовичу, сгреб его потуже и трижды чмокнул в заросшие седой щетиной щеки.

1958

— Мы думаем так: свадьбу нужно сыграть в два вечера, — сказал Владимир Игнатьевич. — Иначе просто всех не усадить. Квартира у нас не маленькая, но нынешние габариты явно не приспособлены для… подобных торжеств.

Да, квартира была большая. Натуся догадалась об этом, хотя ей и не показывали всех комнат, а сразу повели сюда, в гостиную, где на приземистом столике у дивана был сервирован чай. Однако еще в передней она увидела: двери, двери… Комнаты четыре.

— Вот, попробуйте безе, — придвинула к ней вазочку Ольга Степановна. — Своей стряпни. Не знаю, удалось ли?

— Спасибо. — Натуся грызнула невесомый шарик, заверила: — Удалось.

Гостиная была уютной и светлой. Ну, мебель, конечно, обычная, стиля «все как один». И цветы в прибалтийских горшочках. Но стена, что против Натуси, была увешана сплошь старинными миниатюрами — круглыми и овальными, в затейливых рамочках вон, кажется, Наполеон в белой жилетке, а вон та красавица с локонами очень похожа на пушкинскую жену. Натуся как-то заходила в антикварный магазин на Арбате, искала хорошие бусы и видела под стеклом прилавка эти штучки, заменявшие в старину фотографии — но, обратив внимание на цены, ужаснулась. А тут их целая коллекция. Хобби?..

— Стало быть, в два вечера, — продолжил Владимир Игнатьевич. — В первый вечер соберется старшее поколение: дедушки, бабушки, дяди, тети, родня словом. Ну, кое-кто из сослуживцев…

— И ваши, разумеется, — уточнила Ольга Степановна.

Натуся махнула рукой.

— Вот. А на следующий день — молодежь. Пусть уж гуляют, как бог им на душу положит. Все-таки их тяготит присутствие старших… хотя проблема отцов и детей у нас исчерпана, — доверительно заявил хозяин.

Ольга Степановна рассмеялась:

— А мы, несчастные предки, отсидимся на кухне. Будем посуду мыть.

— Договорились? — Владимир Игнатьевич воодушевленно потер руки.

— Да, конечно, — сказала Натуся. — Но, видите ли…

Она вдруг отчаянно шмыгнула носом, из глаз ее брызнули слезы. Натуся поспешно отвернулась, достала из сумки платок, стала утирать им щеки, нос, подбородок.

— Господи, голубушка, что вы? — встревожилась и даже встала с места хозяйка. — Хотите элениум?

Натуся опять махнула рукой. Не надо. Сиди, мол.

Она сама привела себя в порядок, откашлялась, щелкнула замком сумки.

— Извините. Я вас умоляю… Ну, просто… ведь это все обойдется в страшные деньги! Тем более — два вечера. А я, вы понимаете… я получаю всего лишь восемьдесят рублей. У нас на телевидении совершенно идиотские ставки…

Ольга Степановна взметнула брови, приложила руки к груди: о чем вы?..

И Владимир Игнатьевич протестующе зашевелился в кресле.

— Нет-нет. Я вас умоляю… — Натуся решила все же высказаться до конца. Чтобы это не было сочтено лукавством. И того важнее: чтобы они не подумали, будто ее дочь вообще бесприданница, нищенка, золушка. — До позапрошлого года мой бывший платил алименты. И я регулярно откладывала на сберкнижку, на ее имя. Так что свадебное платье, фата — все это само собой разумеется. Девочка одета, обута. Но…

— Наталья Александровна, давайте покончим с этой темой раз навсегда, — попросил Владимир Игнатьевич. — Это совершенно лишнее. Вы должны забыть обо всем, кроме дат: восьмое и девятое, суббота и воскресенье… Разрешите закурить?

Натуся лишь указала пальцем на хозяйку дома.

— Спасибо. — Он затянулся дымом. И продолжил очень серьезно: — Скажу вам откровенно. Я отнюдь не собираюсь баловать Петьку: он на четвертом курсе, персональная стипендия. А кроме того, у него банту, в России язык довольно редкий, но в Центральной и Южной Африке имеет распространение… От приглашений отбоя нет: всякие конференции, симпозиумы. Мотается с делегациями. Уже был за границей. И кое-что парень на этом банту зарабатывает… Вот если отделиться захотят — тут мы, конечно, поможем с кооперативом. В порядке долгосрочного кредита.

— Какой кооператив? — возмутилась Ольга Степановна. — Что нам тут с тобой вдвоем делать — в футбол играть?.. Разменяемся.

Она скользнула взглядом по стене, увешанной миниатюрами. И в глазах ее промелькнула грусть.

В передней Владимир Игнатьевич лихо распластал за спиной Натуси пальто. И светски приложился к ручке.

— Ну, иди, иди, — погнала его Ольга Степановна. А Натусю, уже у двери, задержала.

— Знаете что? Ваша Аня… она… ну, словом, спасибо вам, дорогая.

Натуся не удержалась, опять всхлипнула, опять полезла в сумочку.

— Да… она очень… И поверите ли — вся жизнь для нее. И поломала все — ради нее…

Они расцеловались, хотя эта их встреча была первой.

Натуся договорилась с дочерью, что в пять они съедутся к магазину «Весна» на Мичуринском проспекте. Где все для новобрачных. Есть такие магазины и поближе к центру, но, как свидетельствовала молва, на захолустном и еще не достроенном Мичуринском проспекте была пещера Аладдина: что угодно для души. Потому все и ехали на Мичуринский.

Собственно, ничего уже и не требовалось для завтрашней свадьбы. Все было готово. Куплено, сшито, накрахмалено, отутюжено. Но во Дворце бракосочетаний Ане и ее жениху, как положено, выдали приглашения в магазин, по которым там отпускаются дефицитные товары. И было бы глупо не воспользоваться.

Троллейбус тащился вверх по бесконечному метромосту. Натуся смотрела в окно.

Анькина свадьба. Анна выходит замуж. Ее Аня. Так внезапно. Вдруг.

Ведь всего лишь полтора года назад она была школьницей с косичками. Даже в десятом не остригла кос, хотя подружки давно избавились от них. Ей названивали мальчики, но Аня отнекивалась, за полночь сидела над учебниками. Натуся редко заглядывала в дочкин дневник, а родительские собрания, как на грех, назначали в те дни, когда она была занята. Однако Натуся не сомневалась, что дочка учится хорошо.