«Я хочу подняться к истокам» — слова героя одного из рассказов Рекемчука. «Подняться к истокам» — это и девиз самого писателя, означающий стремление не ограничиваться снятием поверхностного слоя жизни, а идти вглубь, исследовать те существенные процессы, которые происходят в обществе, показывать те благотворные перемены, благодаря которым, как отмечает один из героев «выпрямляются характеры, свежеет мысль, обретают цену достоинство и честь…».

И нет ничего странного в том, что понятия «подниматься к истокам» и «идти вглубь» оказываются синонимичными. При всей внешней их противонаправленности, они выражают стремление проникнуть в самую суть изображаемых явлений, характеров, конфликтов, постичь основы жизни народной.

А. Рекемчука, как и других писателей, волнует важная проблема его профессии: каким путем должно идти постижение жизни, что такое правда в искусстве, в чем порой кроется причина тех или иных издержек?

Пережитое и сопережитое — вот, по мнению самого писателя, два пути, два основных русла, по которым материал действительности «перетекает» в художественное произведение. Движение по этим каналам подчинено своим особым законам, но есть между ними и нечто общее, объединяющее — их должна постоянно питать и обновлять вечная река жизни.

Нередко можно услышать: в этом произведении все, как в жизни. И действительно, нет большей похвалы для писателя, чем отметить верность созданных им образов жизненной правде, реальным характерам.

«…Согласитесь, это профанация, когда тайгу снимают в Звенигороде, а Баренцево море — в Ялте…» — говорит кинорежиссер Одеянов («Скудный материк»), и, надо думать, автор полностью согласен со своим героем. Да, читатель не поверит большому, если писатель сфальшивит в малом, это аксиома. И все же только правдоподобие не исчерпывает в полной мере ни целей искусства, ни самого существа творческого процесса — им как бы невольно исключается творческая активность, воля художника, его талант. При таком «исключении» речь может идти лишь о хороших или плохих копиях действительности — не больше. Подлинно же художественный мир жизнеподобен и неповторим одновременно. Именно таков художественный мир произведений А. Рекемчука.

В его книгах просторно, в них много воздуха, «лесá» его произведений почти не ощущаются, они не мешают движению внутри композиционного времени и пространства.

Проза требует мыслей, сказал поэт. Проза Рекемчука насыщена мыслями. Писателю важно донести их до читателя, вызвать на ответные размышления. Для этого он добивается простоты и ясности во всем — в манере изложения, языке, композиции, образах, жестах. Простоты, которая не только не исключает, но предполагает значительность, глубину и объемность изображаемого.

А. Рекемчук обладает ценным даром одухотворять природу, вещи, труд. Особенно труд творческий, раскрывающий духовную красоту и силу человека, свидетельствующий о счастливейшей и желанной гармонии дела и личности.

Вот разговор двух героев из повести «Время летних отпусков» о скважине: «Отдыхает?» — спрашивает мастер. «Пускай отдохнет. Поработала…» — отвечает оператор. И точный авторский комментарий: «… о скважине — как о человеке. И о человеке близком, которого по имени можно не называть».

Для писателя — автора ряда произведений на «производственную тему» особенно важно умение преодолевать известное сопротивление материала, чужеродность собственно производственных проблем, конфликтов, всякого рода технических описаний в художественной ткани. Вспомним хотя бы описание угольника-снегоочистителя из повести «Молодо-зелено». Не последнее место здесь занимает та шутливая, несколько снисходительная интонация, которая как бы облегчает техническое описание, художественно «развоплощает» материал.

Пожалуй, еще более наглядно этот принцип находит свое выражение в романе «Скудный материк» — в частности, в его кульминационной сцене, когда все ждут, пойдет нефть или нет. Писатель стремится передать напряженность момента и хорошо сознает, что каждое чуждое слово, неестественная интонация, неточная фраза способны расхолодить читателя, ослабить его внимание. В этих условиях особенно важно найти правильный художественный эквивалент той технической проблеме, которой заняты герои, умело перевести ее в план социально-нравственный. И автор романа находит такой эквивалент: не загромождая описание техницизмами, он верно передает сущность происходящего процесса, фиксируя основное внимание на реакции участвующих в этом эпизоде героев.

Языку прозы А. Рекемчука свойственна скупая, не бросающаяся в глаза образность, естественность красок, доверительно-разговорная интонация. Вот начало рассказа «Исток и устье»: «Уж если начинать — то с самого начала. С истока. Я знал, что туда, ближе к истокам, можно добраться пароходом единственный раз в году: весной, в половодье, едва скатится лед. Именно тогда в верховья Печоры поднимается судно, на котором — годовой запас всего, чем жив человек. Везут муку и сахар, одеяла и валенки, школьные тетради и батарейные радиоприемники. Один лишь раз может подняться пароход в те места — по большой воде, так как эта большая вода тут же схлынет, ощерятся пороги, обнажатся мели».

Стилю Рекемчука чужда искусственная экзальтация, напыщенность Перечитайте хотя бы сцену из повести «Мальчики», в которой Женя Прохоров слушает «Поэму экстаза» Скрябина, — и вы ощутите, как осторожно, деликатно рассказывает писатель о приобщении своего героя к большому миру музыки. Из этого, однако, вовсе не следует, что писатель вообще избегает пафосных интонаций. Примером могут служить другие сцены из той же повести, когда его герой неожиданно почувствовал властный зов творчества.

Один из существенных элементов стиля Рекемчука — ирония, насмешка. Многие страницы повести «Молодо-зелено» написаны в такой вот, например, игриво-насмешливой манере: «Иной раз даже совестно бывает перед человеком, который с самого что ни на есть раннего утра, едва повесив в табельной номерок, едва хлебнув на ходу в коридоре стакан бесплатной заводской газировки, бросается к письменному столу, к бумагам, скоросшивателям и специальной такой машинке, пробивающей в бумаге дырки: хлоп — и пара дырок. Стыдно отрывать его от дела, утруждать его вопросами, отвлекать его своим присутствием». Исподволь, без назидания такая интонация помогает правильной ориентации читателя, выполняет своеобразную оценочную функцию.

Чаще всего писатель иронизирует добродушно, мягко. Так он время от времени подсмеивается над Светланой Панышко, Николаем Бабушкиным, Черномором Агеевым. Но совсем иной оттенок приобретает ирония, когда автор рассказывает, например, о карьере Василия Шишкина («Скудный материк»). Это, если можно так выразиться, ирония открытым текстом.

Писатель крайне экономичен, внешне даже скуп в использовании изобразительных средств. Субъективно это иногда ощущается как некоторая сухость повествования, но в конечном счете является выражением одного из важнейших принципов — принципа меры, художественной целесообразности.

Порой герои Рекемчука ведут диалоги из полуфраз, и эти диалоги не только понятны читателю, но из-за своей краткости еще и более выразительны; недоговоренность же как бы подчеркивает значительность, внутреннюю напряженность темы.

Писатель уверенно владеет манерой повествования от первого лица, требующей особого творческого напряжения, тонкого и сложного искусства вживания в мысли и чувства своего героя. Следует заметить, что, рассказывая от своего имени, герои все же больше думают и рассказывают не о себе, а о других. «… Мой рассказ именно о нем, — говорит Санька Рымарев из повести «Товарищ Ганс». — Не обо мне, а о нем. О человеке, которого зовут Ганс Мюллер». Рассказывая о себе, герой рассказывает о других, — таков принцип и самого автора, крайне важный для понимания особенностей его повествования от первого лица. «Исповедальность» в таком повествовании оказывается композиционным приемом, а не принципом изображения; при этом внимание фиксируется не на самоощущениях героя, сознающего себя центром мира, а на тех событиях, реалиях окружающей действительности, которая не только осознается им, но и формирует его как личность, гражданина.