Такова была сила, скрывавшаяся за стенами великих сокровищниц, и лучшего примера, на что способны их Хранители, нельзя было и привести.

Падение Сеннаарской Империи стало началом четвёртой цивилизации, которая пока существовала чуть больше трёх тысячелетий. Трудно было ещё судить об этом времени, и его потенциале. Свержение тирании предвещало начало мирной эпохи, но пока что подобным настроем проникались, пожалуй, только философы.

Прагматичным же политикам, в том числе и Канцлеру Эриду, приходилось спускаться с небес на землю в привычную, обманчивую и порой далеко не радостную действительность. И в ней всегда оставалось место интригам, тайнам, недовольным, страждущим и врагам, число которых у Республики росло и за её пределами.

Было в ней место и опасениям за будущее. Знания всегда скрывали в себе не только свет истины, но и ужасную, невероятно разрушительную силу, если оказывались не в тех руках. Но именно благодаря контролю над знаниями со стороны Сеннаарского братства закат третьей цивилизации не превзошёл падение предыдущих двух и не привёл расу к новым катастрофам, напротив, позволив сохранить территории былой Империи и её народ.

Раса боготворила за это своих Хранителей, и лишь с одним не могли примириться правители прошлого и настоящего. Как и Императоров, так и Верховных Правителей и Канцлеров не покидало желание завладеть спрятанными от любых посторонних глаз знаниями. Многое они отдали бы за визит в любое из тридцати Хранилищ Аккадского комплекса. И, с провозглашением Республики, новый режим не без оснований теперь надеялся на доступ в главную сокровищницу. Но её Хранители, к превеликому разочарованию правителей, не спешили раскрыть секреты известных только им технологий. Так что Канцлерам и Верховным Правителям было известно не намного больше, чем их предшественникам.

Сами Хранители всегда одинаково объясняли своё решение: раса илимов, по их словам, не была пока готова к подобному. И их не заботило, что многие известные им технологии, к примеру, невидимый барьер, защищающий сокровищницу, или знания, позволяющие развивать силу разума, обеспечили бы Республике безоговорочное лидерство во всей галактике и даже за её пределами.

Республика научилась жить в тандеме с закрытым братством Сеннаарской сокровищницы, но не научилась пока прощать ему свою закрытость. Впрочем, уступки Хранители всё же сделали, посвятив в некоторые свои тайны Верховных Правителей, Канцлеров и других достойных избранных. Теперь им было известно об истинной силе сокровищницы и источнике знаний, но для всех остальных подобное оставалось в секрете.

…Канцлер потёр усталые веки, вновь переключаясь мыслями на Энлиля.

«Не из-за этого ли секрета теперь умирает друг моего племянника, тот молодой телохранитель? – размышлял он про себя. – Не из-за него ли было убито столько невинных за последнее время? И не этот ли секрет, в конце концов, станет новой причиной для гибели моего народа?.. Да, мы беспечны, – продолжал свой мысленный монолог Канцлер. – И мы слепы, раз позволили подобному произойти».

Эрид осознавал свою беспомощность в сложившейся ситуации. Ни его влиятельный титул, ни любые связи никак не могли ему помочь. И теперь, находясь практически в безвыходном положении, ему приходилось рисковать тем, кто был для него действительно дорог, подвергая единственного племянника угрозе и даже смертельной опасности, втягивая парня в историю, от которой он так долго пытался его оградить.

Взваливать на Энлиля новое задание именно в такой момент, когда его друг вот-вот умрёт, показалось бы непростительным поступком, впрочем, Канцлер был уверен, что парень сам ухватится за его предложение. В противном случае Эрид просто не знал, к кому ему ещё обратиться. Доверять старый политик мог только своему недисциплинированному, всегда своенравному и непредсказуемому племяннику.

Не лучший выбор. Это он понимал и сам. Но, возможно, в текущих обстоятельствах он окажется единственно верным.

…

Главная больница материка находилась всего в нескольких минутах езды от сената Четырёх Канцлеров. Вернувшись на планету, Энлиль и Энки быстро добрались к цели, где их уже ждал провожатый. Вместе они направились к отделению реанимации, с каждым шагом всё больше переходя на бег и не замечая ничего вокруг. Уже у входа в отделение их ждал дежуривший ночью пожилой врач. Коротко кивнув, он попытался придержать Энлиля за локоть.

– Командир Энлиль, надежды нет, – спокойным голосом констатировал врач, говоривший такие слова уже сотни раз. – Его мозг сильно повреждён, он уже даже не очнётся.

Энлиль резко выдернул руку и, чеканя слова, военным тоном приказал врачу ждать его у палаты пострадавшего. Перед глазами у него всё поплыло. Его другу выносили приговор, словно его уже не было среди живых. Наскоро отвязавшись от сопровождения, оба поспешили в палату, плотно прикрыв за собой дверь.

В просторном слабоосвещённом помещении находилась всего одна кровать, если её можно было так назвать. Большая реанимационная капсула, практически такая же, как та, в которой недавно побывал и сам Энлиль, и идущие от неё приборы занимали треть палаты. И где-то там под стеклом виднелся силуэт их друга. Энлиль и Энки какое-то время, не сговариваясь, не решались сделать шаг к капсуле, а подойдя, долго стояли молча. Из-под стекла на них невидящими застывшими глазами смотрел незнакомец. Там, где его тело не скрывали реанимационные приборы, виднелась посеревшая кожа, щеки сильно запали, скулы буквально выпирали, обрисовывая черты черепа. Практически вся голова того, в ком сейчас так трудно было узнать Видара, находилась под реанимационным шлемом, искусственно поддерживающим работу мозга.

– Глаза открыты. Наверное, повреждены нервы, – выдавил из себя Энки. – Не забудь сказать тому врачу, чтоб занялся его глазами. Он может так ослепнуть.

Энлиль не стал отвечать. Он всё понимал и без слов. Энки в упор отказывался принимать очевидное. Их друг умирал, и лечение зрения в то время, когда отказал мозг, уже ничего не исправит. Если бы повреждения были не столь обширны, ему можно было бы помочь. Регенерация тел у илимов практически идеальная, ведущая к постоянному обновлению, но в случае с Видаром регенерационный барьер был разрушен, и организм уже не мог восстановить себя сам, как не помогли бы и любые операции.

Подойдя к Энки, он мягко, но настойчиво отвёл его от капсулы, увлекая к выходу. У палаты их дожидался с явно оскорблённым видом дежурный врач. Энлиль почувствовал укол совести по отношению к опытному, старше, чем он как минимум вчетверо, специалисту, которого недавно отчитал как мальчишку. Он твёрдо, но коротко извинился за грубость.

– Пойдёмте в кабинет, – доктор слегка расслабился и миролюбиво принял извинения. – Я не хотел, чтобы у вас появились надежды. Они бы не оправдались.

Кабинет дежурного врача оказался помещением, переходящим из рук в руки при каждой смене, оттого у него не было никаких личностных черт, присущих постоянным личным рабочим уголкам. Простой безликий белый кабинет, в меру удобный, в меру просторный, стерильно чистый и навевающий уныние. Энлилю и Энки были предложены простые белые кресла, такое же было и по ту сторону стола, где сейчас, суетливо перебирая папки на сенсорной трёхмерной панели, восседал сам доктор.

– Итак, – деловым тоном начал он, – пострадавший был доставлен к нам двадцать три часа назад с необратимыми повреждениями мозга и всей нервной системы. Его привёз патруль, который обнаружил раненого на границе западного паркового комплекса. Что он там делал, неизвестно. По форме и документам была установлена его личность и место работы. Службу охраны Аккадской сокровищницы мы уже оповестили, но ответа пока не было. В результате повреждений был разрушен регенерационный барьер, регенерация искусственным способом также невозможна. Генетический код повреждён, это лишает и возможности идентичного клонирования, что по законам Республики осуществить не удастся. Когда наступит физическая смерть – точно неизвестно, но больше суток он не протянет.