Канцлер вздохнул.
«Почему только этот старый гордый дурак не доверился мне раньше?» – мысленно ругал он друга, не желая признаваться, что ругать стоило и себя. Ведь он уже замечал тревожные перемены в настроении старика, замечал, и всё равно ничего не предпринял.
Хранитель боялся, и последние недели ему всё труднее становилось это скрывать. Неопределённость раздражала и пугала Канцлера не меньше, чем Хранителя. Как один из немногих, кто был посвящён в дела Сеннаарского братства, Эрид понимал страхи Дильмуна, знал, насколько опасны их враги и в особенности тот, кому они служат. О последнем Канцлер не решался даже думать. Его склонный к рационализму ум отказывался принимать само существование этой безжалостной необъяснимой высшей субстанции, чьи щупальца уже которое тысячелетие все сильнее окутывали их галактику.
«Счастье в неведенье», так он считал с того самого дня, когда Хранители ввели его в круг посвящённых. И уж лучше бы некоторые свои тайны братство продолжало держать при себе. Тогда бы он никогда не узнал, что мир вокруг не так прост, как может показаться, а силы, управляющие им, куда могущественнее известных законов мироздания. Силы, способные стереть его страну по одной лишь только прихоти.
В задумчивости Эрид продолжал медленно блуждать по кабинету, вновь и вновь проматывая в голове события последних часов, но переживания опять тянули его к племяннику. Канцлер тяжело дышал, тихо разговаривая сам с собой. Если бы у него было время… Такой роскошью Эрид не обладал. Узел затягивался, и Канцлер уже не мог ничему помешать, лишь раз за разом отмечая все новые и новые признаки, так пугавшие Хранителя. Опаснее же всего казалось ему то, что враг более не таился. Практически не таился. Его появление скользило не только в участившихся убийствах членов братства, а теперь и исчезновении старика, но и в разрастающейся космической угрозе. Последние месяцы Высшее военное командование доносило неутешительные вести. На пограничных рубежах фиксировались следы неизвестных кораблей-разведчиков, а число их случайных жертв перевалило за сотни. Складывалось впечатление, что в обороне Республики кем-то выискивался изъян. И, что особенно беспокоило военных, поймать эти корабли так и не удалось. Лучшие пилоты-асы пускались вслед за ними, но те, что зафиксировали и камеры наблюдения, словно растворялись в пространстве, не оставляя следов.
Враг готовился…
«Сколько у нас осталось времени? Стоит ли теперь ожидать вторжения?» – задавался вопросами Канцлер, прекрасно понимая, что в сложившейся ситуации ожидать можно было уже чего угодно…
– Доброе утро, милорд. Вы как всегда рано.
Канцлер встрепенулся, не заметив тихо вошедшего сутулого слугу, его личного секретаря и надёжного помощника.
Эрид подозрительно взглянул на слугу, возвращаясь за стол. Такой ли он надёжный, как ему всегда казалось?
«Может, это всё его рук дело, – невольно размышлял Канцлер, – или он продался тому, кто всем этим заправляет? Продался, и продолжал служить мне как ни в чём не бывало, вынюхивая все, что мне известно». Эрид запустил длинные пальцы в растрёпанные седые волосы. «А небеса знают, известно мне немало». С покосившимся взглядом параноика спорил сам с собой он, исподтишка наблюдая за занимающимся своими делами секретарём.
Устыдившись своих мыслей, Канцлер поспешно отогнал от себя подозрения о своём секретаре, пригладив вздыбленные волосы. Так дальше нельзя. Похоже, он докатится до того, что уже не будет верить и самому себе.
– Добрейшее, мой друг, – как можно теплее приветствовал слугу Эрид. – Я и не ложился ещё. Дела.
Секретарь укоризненно покачал головой.
– Дела, дела, – промямлил он под нос, сортируя документы для доклада на своём столе, заставляя Канцлера улыбаться. Нет, слуга не мог быть предателем, иначе грош цена ему как Канцлеру. Да и куда ему впутываться во все эти интриги. Секретарь, полное имя которого давно укоротилось до одного слова, – Дидук, и сам позабыл счёт своим годам, а многие считали его чуть ли не самым старым, если не сказать древним, обитателем в стенах сената Четырёх Канцлеров. По всем уставам, Эрид давно должен был заменить его более молодым и расторопным секретарём, но он не хотел лишать себя общества не столько проверенного временем помощника, сколько друга, которым считал этого порой заносчивого старика.
К тому же, Дидук был тем, кому Канцлер доверял многие свои тайны, и он единственный из его окружения, помимо Дильмуна, знал о существовании наёмников в жизни Эрида. И если одна только мысль о том, что Дидук был бы способен навредить своему господину, уже казалась кощунственной для Канцлера, то мысль о том, чтобы старик хоть как-то навредил Энлилю и Энки, вовсе не умещалась в голове Эрида. Тот не просто всё детство баловал и опекал двух сирот, а искренне любил их, и такую преданность ничем не перекупишь.
– Энлиль вот-вот нагрянет вместе с Энки. Они будут рады тебя видеть, – обратился к слуге Канцлер.
– Чего нельзя сказать обо мне, – шёпотом добавил он.
Но старый секретарь и без того уже не вслушивался в его слова. По-старчески обрадовавшись, он суетливо покинул кабинет Канцлера.
– Что ж вы не предупредили, – на ходу ворчал он, – надо ж заказать их любимые сладости.
– Ты может и не заметил, – улыбаясь, крикнул ему вдогонку Канцлер, – но они уже не дети!
В дверной проём на секунду протиснулась голова секретаря, с таким выражением на лице, с которым изрекают вселенскую мудрость.
– Конфеты скрашивают любой возраст, милорд, – невозмутимо констатировал он, оставляя Эрида наедине со своими мыслями.
Канцлер ещё какое-то время улыбался. Немного успокоившись, он заставил себя взяться за забытую с вечера работу. Постепенно ему удалось отвлечься и даже вникнуть в смысл документа. Это была недавно принятая в сенате военная директива по передислокации войск, решение которой он намеревался оспаривать. На полях он оставлял личные пометки тонко заточенным карандашом. Тягу к архаичному способу хранения информации, в том числе и к письму от руки на простой бумаге, использование которой считалось диковинкой уже не первое тысячелетие, он позаимствовал у Дильмуна, и теперь не упускал возможности размять пальцы, давая им волю воплотить свои мысли на шершавой поверхности бумаги. Не факт, что его полномочий будет достаточно для отмены этой директивы, но, если его поддержит и сам Главнокомандующий, он сможет добиться хотя бы открытых дебатов в сенате, что уже немало.
В неспешной работе пробежал час, в течение которого Канцлер полностью оправился, здраво взвесив недавнюю панику. Теперь, когда поблизости находился его верный секретарь, а в окно приветливо пробивались лучи яркого солнца, сложившаяся ситуация не казалась ему однобокой. Ранение Видара могло быть и не связано с самим Хранителем, и, скорее всего, с Дильмуном всё в порядке. И если старик не даст о себе знать до середины дня, Канцлер наведается в сокровищницу. В конце концов, как одному из шести представителей высшей власти, ему не требовались особые причины для незапланированного визита.
Оторвавшись на мгновение от директивы, Эрид довольно потер лоб – да, так он и поступит. Оставалось только вытерпеть встречу с парнями и попридержать Энлиля и Энки рядом, пока он не решит, стоит ли давать им полномочия на расследование убийства их друга, или ограничиться ресурсами сената.
Вернувшись к директиве, Канцлер вновь погрузился в текст документа, не сразу заметив тихий скрежет. Под скрипы его карандаша в углу комнаты постепенно ожил проектор, готовый вывести в трёхмерный режим полученные данные. Эрид тут же приободрился и внутренне расслабился, почувствовал, как хотя бы малая часть груза сваливается с его плеч.
Тем временем проектор продолжал скрежетать. Это древнее устройство, как и привычка писать от руки, было подарком от Дильмуна. Хранитель нередко передавал с его помощью ему сообщения. Канцлер всегда дивился изобретательности друга. Тот обладал развитыми способностями разума, но в своё время махнул рукой на Эрида, так и не сумев научить упёртого политика даже азам. Не будь Канцлер настолько закрыт к учению Хранителей, они оба могли бы общаться телепатически, не покидая своих кабинетов. Не добившись от друга результатов, Дильмун, в конце концов, разозлился и притащил Эриду этот старый агрегат, сделав его односторонним устройством для личной связи с Канцлером. С тех пор Дильмун отправлял свои мысли только ему известным путем, а они, долетая к проектору, принимали облик вполне понятных фраз.