— От вас. Вы же говорили, если припомните, что если я откажусь делиться кровью, вы меня защищать не будете и на благословение богов наплюете. И что вам за это ничего не будет. Вот и я хочу того же. Раз вы говорите, что мне ваше убийство с рук сойдет, так почему бы не раздвинуть границы дозволенного ещё немного? Ко всеобщей радости? Будем писать друг другу открытки на праздники.

— Мда… понятно. Увы, Элеонора, все не так просто. Я не утверждал, что мне ничего не будет, я просто сказал, что с последствиями справлюсь. Не в первый раз. А они, эти последствия, будут. Никому не дано попирать волю богов безнаказанно. Ты готова принять наказание? А что касается ритуала, то здесь все просто — на некоторое время я просто накину на свою лабораторию одно древнее заклинание. Оно скроет нас от богов, так никто не поймет, что произошло.

Лера струхнула в душе, но скроила каменное лицо и спросила недрогнувшим голосом:

— Так что там с наказанием? Поконкретнее? Чтобы уж быть готовой.

Александр вздохнул:

— Элеонора, боги… они, мягко скажем, непредсказуемы в своих решениях. Есть общие каноны, но куда весы их настроения склонятся в той или иной ситуации, нам знать не дано. Да, боги не вмешиваются в жизнь живых, это строжайше запрещено, причем ими же самими, иначе в мире воцарился бы хаос. Но и закрыть глаза на откровенное неповиновение они не могут.

— При чем здесь это?

— Никто не в силах предугадать, каким будет наказание. Оно будет и будет серьезным, но в детали тебя не посветит даже оракул. Ты либо рискнешь и узнаешь, либо… не станешь рисковать и будешь жить долго и счастливо. Я не слишком уважаю богов, скажем так. Все эти ритуальные пляски с церемониями не для меня. И мне не страшно принять наказание.

Лера потрясенно воззрилась на Александра.

— Но как такое может быть? А праздники? Жертвоприношения? Ежегодные дары? Это же обязательно!

— Не слежу за этой лабудой. Уже и забыл, когда и что у них там празднуется. Не обессудь.

У Леры отвисла челюсть. Как это — забыл? Как это — не уважает? И до сих пор жив? Последнюю мысль она озвучила вслух.

— Очень просто. Повторюсь, я слишком силен. Там, за Гранью, все совершенно по-другому. И я стал другим.

— Давно? — сварливо поинтересовалась Лера.

— Давно. Около сорока лет назад.

— Таак, — нехорошим тоном протянула она. — А сколько вам лет вообще?

— Не так много, как ты думаешь. Просто я в свое время слишком спешил жить и в итоге оказался там, откуда сумели вырваться лишь единицы.

— И все-таки?

Александр что-то подсчитал в уме и ответил:

— Выходит что-то около восьмидесяти.

— Отлично сохранились, — брякнула Лера. — Для старика.

— Время за Гранью течет по-другому, точнее, там такого понятия как время нет вообще. А последние сорок лет я провел, путешествуя между нашим миром и тем.

— И даже седины почти нет, — придирчиво осмотрев его шевелюру, пробормотала Лера. — Мне бы так…

Александр приблизился к Лере.

— Можно устроить. Это несложно, на самом деле. Всего лишь маленькое заклинание, и ты продлишь себе жизнь. Только это и в самом деле тебе надо?

— Я не просила долгой жизни. Мне и внешности сногсшибательной хватит.

— В восемьдесят лет выглядеть на тридцать? Двадцать? Пятнадцать? — спросил Александр, и было заметно, что ему хочется добавить «И эта туда же… почему все так скучно-однообразно?»

— А так можно? — азартно поинтересовалась Лера. — Прям вот чтобы на двадцать?

— Можно, — кивнул Александр. — Еще одно маленькое заклинание. Что предложишь взамен?

— В смысле? В какой такой замен? Это же простое заклинание, вы сами сказали. Или лично вам за труды?

— Я сказал, что оно маленькое, — занудно уточнил Александр. — Я не говорил, что оно безобидное. Я не говорил, что оно не потребует от тебя платы. Хочешь — разумом, хочешь — здоровьем, хочешь — силой, удачей, будущим потомством.

— К-как п-потомством? — обалдела Лера. — Каким таким потомством?

— Детьми, внуками, да хоть правнуками. Кого не жалко. Время не имеет значения, заклинание свое возьмет.

— За возможность выглядеть молодо я должна буду заплатить? Какое же это волшебство?

— Злое, — усмехнулся Александр. — Точное, как часы. Безжалостное. Говоря другими словами, совершенно обычное. Не пойму, что тебя так удивляет.

— Никогда не слышала про это.

— Заклинания немного другого порядка и только. Из разряда запрещенных. Об этом не принято распространяться.

— Но почему сразу запрещенных? На мой взгляд, это вполне безобидное, свойственное многим женщинам, желание. Значит, и заклинание тоже должно быть безобидным. Простым и легким. Разве нет?

Александр мог бы многое сказать о женской логике вообще и о логике своей жены в частности, но не стал, и Лера выставила ему сразу десять баллов за сдержанность.

— Вопрос в цене, Элеонора. Обычно запрещенные заклинания потому и считаются запрещенными, что за них, помимо прочего, приходится платить. Мы уже как-то говорили, что эти заклинания — ни хорошие, ни плохие. Они просто немного другие, и их, по счастью, очень немного.

— А кто плату устанавливает? Кто вообще сказал, что именно за это заклинание нужно расплачиваться?

— Есть вещи, в которых необходимо соблюдать баланс. Это законы волшебства, и не нам с тобой их оспаривать. Понятно?

— Просто принять на веру?

— Но мы же поступаем так в большинстве случаев, не правда ли? Просто не замечаем этого. Это все? Я могу быть свободен? — прозвучало это с откровенной издевкой.

— Последний вопрос.

— Ну?

— Мне так взаперти и сидеть до часа икс?

— Да, — коротко ответил он и был таков.

Лера с размаху плюхнулась на кровать и саданула кулаком по одеялу.

Матвей пришел домой и сразу же заперся в своей комнате. Эйфория, охватившая его после того, как он осознал, что Елена Ивановна ни о чем не догадалась и час расплаты откладывается на неопределенный срок или отменяется вовсе, схлынула. Его охватила звериная тоска — он понять не мог, как вообще решился на подобный шаг. Что с ним произошло? Убить человека из-за косого взгляда и предвзятого отношения?

«Это был не я, — внушал себе Матвей, раскачиваясь на стуле все с большей амплитудой, рискуя либо треснуться лбом об стол, либо упасть спиной на пол. — Это кто-то другой в меня вселился и командовал моим телом. Я бы никогда такого не сделал. Я бы никогда и не подумал… не осмелился… не сделал… Это против моей воли! Я не хотел! Я не убийца!»

Ему было очень важно убедить себя в том, что он невиновен, что он не при чем. Сам факт убийства отрицать не получалось, но отрицать свое намеренное участие в нем — сколько угодно. Не в силах усидеть на одном месте, Матвей подскочил, как ужаленный, и пронесся по комнате, вцепившись руками в волосы и выдрав изрядный клок, но даже не поморщился от боли.

«Что скажет мама? Что скажет мама, когда узнает?! Как жить дальше?!»

У Матвея не было ни капли сомнения лишь в одном — что мать и впрямь все узнает, дай только срок. И про темноту в голове, и про то, что ее сын — убийца. Только не демонов и чудовищ, а школьных уборщиц. Убожество, какое же он убожество…

«Не могу! Я больше не могу! Мне надо выйти! Мне нужен воздух! Я задыхаюсь, эти проклятые стены… давят…»

А может, все это ему приснилось? И снится до сих пор — душевные метания, страдания, боль? Может, все это неправда? И у него страшная болезнь, опухоль мозга, например, вызывающая галлюцинации и кошмары? Может, ему просто кажется, что он — неудачник? Может, он все-таки спит? И мир поэтому такой неудобный, серый, слякотный? Может, вся его жизнь — чей-то ночной кошмар? Ведь иногда случается так, что сон страшнее реальности, и ты просыпаешься с криком и лишь спустя какое-то мгновение с невыносимым облегчением осознаешь — миновало. Это был сон, только сон, и ничего больше. Так может быть пора проснуться?