Пепел осыпался на мою обнажённую волосатую грудь, но я забыл о папироске.

    - И Царь Батюшка!!!

    Надюша накинула свою нежную белую ножку на мою волосатую белую ножищю.

    - Помню, как сам Государь приехал проведать нашу гимназию. И там, в коридорчике рядом с туалетом, он поймал мою невинную трогательную фигурку и овладел прямо на лестнице, в каморке. Нагнул, задрал синюю юбочку и всунул в моё нежное лоно, свой королевский член.

    - Значит, королевский, говоришь, - скрипел я белоснежными крепкими зубами. – Больше, чем у меня?

    Но она лишь невинно улыбалась в ответ.

    И тетрадочка моих врагов пополнялась новыми именами. Император всея Руси, знаешь ли ты, что ждёт тебя!

    Она уснула, наполненная моей второй и третьей спермой, а я всю ночь сидел в кухне, поедая одну буханку за другой, даже не пытаясь закусывать, как горький опустившийся хлебоед. Наутро болела башка, словно набитая булыжниками революционеров, которые переваливаются в черепушке, грозя рассыпать мою бритую голову на множество мелких кусочков.

    Но бессонная хлебная ночь не прошла даром. Во мне назрела мрачная решимость. Я возглавлю революцию, чтобы очистить сердце от Надюшиных измен, чтобы уж наверняка всех её бывших любовников настигла справедливая кара. Нагайку омоновца я сменил на булыжник революционера.

    Мы стояли дружной стеной против бесов на конях. Их лошади всхрапывали и переступали копытами. Сегодня на них броники и сферы. Я оглядел товарищей по борьбе. Крепкие ладные рабочие в кожанках, угрюмые бородатые крестьяне в лаптях, такие здоровенные, обкурившиеся матросы. В сердце затеплилась тёрпкая нежность. Родненькие мои, неужели вас сегодня будут стегать нагайками по здоровым белым спинам! Проклятые сатрапы!

    В моих дрожащих руках листовки, а на меня мчится лавина проклятых омоновцев и хлещут нас, не жалея наших прекрасных тел. Дрожь охватывает мой юный организм, я не хочу умирать, только не так. Только не сегодня, когда Надысенька ждёт меня без трусиков в ближайшем подъезде, чтобы поиметься по-собачьи. Неужели я никогда не схвачу костистыми лапами её мягкие бёдра, не увижу её нежных  затраханных глаз.

    Я кидаю в набегающую конную волну пачку листовок, и некоторые из всадников падают. Неужели мы убиваем их! Даём отпор проклятым прислужникам антинародного режима. Но тут меня сбивает с ног есаул Антонов, ярый контра и враг народа. Я падаю лицом вниз, а его конь пробегает по мне, от ног к голове. Он бьёт меня копытом по копчику, а другим тяжёлым подкованным копытом наступает на голову. Теряя сознание, я понимаю, что конь оставил чёткий отпечаток в истории моей головы. Мой мир гаснет. А когда прихожу в себя, вижу вокруг товарищей по партии. Ласковое лицо Троцкого, дружелюбное Сталина, преданное Зиновьева и благородное Каменева. Я смотрю в их чистые ангельские лики, и у меня встаёт на них вся нерастраченная нежность моей необъятной души. Милые мои парни. Но ведь не скажешь им это. Неправильно поймут и задница неделю болеть будет.

    Революция шла своим ходом, а поезд бежал своим бегом, когда я возвращался из ссылки.

    Матрос, громадный и крепкий, с большими красивыми руками, ласково разбудил меня.

    - Владимир Ильич, просыпайтесь, мы приехали. Пора на БТР.

    Я пощупал свою голову, бритую сверху заросшую на подбородке и сказал:

    - Пойдёмте, голубчик. Мировая революция ждёт нас.

    Подо мной целый океан людей, моих замечательных соратников. Я влез на БТР, и мне казалось, что ветерок шевелит мою несуществующую шевелюру.

    - Товарищи, - немного картавлю я. – Вот и настал великий день революции.

    Толпа воодушевлённо зааплодировала, я подождал пока утихнет и продолжил.

    - Нет больше сил терпеть, товарищи.

    - Нет уже, Владимир Ильич, нету моченьки нашей терпеть, - заорали снизу. – Хоть бы кто додумался биотуалеты поставить.

    - Да, - крикнул я. – Мы долго терпели, но теперь нашему терпеливому терпению пришёл конец.

    Я взволнованно сжал в кулаке свою чёрную вязаную шапочку.

    - Царя на мыло, товарищи!

    Толпа одобрительно зашумела.

    - Цариц на шпильки, царевича на тапки!

    - Точно, - закричали бравые матросики, уже нюхнувшие кокаина. Все как на подбор, косая сажень в плечах, приятно посмотреть.

    Я кивнул.

    - Землю картошке, фабрики матрёшке!  

    Толпа одобрительно улюлюкала.   

     - Каждой тваре по паре! Каждой бабе по шали!

     Революционно настроенные массы бурно аплодировали.

     - Но главное... - наступал серьёзный момент. На моём лице проступила торжественная суровая строгость. - Царь подлец сделал страшное. Вы все понимаете о чём я.

    Толпа угрюмо притихла. По мрачным лицам видно, что все уже догадались, о чём речь. Передо мной стояла суровая группа революционных рабочих. Кулаки судорожно сжаты.

    - Царь... - слова застряли у меня в горле. - Царь отказался быть нашим сатрапом, душителем свободы и отрёкся от престола!

    - Позор! – заорали в толпе. – Кто теперь будет нас душить! Кто будет нашим сатрапом! Кто коварно похитит нашу свободу!

    На меня смотрели тысячи умоляющих лиц. Я прижал руку к сердцу.

    - Не бойтесь, мои любимые. Я не оставлю вас во мраке и отчаянии! Я буду вас душить, не жалея себя! Вот этими вот руками, гнобить вас буду! Вы уж у меня не забалуете.

    Люди расплылись в улыбках. Даже суровые матросы смахивали с лиц счастливые слёзы радости. Толпа взорвалась криками восторга.

    - Братишечки, родненькие вы мои, - заорал я, перекрикивая ликующих людей. – Пойдёмте и убьём их всех! Ура!

   - На вилы господ! Жечь их, рубить, кромсать. - Один из матросов разорвал на себе матроску: Смерть царю! Долой временное правительство – подхватили солдаты.

    Так произошла революция.

    Мы с моей любимой Надюшечкой, кувыркались вначале в Зимнем дворце, потом в Смольном, потом в Кремле. Везде мы отметились. Снова накинулось на нас ненасытное беспредельное счастье.

    Судьба преподносила приятные сюрпризы. Однажды в мой кабинет в Кремле постучал солдатик с чайником.

    Кипяточку, Владимир Ильич? - весело поинтересовался грязный, худенький мужичок с бородой. Видно, что обычный срочник, из крестьян.

    - Непременно, обязательно кипяточку, - говорю я.

    Солдатик плещет в стакан белую жидкость, и мы залпом выпиваем горячительный напиток. Я крякаю и занюхиваю рукавом. Конечно, кипяток без хлеба – деньги на ветер, но всё лучше, чем ничего.

    - А ты из какой губернии будешь, голубчик? – спрашиваю я его, хитро прищуриваясь.

    - Так тамбовские мы, - простодушно отвечает солдатик.

    - А ты случайно, не из такой-то деревни? – спрашиваю я.

    - Точно так, - отвечает он, - Иван Волков меня зовут.

    Я снял свою чёрную вязаную шапочку и вытер ею пот. В разгрузке стало жарко. Чёрт с ней. Я скинул её и остался в привычном камуфляже. Вот он, тот самый гадёныш, который обесчестил мою в целом вполне невинную девочку.

    Я беру его под руку и увлекаю в коридор. По пути ненавязчиво нащупываю любимый маузер на боку.

    - Пойдём, выйдем во двор, голубчик, а то здесь что-то жарковато. Кстати, у тебя наверняка красивое белое тело?

    - Ну что вы, Владимир Ильич, я уж месяц не мылся, да и раньше был загорелый.

    - Ну ничего, ничего, - успокоил я его, выводя во двор и ставя к стенке. Я вытащил свой чёрный большой маузер и направил ствол прямо в его открытый в крике рот. – Тебя после обмоют, – и нажал на курок. На стену ляпнулся бело-розовый узор. Красиво!

    Революция шла по плану. Мы любили с Наденькой друг друга на кожаных диванах Кремля. Я регулярно вычёркивал из списка ненавистные имена: Ржевский, Гумилёв, Романовы. Мы были счастливы. Но  всему приходит конец. Любовные игры подорвали моё здоровье, и теперь я отошёл от дел. Сидел на даче, вспоминая былые славные деньки.