Она тут же обвила его шею руками, хотя ради приличия и стала протестовать:

— Что это на тебя нашло?

Если бы Миколас был до конца честным с ней, то сказал бы, что не имеет ни малейшего понятия. Он не делал такого прежде не с одной из своих женщин. По правде говоря, он вообще презирал публичное выявление чувств, и все его пассии были в курсе, что могут рассчитывать максимум на мимолётное прикосновение. Миколас предположил, что это по той причине, что он понимал, дай любой из тех женщин только повод, они тут же вцепятся в него мёртвой хваткой. А вот Вельвет была совсем другой. Она практически шипела на него каждый раз, когда он пытался взять её на руки на людях, от чего ему ещё больше хотелось прижать её поближе.

Вельвет неожиданно укусила его за ухо, на что Миколас тут же встретил её взгляд, вздёргивая бровь, хотя его член моментально отреагировал на такой ход.

— Ты витал в облаках, — Вельвет приходилось всё проговаривать ему на ухо из-за слишком громкой музыки в клубе. — О чём думаешь?

— О твоём вопросе, — его слова щекотали кожу её шеи, от чего Вельвет вздрогнула. Когда он усмехнулся и притянул её ещё ближе, она поняла, что именно такой реакции он и ждал.

— Засранец.

Миколас только улыбнулся в ответ.

— Но я действительно именно об этом и думал, любовь моя.

— Оу. Ну и как, надумал ответ?

— Да, — выдохнул он ей на ухо. — Просто люблю сводить тебя с ума.

На этот раз, всё её тело пробрало дрожью, и даже когда она отважно встретила его пристальный взгляд, трепет не покидал её. Серьёзно? Когда Вельвет посмотрела на него, поняла, что он действительно говорит правду, и ту же ласково проворковала в ответ:

— Засранец, — и тут же вновь укусила его за ухо в отместку. Миколас не раз предупреждал её не возбуждать его в общественных местах. Это было стопроцентное отвлечение, а он не любил быть отвлечённым в окружении людей, которым не доверял.

Но, конечно же, как только он предупредил не делать подобных вещей, она тут же взялась за это с пущим рвением. Он вроде как хотел видеть в ней сексуальную кошечку на публике, хотя знал, как она этого не любит.

Осознание того, как много в них схожего, заставило Вельвет ещё раз прикусить мочку его уха.

— Какого чёрта, Вельвет? — Но то, как его член упирался в её бедро, говорило о том, что он совсем не несчастен от её действий.

— Думаю, что хочу, чтобы ты взял меня сейчас же, — проговорила она ему на ухо.

Он посмотрел на неё так, словно хотел одновременно придушить и трахнуть хорошенько.

В ответ она захлопала ресницами.

— Пожалуйста? — А уже через мгновение она смеялась. Он никогда не медлил, когда речь заходила о сексе. В считанные секунды они оказались в женском туалете, Миколас быстро запер дверь, и припечатал её к стене.

— Со мной шутки плохи, — его голос казался звериным рыком, и был наполнен диким желанием прежде, чем он впился в её сочные губы.

— Но ведь тебе понравилось, не так ли? — Промурлыкала она. Он уже высвободил свой член, и в очередной раз разорвал её трусики, обрывки которых отбросил в сторону на пол к её сумочке. Вельвет притворно вздохнула.

— Потрошитель трусиков, — но она едва успела договорить, как он уже скользнул в её уже влажную киску, в самое желанное им место на свете.

Миколас не утруждал себя разговорами, полностью сосредоточившись на том, как получше трахнуть Вельвет. Он не сводил с неё глаз, каждый раз выходя и проникая в неё, ему нравилось наблюдать за её расфокусированным взглядом, который полнился желанием. Ему нравилось, как она слегка постанывала, зная, что такого она не делала больше ни с кем.

Его член был всё ещё внутри неё, когда Миколас понёс её к умывальнику, припадая губами к груди. Он склонил её так, чтобы без труда войти сзади, и прорычал:

— Крепче держись.

Вельвет сделала, как было велено. И, слава Богу, потому что на этот раз, Миколас не собирался сдерживаться. Он проникал в неё с такой силой, что она была не в силах издать хоть малейший звук. Он превратился в дикого зверя, до боли впиваясь руками в её грудь, и, о, Боже, она не могла насытиться им.

Даже звук ударов его яиц о её бёдра, действовал на Вельвет гипнотически, как и шум жадных проникновений в её тугую и полную соков желания киску. Но вскоре, ей стало мало воздуха, сердце грохотало, как ненормальное, и она становилась всё туже и туже…

Миколас грубо схватился за одну из её оголённых ягодиц прежде, чем зажать между пальцами клитор.

— Кончи для меня, моя любовь.

Моя любовь.

Вельвет вскрикнула, неожиданные слова Миколаса заставили её тут же получить разрядку, и она продолжала стонать, пока он рычал её имя, наполняя горячим, липким семенем, которое стало стекать по бёдрам Вельвет.

Конечно же, она знала, что это было его обычное греческое «любовь моя», что приравнивалось к ласкательному слову. Но сегодня впервые он произнёс эти слова на английском языке, а не как обычно, на греческий манер. И, о, Боже! Как эти слова заставили её почувствовать себя… любимой.

Внутренне смятение заставило Миколаса ожесточиться. Он и сам понял, что сказал Вельвет. Он надеялся, что она не обратила на это внимания. Это были просто ласкательные слова. Твердил он сам себе, словно уговаривая. А она же в свою очередь думала на что угодно, только не на это.

А он был бы ещё большим дураком, беспокоясь о том, что она себе напридумывала. Это были не его проблемы, даже если и так. То, что состоится завтра – просто брак по расчёту, не более.

Миколас сохранял молчание, пока вытирал её всё ещё чувствительную плоть и бёдра своим платком.

Сидя на раковине, Вельвет взглянула на него и сказала:

— Всё в порядке.

Медленно он поднял голову.

— Что в порядке?

Её губы слегка изогнулись.

— Я не из тех, кто ходит вокруг да около, поэтому скажу прямо. Ничего страшного, что ты сказал то, что на самом деле не имел ввиду. Я всё понимаю, Миколас, — она выдавила улыбку. — Ты не то имел в виду, когда сказал «моя любовь», и это нормально.

Миколас заговорил только тогда, когда начисто вытер её бёдра.

— Никогда не думал, что скажу это, но… — он нежно поцеловал её в губы, — лучше бы ты назвала меня «засранец».

Вельвет моргнула, а затем захохотала, когда напряжение, повисшее между, ними отступило.

— Засранец. Ты, мать твою, чёртов засранец.

— А это было немного больше, чем я просил, любовь моя, — сказал Миколас, помогая ей встать с раковины.

— Воспринимай это в качестве бонуса, — отрезала она.

Миколас и Вельвет сохраняли молчание, и каждый был настолько занят своими мыслями, что даже не обратили внимание на длинную очередь, собравшуюся из женщин снаружи уборной. Как только они добрались до бара, Миколас тут же заказал себе выпить. А Вельвет достала телефон, проверяя его на входящие сообщения и письма, но это никак не отвлекало от мыслей о том, что она ОГРОМНАЯ ЛГУНЬЯ.

Она была не против того, чтобы Миколас Саллис звал её своей любовью?

Как уже и сказала, огромная…

У неё перехватило дыхание, и все мысли тут же испарились, как только она увидела одно непрочтённое письмо от своего адвоката Лестера Уилкинса. Он был приятным пожилым человеком, который взял её под своё крыло абсолютно безвозмездно, когда ей было восемнадцать лет, и она не имела ни малейшего понятия, что делать со своей жизнью.

Я получил письмо от мистера Гарфилда, составленное его адвокатом, я, конечно же, ознакомился с его содержанием, и вот моя профессиональная точка зрения, а также человека, который считает себя твоим приёмным отцом – не читай его. Но кончено же, решать тебя, и я на всякий случай сделал скан-копию письма.

Вельвет улыбнулась бы, если бы могла. Лестер Уилкинс был капризным пожилым человеком, и уже через час каждый клиент старался сбежать из его кабинета. Но только не Вельвет, она впоследствии стала его союзником. Мистер Уилкинс слишком хорошо её знал. Она была упрямой. У неё и правда, не было выбора. Это был единственный способ для неё, чтобы выжить.