— Да, мы хотим власти — но праведной и законной, а ты ее дать не можешь! Мы хотим золота — святого, солнечного, а не твоего проклятого, что в черепки обращается!

— Не про тебя ли сказано: «Черт золото имеет, а в болоте сидит»? — подхватил белобрысый. — Мы, поди, не черви — в могиле жить, не комары — кровь пить!

— И среди тьмы твоей есть свет, — твердо сказал Вышата.

— Это ваш костерок? Да он уже гаснет!

Напрягая все силы, волхв воздел руки к небу.

— Есть святой огонь в ночи во всех трех мирах. Огонь Перуна в небе, огонь Даждьбога — под землей, когда плывет Солнце в золотой ладье к восходу, огонь-Сварожич земной — в костре, в очаге, в наших душах. Вот дуб святой, Перунов — от земли до неба. Да соединится огонь небесный с подземным!

Вспыхнуло сияние в гробнице. Тут же ударила с неба огненная стрела, вырос на миг пламенный столб, раскололся дуб, треснули и обрушились плиты гробницы. И исчезла трехликая тень с нетопырьими крыльями. А холод сменился теплом летней ночи. Темный лес был по-прежнему безмолвен, но его тишина уже не таила в себе угрозы. Разошлись тучи, и месяц залил поляну спокойным серебряным светом.

— Мужики! Подбросьте веток, а то костер и впрямь погаснет, — совсем буднично произнес белобрысый.

Все принялись хлопотать у огня. Только Вышата, обессиленный, лежал в траве, раскинув руки. Милана склонилась над Нежданом.

— Кого боги берегут, так это его. В ножах упырьих синего огня не было. Да еще плащ кожаный, толстый. Будет жить сарматич, перевязать только хорошенько надо да над ранами пошептать!

Тела упырей тем временем успели превратиться в пожелтевшие костяки. Плоть живых мертвецов, их одежда, даже рукояти топоров, которые только что не удавалось перерубить мечом, — все осело бурым прахом.

— Кости упырей бросьте в огонь, — сказал, приподнявшись на локте, Вышата, — и все их добро — туда же. А пепел потом — в болото. Коли попадется злым колдунам хоть одна косточка или, еще хуже, оружие…

С факелом в руке Хилиарх змеей прополз в наполовину обрушившуюся гробницу и вылез, высоко поднимая половину золотой чаши. Вторую половину достал из сумы волхв. Он уже стоял, опираясь на плечо Сигвульфа.

— Это золото — сам солнечный огонь. Достойного царствовать он не опалит. Недостойного — сожжет. Мало принадлежать к царскому роду. Истинный царь мудр и праведен, силен и щедр. Есть ли такой среди нас?

Взгляды всех обратились к Ардагасту. Царевич шагнул вперед, взял из рук грека и волхва обе половины чаши и с силой прижал их одну к другой. Чистый, золотисто-белый свет вдруг возник в глубине чаши, вырос, языками невиданного пламени взметнулся вверх. Стало светло, как днем. И следа трещины не осталось на чаше. Дивный огонь подсвечивал изнутри, будто сквозь стекло, чеканные изображения: слева — терзающий оленя лев, справа — барс, напавший на вепря, а посредине — дерево с птицей на нем. Руки Ардагаста не дрогнули, не уронили пылающую чашу. Даже лицо его, гордое и красивое, не переменилось. Лишь голубые глаза засияли тихим торжеством. Кто не верит в свою силу — не побеждает.

Акинаком царевич распорол кожаный чехол на длинном мече, и тот заблестел золотом ножен и рукояти. На ножнах терзали друг друга чудища — грифоны, крылатые львы, драконы.

В едином порыве все, кроме Вышаты, упали на колени и простерли руки к царевичу.

— Ардагаст, ты — Колаксай, Солнце-Царь! Ты — Даждьбог!

— Даждьбог — на небе, царь — лишь его подобие на земле, — сурово произнес волхв. — Встаньте! Грех живого человека богом называть и молиться ему… Царь Ардагаст! Твой род, как и у всех людей, — от Сварога-Неба и Мокоши-Земли. Откуда же у тебя власть над нами?

— От светлых богов, что дали мне эту огненную чашу.

— Скажи, что значат изображения на ней?

— Лев — это Даждьбог, чья сила в правде. Барс — это Перун, его сила в мужестве. Птица на древе — Земля-Мокошь, мать их обоих.

— Что же станет с тобой, если не будешь праведен и храбр?

— Боги отберут у меня царство.

— Помни же: Земля — Мать тебе, как и всем. Не племя для тебя, а ты для племени.

Волхв набрал горсть земли и осыпал жирным черноземом золотистые волосы Ардагаста.

Сауасп-Черноконный, царь росов, скрестив руки на груди, угрюмо смотрел на завал из срубленных деревьев, перекрывший тропу над рекой. Уже третья засека! И у каждой он теряет дружинников. А в чаще из-за каждого дерева летят меткие стрелы. А за рекой — словене: как бы не отплатили за прошлогодний набег. Да еще у их князя гостит король готов с сильной дружиной. А Чернава-Сарматка, лучшая лазутчица, на этот раз такое несет про богов и чудеса… Рука привычно легла на меч. Вздор! Он молится только Мечу-Ортагну и Саубарагу — Черному Всаднику, богу ночных разбоев.

Размышления царя прервал звук рога. На завале, под красным знаменем с золотой тамгой, рядом со смуглым Вишвамитрой стоял золотоволосый воин с золотой чашей в руке и золотым мечом у пояса.

— Сауасп, царь рссов! Ты владеешь землей сколотов не по праву. Гляди: вот чаша Колаксая, которую я добыл у Лихослава и Семи Упырей. Я, Ардагаст, законный царь сколотов, вызываю тебя на бой!

Надменное чернобородое лицо Сауаспа исказилось яростью.

— Ты — царь?! Венедское отродье, бродяга, главарь оборванцев, убийца родственника! Ардагаст обнажил меч.

— Вот меч Куджулы Кадфиза, которого знает вся степь! Да, я убил твоего гнусного братца, который хотел погубить великого царя кушан за греческое золото. А теперь я пришел мстить тебе — за отца, за мать, за деда, за весь наш род! Это ты — не царь, а грабитель, убийца и сеятель раздоров. Все царство Фарзоя ненавидит тебя!

— Щенок! Ты говоришь это мне, покорителю скифов и венедов,…

— Ты умеешь воевать только со слабыми, а на Дунае тебя никогда не видели, Сколько римских денариев ты получил за это?

— Довольно! Коня в панцире и копье! Я сдеру с тебя кожу, а твой род истреблю, чтобы ни один раб не смел назваться царем сколотов.

Две дружины застыли в напряженном молчании. За конными воинами Ардагаста толпились лесовики с топорами и рогатинами, Дружина росов — вся в железных панцирях, у самых знатных — и кони в доспехах. Два всадника в остроконечных шлемах, в коротких красных плащах поверх доспехов; с длинными копьями выехали друг против друга. Под Ардагастом — стройный рыжий конь. Под Сауаспом — могучий вороной жеребец в тяжелом наборном доспехе, защищающем голову, шею и грудь.

Сауасп обернулся, тяжелым взглядом окинул дружину. Даже среди них — сколько ждущих, когда он споткнется. Нужны победы, победы любой ценой, чтобы эта волчья стая не разорвала его… Царь росов коснулся золотой с бирюзою застежки: тигр с грифом терзают быка и друг друга. Это и есть жизнь! Над черной бородой блеснули крепкие белые зубы, и прогремел клич: «Мара!» А в ответ — клич венедов: «Слава!»

Степным ураганом несся, громыхая железом, Сауасп. Его тяжелое копье было направлено прямо в грудь противнику, но тот, молодой и гибкий, в последний миг отклонился влево, и длинный массивный наконечник лишь сорвал несколько пластин панциря. Но и погрузневшее тело Черноконного не утратило еще быстроты и ловкости: вражеское копье он захватил себе под мышку и резко повернул коня. Ардагаст, однако, тут же выпустил копье и только поэтому удержался в седле. Снова пустить копье в ход Сауасп не успел — меч Куджулы Кадфиза с одного удара обрубил наконечник. Отбросив бесполезное древко, царь росов выхватил меч, и длинные клинки стали высекать искры.

Вдруг из травы поднялась голова крупной черной змеи, метнулась — и конь Ардагаста, дико заржав, рухнул в корчах. «Спешься, Сауасп!» — раздались голоса. Так кричали даже многие из росских дружинников. Но их вождь будто ничего не слышал. Изрыгая брань и проклятия, обрушивал он удар за ударом на молодого соперника, еле успевшего вскочить на ноги. А змеиная голова уже снова покачивалась над травой. Лишь зоркий глаз Вышаты заметил ядовитую тварь, Волхв прошептал что-то — и вдруг прямо под копытами черного жеребца оказалась черноволосая женщина в темно-синем платье. Лес огласил отчаянный крик. Сауасп от неожиданности чуть не вылетел из седла, и его очередной тяжелый удар лишь скользнул по шлему Ардагаста. В следующий миг бактрийский клинок вонзился в шею царя росов. Гремя залитыми кровью доспехами, Сауасп тяжело рухнул наземь. Ардагаст окинул взглядом обе дружины.