Каждый раз он находил зверьков нового вида, какие ему раньше не попадались, и он заглядывал в их мозг и смотрел, чего они хотят, и давал им то, что они хотели.

Он любил помогать им. Ему нравилось ощущать их простое удовольствие.

Сегодня он лег позади толстого вяза и устремил взгляд своих пурпуровых глаз на красно-черную птицу, только что появившуюся в роще. Она щебетала на ветке над его головой, и прыгала взад и вперед, и думала свои маленькие мысли, и Энтони сотворил большое мягкое гнездо для нее, и очень скоро она забралась туда.

Длинное коричневое гладкошерстное животное пришло напиться из озерца.

Энтони заглянул в его мозг. Животное думало о зверьке поменьше, который бегал по другую сторону озерца, выкапывая насекомых. Зверек не знал, что он в опасности. Длинное коричневое животное перестало пить и напрягло ноги, готовясь к прыжку. И Энтони отправил его в глубокую могилу на маисовом поле.

Он не любил таких мыслей. Они напоминали ему мысли людей в деревне.

Давным-давно несколько человек думали вот так же о нем, и однажды вечером они спрятались и ждали его, когда он возвращался из рощи, — и он сразу переправил их всех в могилу на маисовом поле. С тех пор никто из людей не думал о нем так, по крайней мере, не думал отчетливо. Теперь все их мысли были перепутаны и в беспорядке, когда они начинали думать о нем или возле него, поэтому он перестал обращать на них особое внимание.

Ему нравилось иногда помогать людям, но это было не так просто, и не все были довольны его помощью. Они никогда не думали счастливых мыслей, когда он помогал, просто пугались. И он стал проводить больше времени здесь.

Некоторое время он наблюдал птиц, насекомых и зверьков, потом поиграл с одной птицей, заставив ее взмывать и стремглав опускаться и носиться бешено вокруг деревьев, но тут другая птица отвлекла его внимание на секунду, и первая ударилась о камни. От обиды он загнал камни в могилу на поле, но с птицей он сделать больше ничего не мог. Не потому, что она была мертва, а потому, что у нее было сломано крыло. И он отправился домой. Ему не хотелось шагать через маисовое поле, поэтому он просто явился домой — перенесся в подвал.

Здесь, в подвале, было отлично. Отлично, и темно, и сыро, и даже хорошо пахло, потому что однажды мать стала варить варенье на длинном столе возле дальней стены, но когда Энтони начал приходить сюда, она перестала спускаться, и варенье протекло и разлилось по грязному полу, и Энтони нравился его запах.

Он поймал новую крысу, заставив ее подумать, будто она чует сыр, поиграл с нею и отправил в могилу на маисовом поле рядом с длинным животным, которое он убил в роще. Тетя Эми ненавидела крыс, и он убил их множество, потому что ему нравилась тетя Эми, и иногда он делал то, что хотелось тете Эми. Ее мозг был похож на маленькие мохнатые мозги там, в роще. Она давно уже не думала о нем ничего плохого.

После крысы он поиграл с большим черным пауком в углу под лестницей, заставив его бегать по паутине взад и вперед, пока паутина не затряслась и не засверкала в свете, падающем из отдушины, словно отражение в серебристой воде.

Затем он принялся загонять в паутину плодовых мух, пока паук не обалдел совершенно, пытаясь опутать их всех. Пауку нравились мухи, его мысли были сильнее мушиных, поэтому Энтони делал так. Нечто плохое улавливалось в этой любви паука к мухам, но было трудно разобрать, что именно, и, кроме того, тетя Эми ненавидела мух тоже.

Он услыхал шаги наверху — мать ходила по кухне. Он мигнул своими пурпуровыми глазами и чуть было не решил заставить ее остановиться, но вместо этого перенесся наверх, на чердак. Взглянув из круглого окна под крышей на лужайку перед домом, на пшеничное поле Гендерсона за нею и на пыльную дорогу, он свернулся в неправдоподобный узел и задремал.

Он услышал, как мать подумала: скоро гости начнут собираться на вечер с телевизором.

Он подремал еще немного. Ему нравились вечера с телевидением. Тетя Эми всегда любила телевизор, и однажды он придумал для нее телевидение, и в это время там были другие люди, и тетя Эми была недовольна, когда они собрались уходить. Он сделал им кое-что за это — и с тех пор все приходят смотреть телевизор.

Ему нравилось внимание, которое ему уделяют.

Отец Энтони вернулся домой в половине седьмого, усталый, грязный и весь в крови. Он был на пастбище Данна с другими жителями, помогая выбрать корову для убоя на этот месяц, и он забил ее, и разделал, и засолил в леднике у Сомса.

Так было не потому, что ему нравилась эта работа. Просто каждый занимался этим по очереди. Вчера он помогал старому Макинтайру скосить пшеницу. Завтра они начнут молотить. Вручную. В Пиксвилле все приходится делать вручную.

Он поцеловал жену в щеку и присел у кухонного стола. Он улыбнулся и спросил: — А где Энтони?

— Где-то недалеко, — сказала мать.

Тетя Эми стояла у горящей плиты и ложкой помешивала в горшке с горохом.

Мать вернулась к печи и стала поливать ростбиф жиром.

— Да, сегодня был хороший день, — сказал отец, как заводной, механически.

Затем он взглянул на котелок с тестом и на доску для нарезания хлеба на столе.

Он понюхал тесто.

— М-м, — сказал он. — Я так голоден, что съел бы буханку в один присест.

— Никто не говорил Дэну Холлизу о том, что нынче его день рождения? — спросила мать.

— Нет, мы не проболтались.

— Мы подготовили такой приятный сюрприз!

— М-м? А что?

— Ну… ты знаешь, как Дэн любит музыку. Так вот, на той неделе Тельма Данн нашла у себя на чердаке патефонную пластинку!

— Не может быть!

— Да, да! И мы подбили Этель, чтобы она спросила… знаешь, так, словно бы невзначай… есть ли такая у него. И он ответил, что нет. Разве это не прекрасный сюрприз?

— Да, конечно. Пластинка, подумать только! Почаще бы находить такие вещи!

А какая это пластинка?

— «Ты мое солнце» в исполнении Перри Комо.

— Здорово. Мне всегда нравился этот мотив. — На столе лежали несколько сырых морковок. Отец выбрал морковку поменьше, обтер ее о грудь и откусил. — Как же Тельма нашла ее?

— Ну, как обычно… Просто обшаривала дом, искала новые вещи.

— М-м, — отец жевал морковку. — Слушай, а у кого эта картина, которую мы тогда нашли? Мне она нравилась — этот старый корабль на всех парусах…

— У Смитов. В следующую неделю ее возьмут к себе Сайпики, отдадут Смитам музыкальный ящик старого Ма-кинтайра, а мы отдаем Сайпикам… — и она принялась перечислять вещи, которыми будут обмениваться женщины в церкви в воскресенье.

Он кивнул.

— Да, пожалуй, мы не скоро получим картину назад. Слушай, милочка, попробуй забрать у Рейлисов тот детектив. Я был занят в ту неделю, когда он был у нас, и мне так и не удалось прочитать до конца…

— Постараюсь… — сказала мать с сомнением. — Кстати, я слыхала, что Ван Хьюзенсы нашли у себя в подвале стереоскоп. — Голос ее обрел обвиняющие нотки. — И они целых два месяца никому не говорили об этом…

— Скажи-ка, — сказал отец с заинтересованным видом. — Это тоже было бы неплохо. А много картинок?

— Думаю, что много. Я узнаю в воскресенье. Хотелось бы мне заполучить это… Но мы все еще должны Ван Хьюзенсам за их канарейку. Понять не могу, почему эта птичка сдохла именно в нашем доме! А теперь Бетти Ван Хьюзенс ничем не удовлетворишь. Она даже намекнула, что хочет наше пианино на время!

— Ну ладно, милочка, попробуй все-таки насчет стереоскопа. Или еще чего-либо, что, по-твоему, нам бы понравилось.

Он наконец проглотил морковку. Морковка была немного незрелой и жесткой.

Из-за капризов Энтони насчет погоды жители никогда не знали заранее, какие посевы дадут урожай и в каком состоянии будет этот урожай. Единственно, что они могли делать, — это сеять как можно больше. И каждый сезон что-нибудь давало достаточный урожай, чтобы прожить. Однажды получился огромный избыток зерна. Тонны зерна пришлось перетащить к окраине Пиксвилла и вышвырнуть в пустоту. А то нечем было дышать, когда оно начало портиться.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: