Наконец взрослые занялись своим бриджем, и Джонни оставил их — вышел на крыльцо и сел там рядом с Бастером, и они сидели и вместе смотрели на огромную желтую полную луну, горевшую в небе как прожектор. Бастер, похоже, устал. Последние два часа он бродил по лужайке, обнюхивал каждую травинку, какой касался Бела, тихо рычал — а время от времени издавал вдруг довольно испуганный вой. Сейчас, однако, он сидел смирно, а Джонни чесал его за ушами и думал про завтрашний день.

Хорошая идея. Так он и сделает — напугает Белу как следует, а потом объяснит, за что, и помирится с ним, потому что Бела все-таки вроде хороший парень… чудной только немножко.

На другой день Джонни взял фонарик и часам к трем явился на бывшую ферму Бурманов. Он пошел не по дороге, а прямо через поросшее сорняками кукурузное поле, которое старик Бурман когда-то так любовно лелеял. Выйдя из редкой кукурузы, Джонни увидел Белу Ковача, игравшего во дворе возле ветряка.

Увидев Джонни, Бела замер, широко открыв глаза, и в его облике опять мелькнуло что-то от животного, готового в любой миг рвануться и убежать.

— Я пришел извиниться. Мне жаль, что Бастер хотел тебя покусать.

— Ну… — Бела вдруг часто замигал. Его руки были сложены коробочкой на высоте пояса.

Джонни ждал, что Бела скажет еще что-нибудь, но тот молчал. Джонни с любопытством посмотрел на руки Белы.

— Что там у тебя?

Губы Белы дрогнули. Он поднял руку, и Джонни увидел на его ладошке мышь. Она свернулась в комок, широко открыв рот, — но, заметил Джонни, даже не пробовала укусить. В крохотных черных глазах блестел ужас.

— Я ее поймал, — объяснил Бела. — В амбаре.

— Зачем тебе понадобилось ловить мышь? — с некоторым отвращением спросил Джонни. — Кошки-то на что?

Бела опять мигнул, и Джонни вдруг показалось, что Бела собирался плакать перед его появлением, да и теперь сдерживает слезы.

— Я хотел с ней подружиться, — тихо сказал Бела. — Но в Америке все как дома. Все животные меня боятся и не любят.

— Ха, еще бы ей не испугаться — раз ты ее поймал и держишь. Всякая мышь тут испугается.

— Но не так.

Бела встал на колени и осторожно опустил мышь на землю. Секунду она серым мячиком лежала на земле — затем развернулась и кинулась наутек, да так быстро, что на полпути к амбару споткнулась и дважды кувыркнулась через голову, а добравшись наконец до заветной щели между досок амбара, промахнулась и с разбегу ударилась о доски. В следующий миг, отчаянно работая лапками, мышь исчезла.

— Видишь? — сказал Бела. — До смерти пугается и бежит. Кошка сделала бы то же самое. Не будет у меня никаких ручных зверей… — Он поднялся на ноги и улыбнулся своей странной, застенчивой и одинокой улыбкой. — Я тоже жалею о вчерашнем, Джонни. Мне жаль, что я пытался ударить твою собаку. Я не хотел…

— О… — неловко пробормотал Джонни, вспомнив, как папа пожалел Белу — и вспомнив о том, что он задумал. — О… забудем это. Ага?

Потом Бела привел его в дом — познакомить с родителями.

Мистер Ковач оказался высоким, крепким и красивым человеком средних лет, и двигался он так же плавно, как Бела. И миссис Ковач тоже — Джонни заметил это, как только вошел в гостиную. Родители Белы как раз заканчивали обедать, и, когда Джонни вошел, оба встали. Манеры Старого Света — и это удивительное плавное изящество движений, напоминающее о естественно-грациозных движениях животных.

— Мама, папа, — сказал Бела, — вот Джонни Стивенс, с которым мы вчера познакомились.

Мистер Ковач крепко, но осторожно пожал Джонни руку — судя по величине ладони и ее твердости, папа Белы был очень-очень сильным.

Забавно: когда Джонни отпустил его руку, кончики его пальцев скользнули по чему-то колкому — точь-в-точь папина щека после бритья, только жестче. Точно короткая щетина.

Глупости, конечно. На ладонях волос ни у кого не бывает. Наверно, у мистера Ковача просто мозоли на руках шелушатся…

Миссис Ковач — красивая, тонкая женщина, — вежливо склонила голову и поздоровалась (у нее акцент был куда заметнее, чем у Белы):

— Здравствуйте, мистер Стивенс, рада вас видеть.

Джонни показалось, что он стал немножко выше ростом: его еще никто никогда не величал «мистер Стивенс».

— Очень рад с вами познакомиться, — ответил он.

— Бела рассказал нам о том, что случилось вчера, — продолжала миссис Ковач. — Я тоже прошу у вас извинения. Увы, животные просто не любят нас. Как ни жаль, но это наша фамильная черта.

— Чего там, — помотал головой Джонни. — Это я пришел прощения просить. И чтобы поиграть с Белой.

Миссис Ковач улыбнулась и сказала почти то же, что накануне сказала мама Джонни:

— Как хорошо… что у Белы есть теперь такой хороший товарищ.

Настал черед Джонни смущенно улыбнуться. Он отвел взгляд и наконец-то осмотрелся.

Когда он был в этом доме последний раз, недели три назад, здесь были только голые стены да мусор на полу. Теперь в комнате стояла мебель — по большей части самая обыкновенная; но кое-что — например, круглый стол посреди комнаты или большое резное бюро-секретер — выглядели вполне по-иностранному. И картины — почти все в рамах, тяжелее и пышнее которых Джонни видеть не приходилось; и почти все изображали чудны́е иностранные здания. А еще «не по-нашему», решил Джонни, выглядели скатерть, подсвечники, лампы, коврик… целая куча вещей там и тут. У всех них был солидный, уютный, старинный вид.

Заметив интерес Джонни, мистер Ковач сказал (у него оказался глубокий бас):

— Мы привезли довольно много вещей из Венгрии.

— У вас очень красиво, — улыбнулся Джонни.

— Благодарю, — серьезно кивнул мистер Ковач.

Миссис Ковач начала убирать со стола, Джонни мельком глянул на тарелки… и когда он увидел, что было у Ковачей на обед, рот у него сам собой раскрылся, и он, не веря своим глазам, посмотрел еще раз.

Сырое мясо. Как ростбиф — только не печеный. И больше ничего! Большое блюдо красной, сочащейся кровавым соком говядины посреди стола, три тарелки со следами этого сока да кувшин с водой. И все.

Мистер Ковач и на этот раз заметил любопытство Джонни. Вернее, его потрясение.

— Сырое мясо, — с некоторым нажимом сказал он, — полезно для крови. Мы едим сырой бифштекс один или даже два раза в неделю, молодой человек.

— О… — пробормотал Джонни, пытаясь не слишком пялиться на стол, а еще лучше — отвести от него глаза. — Я, кажется, тоже где-то про это читал… что сырое мясо полезно. Но я не думаю… — он умолк.

— Вы не думаете, что оно пришлось бы вам по вкусу, — улыбнулась миссис Ковач, собирая тарелки. — Но вы слишком хорошо воспитаны, чтобы сказать это.

Джонни кивнул, чувствуя себя ужасно неловко.

— Ну, — сказал мистер Ковач, — подойдите-ка сюда, молодой человек.

Джонни встал перед его стулом. Почему-то он чувствовал, что мистер Ковач — хороший человек и дружелюбно настроен.

Мистер Ковач одобрительно — даже как-то оценивающе — взглянул на крепкие руки Джонни, его прямую шею, ясные глаза.

— У вас отменное здоровье, — заключил он.

— Я… да, наверное.

— Вы будете прекрасным товарищем для Белы, — сказал Мистер Ковач. — Он у нас мальчик подвижный. Вы знаете здешние места?

— Да я в них всю жизнь прожил!

— Прекрасно. Разумеется, вы предостережете Белу относительно всех возможных опасностей.

— Ясное дело.

— Прекрасно. Ну а теперь, Бела, почему бы тебе не показать гостю наш дом?

Миссис Ковач взяла со стола блюдо с сырым мясом; мистер Ковач потянулся, прихватил с блюда ломтик и впился в него зубами — а зубы у него, когда он открыл рот, оказались удивительно длинными, белыми, и, судя по тому, как легко они рвали мясо, очень острыми.

Прожевывая мясо, он как-то задумчиво посмотрел на Джонни. В это время мальчики стояли у книжного шкафа — Бела показывал Джонни, как пишут в Венгрии.


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта: