- Как в этом случае? - глухо спросил царь.

Кириос поморщился, но сказал:

- Возможно.

Все. Еще. Хуже.

- Спасибо, вы мне очень помогли. Можете пока что быть свободны. Помните о молчании.

Оба поклонились, Кириос вышел, Антионольф ненадолго задержался.

- Государь, я хотел сказать...

- Говори.

- Пропала Евтихия. Девушки нигде нет со вчерашнего утра. Никто не знает, где ее искать.

- Я знаю, - ответил царь, он почему-то был твердо уверен, что искать слепую девочку придется на дне морском, но не сказал этого в слух, - Утром объявим розыски.

Антионольф ушел.

А утро почти уже настало. Царь все равно спать не собирался, а потому захватил с собой тот самый бокал и пошел дожидаться пробуждения жены. Послушать теперь ее.

Онхельма проспала эту ночь тяжелым, черным сном без сновидений. Проснулась поздно, солнце было уже высоко. Приподнявшись на локтях, огляделась, темнота в спальне удивила ее. Не сразу, но заметила Вильмора в кресле у стены, тот смотрел на нее внимательно, и по всему видно, что сегодня он спать не ложился. Царица немного смутилась, а потом заметила на столике розовый бокал.

Черт! Черт! Черт!

Догадался?! Или этот щенок разболтал?! Надо было пришибить его!

Но вслух она слабым голоском произнесла:

- Вильмор, ты не спал?

- Нет, милая. Как ты себя чувствуешь?

- Спасибо, мне лучше.

- Ничего не болит?

- Почти.

- Лекарь смотрел тебя, сказал, что опасности для здоровья нет.

- Да... Я знаю.

Вильмор встал, прошелся по комнате, она следила за ним взглядом, надеясь, что тот не станет задавать неприятных вопросов. Вроде, молчит. Тем лучше.

Только хотела улыбнуться и попросить помочь ей встать, как царь повернулся к ней лицом и спросил:

- Ну, если ты себя достаточно хорошо чувствуешь, жена моя, ответь, что это в твоем бокале?

По его виду Онхельма поняла, что царю прекрасно известно, что в бокале. Как узнать, говорил ли он с мальчишкой... Скорее всего, говорил, иначе, почему спрашивает...

Мысль у нее родилась мгновенно, как будто кто-то внутри нее подсказал:

- Вино.

- Вино?

- Да, - она вскинула голову, - А в нем сыворотка страсти.

Говорить правду и только правду! Но не всю!

А теперь удар.

- Я пью ее каждый вечер, перед тем как лечь с тобой, муж мой.

Он обомлел.

- Зачем?

Прекрасная молодая женщина усмехнулась и ответила:

- Ты стар, муж мой... - она пожала плечами, словно это было само собой разумеющимся.

Вильмору стало очень больно.

- Но зачем? Я же не импотент... Мне казалось...

- О, ты тут не причем, просто... Чтобы пробудить в себе страсть...

- К старику, - закончил за нее царь.

Она ничего не ответила, но смотрела так, что ответ напрашивался сам собой.

Вильмору было так больно, что он задохнулся.

- Значит... Чтобы лечь со мной... Тебе приходится... - он не смог договорить.

Ему больно? Что ж поделаешь. Зато не будет задавать глупых вопросов о вчерашней ночи.

- Прости, - проговорила Онхельма, глядя в окно.

- Зачем... Зачем ты вышла за меня, если я так тебе противен... Зачем?

Он не стал слушать, что эта женщина станет говорить, он не мог слушать. Ему было очень больно в груди. Так, словно сердце сейчас разорвется. Вильмор тихо встал и вышел из спальни. А потом ушел к себе и заперся в кабинете.

Через два часа его нашли без сознания.

Царь был жив, но очень плох. Сердце не выдержало.

***

Лучшего развития событий для Онхельмы невозможно было представить. Она забрала больного мужа к себе в покои, окружила заботой. Пичкала его всевозможными лекарствами собственного изготовления (в основном позволявшими и дальше держать его в беспамятстве), причитала. При этом вид у нее был такой трагический, что вина гнусного насильника-царевича Алексиора теперь уже ни у кого не вызывала сомнений. А если и вызывала, то никто не решался эти сомнения озвучить.

Напрасно к ней приходили молить за друга Семнорф, Маврил, Эфрот и Голен. Напрасно в ногах у царицы валялась Ириада. Государыня Онхельма была непреклонна.

Наследник Алексиор, насильник и убийца, повинен в том, что нанес смертельное оскорбление царю и царице, в том, что погиб их будущий ребенок, и, наконец, в том, что государь Вильмор, любивший его как отец, сейчас тяжело болен и находится без сознания.

Царица Онхельма велела созвать Совет и обратилась к мудрейшим с обвинительной речью. В завершение она сказала:

- Я не прошу о наказании недостойного. Я могу быть несправедливой и пристрастной. Пусть это будет вашим и только вашим решением.

***

Просто удивительно, как быстро всеобщая народная любовь может смениться столь же всеобъемлющей ненавистью и презрением.

Совет вынес вердикт. 'Повинен смерти'.

Он будет повешен через три дня на дворцовой площади.

Даже не обезглавлен, нет, повешен, как собака.

Так и сообщили заключенному.

***

Вечером четверо его друзей подкупили стражу и проникли к Алексиору в застенок. Стражник согласился впустить их на полчаса, но не дольше. Все пятеро были молчаливы и мрачны. Наконец Алексиор спросил:

- Вы тоже думаете, что я это сделал.

- Никто из нас так не думает, - ответил Эфрот, - Не будь дураком.

- А что же вы тогда думаете?

- Что случилась какая-то чертовщина! - рявкнул Семнорф.

- А прекрасная царица лжет... - отрешенно прошептал Эфрот.

Когда до ребят дошла эта ужасная новость, никто из них в его виновность не поверил. Однако мнение каких-то мальчишек ничего не значило.

Алексиор обхватил ладонями прутья решетки, отделявшей его камеру от общего коридора, и спросил:

- Евтихия, как она... Что думает обо мне...

Маврил не выдержал, большой, сильный воин, непробиваемый Маврил заплакал:

- Нету Евтихии...

- Что? - вскрикнул царевич, - Как?

- Мы перерыли весь город, она как в воду канула. Потом в саду... - ответил Голен, сделав паузу и успокаивая дыхание, - Там... Кусок скалы откололся и ушел в море, как раз в том месте, где была ее любимая беседка.

Он не стал продолжать. Маврил договорил вместо него:

- Наверное, Евтихия была в той беседке, когда... когда она... - голос сорвался, слезы стали душить его, - Сестричка... Маленькая моя...

- Замолчи! - взорвался Алексиор, - Прекрати хоронить ее! Я ни за что не поверю, что она мертва, пока не увижу ее тела! Ни за что! Ни за что!

Он умолк на минуту, ушел в себя, никто не стал говорить ничего, понимая, парень переживает, однако, все понимали и то, что девушка, скорее всего, мертва. Но царевич вдруг выкрикнул, потрясая кулаком:

- Она обещала, что выйдет за меня! Через год, сказала... - потом задрал голову к потолку и снова с жаром заговорил, - Ты! Ты слышишь меня! Ты мне обещала, слышишь? Ты должна исполнить свое обещание!

- Хорошо, парень, хорошо, успокойся, - Голен постарался его утихомирить, - Завтра мы снова будем искать и найдем ее. Может, она куда-то забрела и заблудилась, может, не нашла дорогу домой.

- Да, - взгляд Алексиора был устремлен в никуда, он повторил, - Да. Пока я не увижу ее тела, не поверю...

- Ты и не увидишь, друг, - глухо произнес Семнорф, - Тебя послезавтра повесят.

Эфрот отвернулся, чтобы Алексиору не было видно, что он плачет.

- Да... Я все забываю об этом...

Голен прошептал, оглядываясь:

- Нам надо устроить тебе побег. Времени мало, но если контрабандисты помогут...

В это время послышались шаги стражника и Голен умолк.

- До встречи, - сказал за всех Семнорф.

Они ушли, оставив Алексиора одного.

Бежать...

Бежать - это выход. Для всех он и так уже хуже, чем мертв. Никогда его жизнь не будет прежней. Но это ничего, это не страшно...