Филадельфия начала прикрывать дверь.

— Нет, — сказала она.

Стараясь, чтобы его голос звучал как можно более убедительно, он сказал:

— Я-то не возражаю против того, чтобы разговаривать в прихожей, но ваши соседи, похоже, люди любопытные и…

Он осторожно оглянулся.

Она проследила за его взглядом и обнаружила, что дверь напротив приоткрыта. Филадельфия в раздражении поджала губы. Она была уверена, что за каждым ее шагом следят. Чего они ожидают от нее? Какого действия?

— Вы думаете, следует ли вам разговаривать с незнакомцем, с иностранцем, — спокойно продолжал он. — Могу вас заверить, что ваши соседи вряд ли это одобрят.

— Меня не интересует мнение сплетниц, — ответила она и открыла дверь. — Вы можете войти, но только на одну минуту.

Эдуардо вошел в крошечную комнату и в изумлении огляделся. Он знал, что она теперь не богата, но почему-то не мог представить себе, что до такой степени. Узкая комната с низким потолком и единственным маленьким окном. Когда он обернулся к хозяйке комнаты, то заметил, как она вспыхнула, и пожалел о выражении своего лица. Но как ему начать? С чего?

Филадельфия ничем не могла помочь себе. Он был необыкновенно красив, хотя и не в общепринятой манере. Роста он был выше среднего, гибкий, с широкими плечами, одет во все черное. Все в нем было темным: черные вьющиеся волосы, черные глаза. Даже кожа была цвета темной бронзы. Судя по его речи, он иностранец. Он явно был не из того круга мужчин, с которыми она раньше сталкивалась.

Тем не менее она была слишком хорошо воспитана, чтобы ее удивление отразилось на ее манерах.

— Садитесь, пожалуйста. Вы хотели поговорить со мной…

— Сеньор Таварес, — облегчил он ей задачу, усаживаясь на единственный стул, имевшийся в комнате.

— Вы португалец?

Он улыбнулся, довольный тем, что она кое-что понимает в языках.

— Нет, я бразилец.

У Филадельфии зашевелились волосы на затылке. Бразилец! Одно из писем, оказавшихся в ее распоряжении, отправлено из Бразилии.

— Вы пришли ко мне говорить со мной о моем отце?

— Скажем иначе. Я человек, у которого к вам особый интерес.

Этот ответ заставил ее еще больше насторожиться.

— Вы, конечно, слышали все сплетни, — сказала она, — и знаете, почему состоялся аукцион, причины, по которым…

Она замолчала, когда он поднес палец к своим губам, словно предупреждая ребенка.

— Сеньорита, вы не должны ни о чем говорить мне. Это все не имеет к вам никакого отношения.

Ее поразило, как откровенно разглядывали ее эти черные глаза. В его взгляде не было ничего неуважительного, и в то же время этот взгляд вобрал ее всю.

— Вы ошибаетесь, сеньор. То, что случилось с моим отцом, весьма касается меня. Он не был вором. Я знала его лучше, чем кто-либо другой, и я знаю, что он был неспособен на что-либо дурное. Его жизнь оказалась разрушена ложью. Я осталась единственной, кому предстоит доказать его невиновность.

Ей показалось, что в выражении его лица промелькнула жалость, которую тут же сменило… что именно?

— Сеньорита, разве может человек знать до конца другого человека? — тихо спросил он. — Чужие люди, которые провели вместе пять минут, могут узнать друг про друга больше, чем те, кто прожил под одной крышей всю жизнь.

— Я знаю, что мой отец был невиновен.

Он пожал плечами.

— Я только высказал предположение. Иногда мы уважаем людей, которые на самом деле этого не заслуживают.

— Это оскорбление!

Он мрачно посмотрел на нее.

— Нет, сеньорита, это только правда, а она требует смелости и готовности докопаться до нее. Зачастую никто из нас не является тем, кем выглядит.

Филадельфия прижала руку к виску.

— Я очень устала.

Он еще раз оглядел скудную обстановку комнаты и вновь посмотрел ей в глаза.

— Вы ужинали сегодня? Я — нет. Может, вы будете так добры составить мне компанию в одно место, где мы сможем поужинать?

Она покачала головой.

— Нет. С меня достаточно шепотков и взглядов.

Эдуардо заметил, что она посмотрела в сторону двери, и понял, что она хочет, чтобы он ушел. Человек большой страсти должен научиться терпению. Его бабушка говаривала ему эти слова, когда он, будучи маленьким, задушил котенка, стараясь удержать его, когда котенок хотел вырваться. Сейчас он страстно желал одного, но понимал, что знает достаточно, чтобы не разрушить нечто.

— Очень хорошо. Я буду краток. — Он скрестил руки на груди. — Прежде всего я хочу сказать, что я преклоняюсь перед вами, сеньорита Хант. Вы обладаете мужеством и чувством. Вы девушка гордая, и у вас для этого есть все основания. Вы прекрасны, и, тем не менее, я не могу назвать вас тщеславной.

Филадельфия понимала, что он неотрывно смотрит на нее, но высокомерие и самоуверенность, с которой он говорил, произвели на нее впечатление.

— Продолжайте, сеньор, хотя я не уверена, льстите вы мне или оскорбляете.

— Без всякого сомнения, вы должны быть польщены! То, что вы сделали сегодня, — манера, как вы справились с этими идиотами, которые не собирались раскрывать свои кошельки, — это было великолепно! Вы великая мастерица продавать.

— Меня отнюдь не радовало то, что надо продавать вещи моего отца! Я сделала это, чтобы предотвратить надругательство и чтобы все эти драгоценности не попали в руки людей, которые не будут ценить их так, как мой отец.

— Вам это удалось. Я поверил каждому вашему слову. Поэтому я здесь, у вас. Я владею в Бразилии копями драгоценных каменьев. Мы добываем главным образом топазы, аметисты, отчасти рубины, какое-то количество золота. Как и ваш отец, я коллекционер. Сейчас я приехал в вашу страну, чтобы продать несколько очень хороших ювелирных изделий. Эти камни великолепны, но для того, чтобы их оценили, их требуется соответствующим образом преподнести.

Когда я слушал вас, мне неожиданно пришло в голову, как наилучшим образом обеспечить моим драгоценностям ту цену, какую они заслуживают. Я пришел, чтобы просить вас появиться в моих драгоценностях в самых модных местах вашего замечательного города. Конечно, я оплачу ваш труд. Если мои драгоценности увидят на шее такой красивой женщины, как вы, и обладающей таким вкусом, я без труда продам их.

Филадельфия продолжала смотреть на него. Неужели он говорит серьезно? Копи драгоценных каменьев, это возможно. На нем дорогая одежда, и она заметила тяжелое золотое кольцо на его правой руке, но вряд ли он может рассчитывать на то, что она поверит, что он сказочно богатый человек, которому требуется ее помощь для демонстрации его драгоценностей. Его история еще более фантастична, чем та, которую она рассказывала про Мэй Лин. Он должен считать ее полной дурой.

— Эта шутка дурного вкуса, сеньор.

— Но я говорю совершенно серьезно.

— Тогда позвольте мне дополнить ваши познания в отношении моих соотечественников, — сказала она. — Обвинение моего отца в растрате чужих денег, его банкротство и смерть бросили на меня тень его дурной славы. Такая ситуация не лучшая для американской леди. Мои родственники отказались от меня, бывшие друзья порвали со мной всякие отношения. Если я появлюсь на публике в столь вульгарном виде, как вы предлагаете, я подвергнусь оскорблениям, или, что еще хуже, ваши драгоценности могут конфисковать в порядке возмещения оставшихся от моего отца долгов. Вы, сеньор, избрали себе неудачного агента по продаже. — Она встала, вся дрожа. — Прощайте!

Испытывая восхищение, смешанное со страхом, он тоже поднялся. Ее возражения выглядели весьма существенными, а он не подумал о них загодя.

— Я полный дурак!

Она приподняла брови.

— Не буду спорить с вами.

Он бросил на нее взгляд, заставивший ее слегка задохнуться.

— Мне очень жаль, сеньорита, что я побеспокоил вас. Я ухожу, но вернусь, когда придумаю какой-либо выход.

Он вышел так поспешно, что она не успела сказать ему, чтобы он не беспокоился и больше не приходил. Когда он удалился, все, что от него осталось, был слабый запах… одеколона.