- Мне с Попрыщиным весело. Я хочу общаться с тем с кем мне интересно.

   - Если бы наша квартира не выходила прямо в присутствие ты бы с ним не разговаривала и тут не бегала. И Попрыщина здесь бы не было. Лучше бы ты, Софья, полюбезничала с генералом, камер юнкером или с полковником Бородиным. Он часто у нас бывает. У нас чай много знакомых и тебе есть с кем полюбезничать. Если тебе, положим, скучно и тебе хочется поговорить, поговори с кем-нибудь другим, а не с Попрыщиным. Например поговори о чем нибудь с нашим чиновником коллежским асессором Шумякиным. Он человек положительный, семейный, серьезный.

   - О чем я буду с ним разговаривать?

   - О состоянии шоссейных дорог губернии, например.

   - О, господи! Папаша!..

   - Я это к тому что Попрыщин тебе не пара. О чем тебе с ним разговаривать?..

   - Мне просто с ним интересно.

   - Ну ежели только просто интересно..

   Николай Михайлович прохаживался по комнате. Он подходил к креслу с подушкой, разворачивался и опять уходил в дальний угол комнаты. Софья, хорошо знакомая с его манерой ждала когда он закончит разговор.

   - Софья, что это ты грызешь?

   - Сахарные шкварки. Сегодня наша кухарка Пелагея варила сахар.

   - Дай кусочек.

   Софья протянула отцу молочно-коричневый кусок сахара и, улыбнувшись, ушла.

   Губернатор грызя сахарные шкварки все так же расхаживал по комнате. Глубокая мысль пришла ему в голову.

   - Позвать сюда Пелагею! - крикнул он.

   Вошла Пелагея. Она встала в дверях опустив большие белые руки на передник.

   - Принеси мне сахарных шкварок.

   - Ну уж нет.

   - Почему нет?

   - Ну уж нет, Николай Михайлович! Мои дети целый год ждут этих шкварок, это для них праздник!

   Губернатор размышлял, бродя по комнате.

   - Ничего не осталось?

   - Сегодня Сережа с вашей Софьей прибегали, много шкварок погрызли.

   - Да?

   - Да уж.

   Губернатор продолжал ходить.

   - Совсем ничего не осталось?..

   - Ни одного кусочка.

   - Да?..

   - Да.

   - Так значит ничего ни осталось?..

   - Нет.

   - Ну ладно. Иди.

   Глава 9.

   Пошел месяц. Софья не разговаривала с Попрыщиным и не хотела его видеть.

   Когда Попрыщин попытался с ней заговорить она быстро ответила:

   - Нет! Нет! - было ясно что она не хочет с ним разговаривать. И было неизвестно как долго она не будет с ним разговаривать, и может быть не будет с ним разговаривать уже никогда.

   Арсений Арсеньевич тяжело переживал ее отвращение и не знал как преодолеть его. Сколько он не размышлял и как не кидался в разные стороны в своих чувствах - ничего не приходило на ум.

   Как часто раньше зимними вечерами он подходил к ее дому и мечтал о ней, и думал о ней: что вот сейчас за этими стеклами Софья спит положив голову на белую подушку, - рядом, совсем недалеко от него. И чувство радости и тихого удовлетворения охватывало все его существо как в те редкие минуты когда он стоял в церкви и знал что соединяется в своих чувствах c Богом и с лучшими людьми которые есть на земле. Какой веселой девочкой она становилась как разыграется! Как кошечка. Какая резвость и нежность в ней проявлялась, как сверкали ее глазки! Как ему хотелось защитить ее от всех бед и какие мужественные силы он чувствовал в себе в эти минуты. И какие надежды тогда пробуждались.. Как хотелось заботиться о ней и возиться с нею. Это было самое главное в жизни, и это всегда было недостижимо.

   Когда Попрыщин думал о том что она может принадлежать другому человеку, быть чьей-то собственностью, что кто то другой будет целовать ее глаза, каждый день видеть ее, каждую минуту когда захочет, и жить с ней, а главное что каждая часть ее существа, каждая точка на ее лице и каждый ее волосок будут принадлежать кому-то другому, чужому, о, как это казалось страшно и невозможно. Когда он думал что ее черная тонкая бровь, вот когда смотришь на ее лицо и голову чуть-чуть сбоку, и ее маленькая чуть заметная родинка видная рядом справа будут принадлежать другому человеку, о, как ему становилось страшно, больно. Казалось что потерять ее, все это, было самое страшное и тяжелое что может случится в жизни. "Я не могу жить без нее!" - чуть слышно бормотал он бредя по холодной дождливой вечерней улице. И хотя Софья казалось ему идеальной, исключительной девочкой, но смотрел он при этом на нее всегда так как смотрит крестьянин на свою корову, которая нужна ему для того чтобы она давала молока и рожала телят. Да, вот так прежде всего смотрел Попрыщин на Софью которая нужна была ему как нужна крестьянину в доме корова: для тепла, для семьи, для рождения детей.

   Холодный дождь ударял по лицу Арсения Арсеньевича в эту тяжелую минуту его жизни а сломавшийся зонтик не защищал от дождя. Мартовские лужи уже везде потопили снега и лишь тротуары с поднятой над дорогой землей и с прогнившими досками спасали сапоги от полного потопления. Редкие фонари горящие кое где на пространствах и краях утопающих в грязи улиц не давали заблудиться и окончательно погибнуть в грязи.

   - А поди-ка ты сюда!

   Чья-то крепкая рука ухватила Арсения Арсеньевича за плечо и изменила его движение.

   - Вот где ты шатаешься! А я все никак не мог тебя найти.

   Через минуту Арсений Арсеньевич сидел на стуле перед бутылкой водки и перед двумя блюдцами: с холодцом и с шанежками еще называемыми "чибриками" сделанными из черной муки и тертой картошки.

   - Где я? - спросил он оторопев от неожиданности.

   - На Ямской. Это ж не Тобольская губерния. Что, брат?.. Где ты так загулял?.. Да ты никак и не пьян? - прямо перед собою Попрыщин увидел лицо старого приятеля Александра Ханыкина медынского мелкопоместного помещика.

   - А я захожу к нему нынче: нет его, еще не пришел со службы, - говорил Ханыкин обращаясь ко всему народу потчующемуся в кабаке, - Мне ждать некогда, думаю: зайду потом еще раз. Прихожу: опять его нет! Где же ты шатаешься, ваше величество? Выпей горячую, выпей чарочку, выпей. Ты чай совсем с такого холода задубел. Да ты промок насквозь! Где это тебя так шатало? - говорил Ханыкин снимая с Попрыщина шинель и отдавая ее подбежавшему мальчику.