Дабы ускорить приход Мессии, объединили усилия трое великих Учителей: Люблинский Ясновидец, Маггид из Кожниц и рабби Мендл из Риминова. Они разработали план действий — увы, неудачный. Бог наказал заговорщиков: все трое умерли в том же году.

Наказание явно незаслуженное: ведь Учители питали добрые намерения. Евреи нуждались в Мессии, наверно, больше, чем когда-либо. Человеческое общество в целом двигалось вперед во всех областях, но, как обычно, евреи остались вне семьи народов.

В Восточной Европе евреи особенно нуждались в спасении. Поляки, фанатичные антисемиты, преследовали их не меньше, чем, допустим, австрийские либералы. Юный талмудист стоял перед выбором между военной службой, с одной стороны, и эмансипацией, т. е. светским обучением, свободной моралью — короче, атеизмом — с другой. Добавьте к этому различные экономические стеснения, делавшие жизнь евреев убогой повсюду, особенно в изолированных местечках, где они всецело зависели от милости приходского священника и прихоти землевладельца. На них обрушивались налоги, выкупы, законы, введенные с одной-единственной целью, — держать их в состоянии непрерывного унижения. Измученные погромами и обманчивыми мессианскими надеждами, они находились на грани отчаяния. Без хасидизма они примирились бы с гибелью.

Еврею-отщепенцу, рабби говорил: «Твой личный опыт не бессмыслен, это часть некоей реальной сущности, которая его учитывает. Знай, что вечность присутствует во всем, что любой стол может стать алтарем, а любой человек — первосвященником. Знай, что много стезей ведет к Богу, но самая верная из них — путь радости, а не слез. Знай, Бог не любит печаль и страдание, и меньше всего Богу нравится, что ты намеренно предаешься им. Бог не так уж недоступен для понимания: Он не ревнует ни к твоему счастью, ни к твоей доброте. Напротив: путь к Богу лежит через человека. Спящее дитя, заботливая и нежная мать, старик, прислушивающийся к шелесту деревьев — Бог рядом с каждым из них. Бог в каждом из них».

В тот момент еврейской истории это выглядело настоящим откровением. Превознося любовь, дружбу, порыв, а не аскетизм, ученость или строгое соблюдение Закона, хасидизм вернул иудаизму многих евреев, согбенных под бременем мирских тягот и готовых к поражению.

Вот почему менее чем за 50 лет хасидское движение охватило эту часть Европы. Успехи соратников Баал-Шема и учеников Маггида превзошли самые смелые ожидания: из искры, теплившейся между Косовом и Кутовом, вспыхнуло пламя, осветившее ночное небо, вырвавшее из тьмы лица людей. Не было общины, не затронутой новым течением. Имелись три главных центра хасидизма: на Украине, в Белоруссии и в Польше. Хасидизм гордился своими философами, такими как Шнеур-Залман из Ляд, своими заступниками, такими как Леви-Ицхак из Бердичева, своими проповедниками, рассказчиками, героями и святыми. Противники пытались воспрепятствовать его стремительному развитию. Тщетно. Хасидизм одержал победу, ибо стал защитником нового, улыбчивого — подлинного иудаизма, иудаизма, приучающего человека к мысли о счастье. В сущности, это был призыв к радости.

Хасидизм преуспел еще и потому, что сумел сформировать рабби, символизировавших собой его учение. Рабби — исповедник, учитель, руководитель и, сверх того, отец. Он не громовержец, он кроток и милосерден. Добрый пастырь,

он защищает свое незадачливое стадо от всевозможных невзгод, чинимых людьми и небесами. Благодаря ему, сломленные и измученные могли собраться с духом и более не чувствовать себя отверженными Богом и народом Израиля.

Оказалось, что легко быть хасидом, легко быть евреем. Человек знал, куда идти, что говорить и что делать, какого благословения просить и как его добиваться. Рабби отвечал на все вопросы. Приняв на себя страдания своих последователей и всего еврейского народа, он облегчил эти муки. Действительно ли он творил чудеса? Да или нет, и да и нет — неважно. Чудом было то, что евреи обнаружили в себе желание и силу воздать хвалу жизни, когда на горизонте сгущались багровые тучи и все явственней ощущалось приближение бури. Благодаря рабби хасид вновь обретал уверенность в себе, он мог снова обосноваться во времени и утвердить себя в надежде. На чужбине изгнанник устроил свой храм и создал свое царство. Да, Баал-Шем выиграл битву. Угнетенный и поверженный еврей заручился внутренней свободой, позволившей ему остаться евреем. Маггид из Межирича тоже достиг намеченной цели. Он проложил путь другим. У каждого рабби имелись теперь свои ученики, у каждого цадика — своя паства.

Самую поразительную победу хасидизм одержал в Польше, где среди его противников не нашлось людей такого масштаба, как Виленский Гаон, обладающих достаточной силой, чтобы соперничать с первыми Учителями. Всюду: в Кракове, Бродах, Львове — пытались они проводить кампании против хасидизма. Некоторые фанатики даже отлучили «новую секту». Напрасно. Отворачиваясь от них, евреи внимали зову хасидских песнопений.

Но в самом триумфе таилась опасность. Победы давались чересчур легко. Не вызывая противодействия, новое движение рискует ослабеть изнутри — в интеллектуальном, социальном, а порой и в моральном отношениях.

В Литве, где ему приходилось сражаться за каждую позицию, за каждого нового приверженца, хасидизм оказывал благотворное воздействие на еврейскую духовную жизнь. Сопротивление стимулирует, обогащает и умудряет протиборствующие стороны. Бросить вызов Аврааму Каценеленбогену и Виленскому Гаону — дело непростое. Вождям хасидизма, вынужденным защищаться от нападок и обвинений, выдвигавшихся авторитетнейшими раввинами, поставленным в условия, при которых уход от ответа был невозможен, нужно было всегда оставаться настороже. Им доводилось бороться против упрощения и вульгаризации своих духовных ценностей.

В Белоруссии и до некоторой степени на Украине хасидизму нередко по тем же причинам удалось создать влиятельную интеллектуальную элиту.

В Польше развитие пошло по другому пути. Хасидизм победил и довольно быстро популяризировался — как в лучшем, так и в худшем смысле этого слова. Возникло сформировавшееся движение, уважаемое, представительное, со своим сводом законов и обычаев, праздников и запретов. Здесь в меньшинстве оказались уже митнагеды; привилегии же перешли к хасидам, которые — правда, только в еврейской среде — чувствовали себя в безопасности.

Именно успех грозил превратиться в роковое препятствие. Цели хасидизма изменились, хотя сущность осталась та же. Роль рабби преобразовалась. Из надежного друга и советника Учитель превратился в профессионального и убогого чудотворца. В отличие от Баал-Шема, приблизившего человека к Богу и Его мирозданию, новые цадики собирались посредничать между человеком и его судьбой. В итоге евреи пренебрегали повседневными занятиями и тянулись к блеску и роскоши. В конце концов, все зависит от цадика; дайте ему только творить чудеса, на то он и цадик. В результате движение выигрывало в количестве столько же, сколько теряло в качестве, форма вытеснила содержание — чистоту идеи подменила «слава». Это особенно чувствовалось в небольших общинах, объединенных вокруг цадика.

Наконец рабби Мендл в Риминове резко выступил против культа чудотворцев: «Соберите толпу идолопоклонников вокруг полена, велите им орать, что это чудо, и из чурбана тоже посыплются чудеса».

Существовала и другая опасность: некоторые учители начинали основывать династии. Это было абсолютно чуждо раннему хасидизму. Его основоположник говорил, что каждый человек — потенциальный Баал-Шем, что духовные ценности — не передаются по наследству. Поэтому его преемником стал Маггид из Межирича, а не сын Бешта рабби Цви-Герш. Преемником Маггида также стали ученики последнего. Место Пинхаса из Кореца вообще осталось незанятым. А Мендла из Риминова после смерти заменил его друг. Однако традиция нарушилась: в Люблине сын Ясновидца считался наследным принцем. Повсюду хасиды отчаянно спорили о привилегиях и сферах влияния.

Что же, собственно, случилось с течением, за поколение до того возникшим в Карпатских горах и потребовавшим от всех своих сторонников отказа от иерархических символов?