Рыцари вошли в крепость с обнаженными мечами, но во дворе замка не осталось ни единой души, кроме Ровены, которая стояла на нижней ступени замка. Казалось, они не удивились тому, что увидели. И те воины, которых послали осмотреть стены, быстро, без особой предусмотрительности и осторожности справились с этим, не опасаясь, что встретятся с каким-либо сопротивлением.

Туда, где находилась Ровена, подошло и все остальное войско, во главе которого были трое рыцарей. По дорогим доспехам и богатому убранству их лошадей можно было решить, что они лорды. Они спешились, и один из них, самый высокий, медленно приблизился к Ровене. Подойдя, он вложил меч в ножны. Все это время он не спускал глаз с Ровены, она не могла как следует рассмотреть его глаза, так как шлем у него был низко спущен на лоб.

Лучи солнца, светившие Ровене в глаза, зажигали в ее светлых косах золотистые искорки, ее матовая кожа казалась совсем белой. Ей трудно было разглядеть подошедшего рыцаря, хотя он почти склонился над ней. Единственное, что она могла сказать о нем, — так это то, что он был огромен и находился в полном боевом вооружении. Даже подшлемник, защищавший затылок, был застегнут на подбородке; а шлем с широким забралом был низко надвинут, — все это скрывало черты его лица, видна была только жесткая линия губ, похожая на глубокую рану.

Она открыла рот, чтобы произнести приветствие, но он так крепко схватил ее за плечи, что ей показалось, что у нее затрещали кости, и вместо приветствия она только захрипела. От боли она зажмурилась, но ее снова с силой тряхнули, чтобы она открыла глаза.

— Твое имя?

В голосе его было столько же холода, сколько жесткости в линии рта. Ровена не знала, что о нем подумать. Он должен был понять по ее платью, что она была леди, однако он обращался с ней, как с крепостной, и это ее очень испугало.

— Ле… леди Ровена Лайонз, — едва выдавила она.

— Больше не леди. С этого момента ты моя пленница.

Ровена ощутила огромную радость. По крайней мере, он не собирался изрубить ее мечом прямо здесь, на ступенях. И быть пленницей не так уж плохо, и потом — это временно. Многих людей благородного происхождения брали в плен и держали взаперти, их держали в хороших помещениях и даже обращались с ними учтиво, в соответствии с их статусом. Но что он имел и виду, сказав «больше не леди».

Он все еще крепко держал ее, чего-то ожидая. Чего же? Когда она начнет оспаривать его намерение превратить ее в пленницу? Ну уж нет, она ему перечить не станет. Судя по тому, что она уже увидела и услышала, он был хуже Гилберта, но что можно ожидать от человека, который готов захватить несколько миль за отнятый у него какой-нибудь жалкий дюйм.

Под его пристальным взглядом она начала терять мужество, но боялась поднять глаза, чтобы он не заметил ее состояние. Он повернулся назад, все еще крепко сжимая ее за плечи, и практически швырнул ее прямо на кольчугу одного из мужчин, который только что подошел и стоял позади него.

— Отведите пленницу в Фалкхерст и поместите в темнице. Если ее там не окажется, когда я прибуду, то вам не поздоровится.

Мужчина позади ее побледнел. Ровена этого не видела. Она сама была мертвенно-бледной и почти теряла сознание от этих зловещих слов.

— Почему?! — воскликнула она, но Фалкхерст уже отвернулся и направился в замок.

Милдред нашла его в той самой спальне, в которую она последние несколько дней боялась заходить. После последнего предрассветного визита Ровены в эту комнату высокие свечи сгорели дотла, но он нашел новую и закрепил ее на металлическом стержне подсвечника. Его люди грабили замок, забирая все, что им хотелось. Она не могла понять, что ему понадобилось в этой комнате.

С первого взгляда было видно, что в ней, кроме кровати, ничего не было.

Она не решалась заговорить, так как он стоял, устремив взгляд на постель. Он был высокого роста, а его широкие плечи напомнили ей о…

— Что тебе надо?

Она вздрогнула, он не оборачивался и не мог ее видеть — ведь она стояла в дверях и к тому же не издала ни единого звука. Не оборачиваясь, он нагнулся и вытащил из-под кровати длинные цепи. Она с изумлением увидела, как он медленно обернул ими свою шею, наподобие ожерелья. Концы цепей, свисавших с плеча, доходили ему до груди. Она вздрогнула, решив, что он собирается кого-нибудь в них заковать.

— Отвечай!

На этот раз она вздрогнула и, заикаясь, стала говорить:

— Мне… мне сказали, что вы — лорд Фалкхерст.

— Ну и?

— Пожалуйста, скажите, что вы сделали с моей госпожой. Она не вернулась…

— И не вернется. Никогда.

Он обернулся, говоря это последнее слово, и Милдред отступила на шаг назад.

— Боже милостивый, неужели это вы?

Уголок его рта угрожающе изогнулся.

— А почему бы и нет?

Милдред захотелось убежать, но, представив свою нежную Ровену в руках этого человека, она с трудом сдержала слезы и решила молить его о пощаде своей госпожи.

— Боже, не делайте ей ничего плохого! — в ужасе выкрикнула она. — У нее не было выбора…

— Замолчи! — прорычал он. — Думаешь, я должен простить ее за то, что она со мной сделала? Мне наплевать на ее оправдания. Клянусь, никому не удастся сделать мне плохо, не заплатив за это в десять раз больше.

— Но она же леди!…

— То, что она женщина, сохранит ей жизнь! Но не более. Ты тоже ничего не сможешь изменить. И не заступайся за нее, а то тебя может постигнуть такая же участь.

Милдред прикусила язык, на ее глаза навернулись слезы. Он знал, что она все еще стоит в дверях. Вероятно, он был обязан ей, но, если она еще раз заступится за эту белокурую суку, то он, без всякого сомнения, тоже отправит ее в свою тюрьму. Он не предупреждал дважды.

Уоррик прошел в расположенную напротив комнату. Гораздо большего размера с дорогой, правда, немногочисленной мебелью, она вполне подходила для благородного человека.

Трудно было определить, кому она принадлежала. Но Уоррик догадывался об этом. Он резко откинул крышку единственного к комнате сундука, и обилие богатой одежды в нем подтвердило его догадку.

И все же он спросил:

— Это ее?

Милдред почувствовала, как слова застряли у нее в горле.

— Да.

— Может пригодиться моим дочерям.

Он произнес это таким безразличным голосом, что страх у Милдред пропал, уступив место нарастающему гневу, хотя она была достаточно умна, чтобы не показать этого.

— Это все, что у нее осталось.

Он обернулся, чтобы посмотреть на нее. Его полные злобы серые глаза были более выразительными, чем его голос.

— Ну нет. У нее осталась кожа на спине и те тряпки, которые я подберу для нее. Хотя я и не забываю, что мне дали гораздо меньше.

Что это, равнодушие? Вероятно, нет, подумалось ей. Это просто еще один из способов отомстить, говоря так об одежде. Но, скорее всего, это мелочи по сравнению с тем, что он задумал. Трудно было что-нибудь придумать, чтобы помочь Ровене, если он не хотел слышать о том, что она была такой же жертвой, как и он. Очевидно, доводы Милдред для такого человека ничего не значили, ибо он был не каким-то там холопом или незнатным рыцарем, а самым настоящим лордом из знатного рода. И нельзя просто так сотворить с лордом то, что они с ним сделали, и надеяться остаться в живых, чтобы потом раззвонить кругом об этом.

Ее опять охватил сильный страх, но не за себя.

— Вы собираетесь ее убить?

— Нет, мне хотелось бы продлить удовольствие, — холодно произнес он. — Я не убью ее. Она моя пленница. Я никогда не освобожу ее за выкуп, и она никогда не покинет Фалкхерст. До своего смертного часа она будет зависеть от моей милости.

— А вы можете быть милостивым?

— К тем, кто причиняет мне зло? Нет, хозяйка, не могу. — Он вновь оглядел комнату и затем спросил: — У Лайонза были родственники? — От его предыдущего ответа у Милдред кошки заскребли на душе, поэтому она и не удивилась его вопросу.