Проба машины

— Воздух нагревать? Воистину положи мя! Не дам дров! — заупрямился Ратаев.

На стройке машины приходилось топить печи, потому что мерзла вода в бассейнах. А под котлом разводить огонь нельзя, пока не собрана вся машина. Ратаев ничего не хотел понимать. Уперся на своем: «Казне напрасный убыток. Притом непредусмотренный. Не дам дров!» Ползунов подумал о четырехстах рублях, которые Кабинет дал ему в награду и которых Ратаев так и не выдал. Подумал, но заикнуться не решился. И на свои деньги купил дров.

Сборка кончилась.

5 января назначена проба машины. Лаксман пришел на стройку темным утром и спросил Левзина: «Где же горное начальство?»

— Не будет никого. Иван Иваныч на первое испытание не стал никого звать.

В топке трещали березовые поленья. На всех ярусах, на лестницах и площадках светло горели плошки. Двое рабочих непрерывно таскали ведрами воду и выливали ее где-то наверху. Ползунов от волнения и простуды совсем лишился голоса и объяснялся знаками. Только изредка, видя, что его не понимают, он хрипел: «Шатун, висячий шатун закрепи!» или «Не той смазкой!»

Машина была так велика, что окинуть ее одним взглядом было нельзя. Лаксман выбрал себе место на лестнице второго яруса — отсюда было видно цилиндры и регулятор внизу, а над головой висело неподвижное огромное коромысло.

К пастору подошел Левзин.

— Все кончили, — сказал он. — Теперь только подождать, пока пар накопится. Регулятор раз перекинуть, а там она сама пойдет.

— Как вы спокойны, — заметил Лаксман, — у меня и то сердце бьется. Ведь такой машины еще нигде в мире нет и сегодня она в первый раз задвигается. Как знать, может, еще какие исправления понадобятся. Я вот чертежи смотрел и теорию мне Иван Иваныч объяснил, а сейчас жду точно чуда какого. Расскажите мне, как машина станет действовать.

— Можно, сударь. Вот котел — 684 кубических фута объемом. Половина — воды, а остальное — пар собирается. Когда откроется комуникациальная труба, пар пойдет в цилиндр под эмвол и поднимет эмвол вверх. От эмвола шток — вот эта железина, — подымаясь, поднимает плечо коромысла. Теперь открывается фантальная труба и в цилиндр бьет холодная вода. Надо, чтоб очень холодная, которая близ пункта замерзания доходит, это многую подаст способность. Пар опять становится водой, а под эмволом — пусто. Тогда на эмвол давит столб атмосферного воздуха и пригнетает его снова книзу. Тут цифры такие: эмвола диаметр 35 дюймов, а давление на эту площадь воздуха — 360 пудов 30 фунтов. Сила какая! Она и раскачивает коромысло. Плечо качнется обратно, а то плечо — вверх и рычагами от штока двигает крышу мехов. Их отсюда не видно. Мехи накачивают воздух в ветряной ларь, а из него по трубкам идет дутье в плавильные печи.

— Ну печей-то еще нет, — перебил Лаксман, — сегодня трубки будут воздух в воздух выпускать.

— Да, — согласился Левзин, — но по теории они должны быть.

— Это-то я все понимаю, — сказал Лаксман, — все, что вы рассказывали. Мне вот что непонятно: распределение пара. Как это машина будет сама угадывать секунда в секунду, когда пар, когда воду под эмвол пустить, да еще в два цилиндра?

— О, это самый сложный чертеж! Тут молот перекидывается… зубчатое колесо и рычаги. Трехходовой кран. Да… На чертеже закрывают одно другое — трудно изобразить. И мелко очень. Как коромысло сделает первый мах, оно вот этим прутом опрокинет молот назад. Со вторым махом повертывается колесо и молот встает обратно. Это не расскажешь без чертежа, уже вы лучше посмотрите. Э-э! Что это Иван Иваныч сокрушается?

Ползунов не отходил от котла. Он открывал водомерные краны и выпускал струйки воды и пара, заглядывал, щурясь, в топку. Но внимательнее всего он исследовал стенки котла. Наложил тряпку на медь и потом щупал эту тряпку и качал головой.

Черницын взял тряпку из рук Ползунова и тоже помял ее пальцами, но ничего не понял и вопросительно глядел на Ползунова. Тот попытался что-то объяснить, захрипел и махнул рукой.

В это время начал стучать и окутался облаком пара предохранительный клапан на котле.

Ползунов на несколько секунд застыл в нерешимости. Все смотрели на него. Ползунов вдруг кивнул. Черницын — и не только Черницын, но и Левзин, и пастор поняли: «Попробуем!» Черницын на цыпочках подошел к котлу и стал медленно раскручивать колеско крана.

Пастор не знал, куда глядеть, и переводил глаза с руки Черницына на штоки, торчащие из цилиндров, со штоков на коромысло и опять на руку.

Предохранительный клапан оборвал свой стук и шипенье. Загудел цилиндр, — все громче и громче… Пастор глядел с открытым ртом — шток неторопливо пошел вверх. Пастор обогнал его глазами: двухсаженное плечо коромысла тоже плыло вверх…

И вдруг шток стал.

Что-то произошло внизу. Пастор посмотрел и вскрикнул.