— Отец, как вы можете жить в такой гадкой конуре? Это просто ужасно! Я не могу этого допустить! У меня с собой есть зеркало, которое я сделал для нового дворца в Версале. Тем хуже для короля — пусть подождёт, пока я ему сделаю другое зеркало. А это мы устроим вот здесь, вместо окна, которое как раз напротив постели. Ваше живое изображение всегда будет с вами. В хорошее зеркало можно смотреться без устали, ведь правда?

Тьери с улыбкой следил за сыном:

— Ну, это как сказать, сынок. Когда ты смотришься в зеркало, ты видишь этакого раззолоченного господина, а я могу увидеть только бедного больного старика. Это не такая уж утеха. Но зеркало твоё и впрямь хорошо. Серебро, да и только. Спасибо тебе за подарок.

На следующий день приехал и Колен. Едва войдя, он сказал:

— Посмотрите, что я вам привёз, отец. — И, говоря это, он открыл окно и вставил в него раму с витражом.

Чего только на этом витраже не было! И голубая река, и зелёные деревья, и люди в красных и лиловых одеждах… Когда солнечный луч прошёл сквозь стекло, вся комната засияла, как будто на потолке вдруг загорелась радуга и засверкала, заблестела так, что Тьери даже закрыл глаза, ослеплённый такой красотой.

— Ах, сынок, ну и порадовал ты меня! — сказал он.

— Вам нравится? Я очень доволен. Когда я услыхал о вашей болезни, я подумал, что вам, должно быть, очень неуютно в вашей тёмной комнате, и я решил её немножко украсить.

Пока они так разговаривали, в комнату вошёл Пьер, самый младший из братьев. До этого слышно было, как он что-то делал за дверью, но теперь, войдя, он остановился как вкопанный и не мог оторвать глаз от витража. Видно было, что ему очень понравилась картина, но в то же время он чем-то огорчился. Тьери и Колен заметили это.

— Что случилось, малыш? Чем ты недоволен? — спросил отец.

А Колен сказал:

— Что с тобой, братишка? Какой-то ты странный.

Они стали выпытывать у него, и в конце концов им удалось добиться от Пьера откровенного признания.

— Видите ли, — начал он, — отец лежал здесь, в этой тёмной, мрачной комнате, и мне захотелось дать ему побольше света. И я придумал кое-что, только получилось не очень хорошо. У меня уже два дня как всё готово, но я не решаюсь показывать. Рядом с витражом Колена всё будет казаться плохим. Я и с зеркалом Клемана не пытался соперничать.

Ну конечно, Тьери и Колен стали уговаривать мальчика:

— Покажи! Покажи, тебе говорят! Ты что, стыдишься? Можно подумать, что ты завидуешь брату!

Слова эти задели Пьера.

— Никому я не завидую. Просто моя работа ничто по сравнению с его витражом.

— Самому трудно судить о своей работе, сынок. Твоё дело показать, а уж мы посмотрим и рассудим.

В конце концов Пьер сдался. Может, он этого и хотел. Он только попросил, чтобы никто не смотрел, что он будет делать. Он даже поставил ширму перед третьим окном, чтобы ничего не было видно. Пока он там работал, вошёл Клеман. Колен начал ему объяснять, что происходит, как вдруг все услышали звон стекла. Можно было подумать, что все бокалы Тьери сразу постигла печальная участь. Осколки стекла долетели до самой кровати. Ширма упала. И тут все увидели, что сделал Пьер.

Да, неплохо поработал малыш. От всего окна осталась только рама и ни одного кусочка стекла! В комнате сразу стало светло. Сквозь разбитое окно солнце вошло, как желанный гость. Виден был двор, стекольня, у самого леса — какой-то человек с тележкой и бегущий к нему мальчишка. Это была очень приятная картина, но всё же…

Все молчали, а потом Тьери покачал головой:

— Так, сынок, вот это ты и называешь «дать мне побольше света»? Не пристало стеклодуву бить стёкла.

— Такие стёкла не жалко. Подумаешь, донышки от бутылок, сквозь которые ничего не видно.

— Ишь ты какой! По крайней мере, они защищали меня от ветра и дождя. Я теперь старый и больной и боюсь холода.

— А вам сейчас холодно?

Тьери удивился:

— Нет. А и правда — на улице ветер, видно, как качаются деревья, и потом, ведь сейчас зима… Сынок, что это ты такое выдумал?

Колен и Клеман подбежали к окну. Тьери тоже не выдержал и вскочил с постели, чтобы посмотреть поближе. Вместо прежних мрачных решёток в окно были вставлены два целых больших стекла, чистых и прозрачных, как вода. Тьери даже руками по ним провёл, чтобы убедиться, что всё это правда. Надо думать, стеклодув знает цену хорошему стеклу. Но таких стёкол в те времена ещё никто не видел, эти были самые первые.

Тут отец и братья кинулись на шею мальчугану. Они чуть не задушили его. А он покраснел, но видно было, что он счастлив.

Старик Тьери подошёл к большому шкафу, который стоял в углу. Уж раз он поднялся, ему можно было хоть немного поразмяться, правда ведь? Из шкафа он вынул шкатулку, а из шкатулки — три ключика: серебряный, золотой и стеклянный.

— Вот, мальчики мои, это вам. Давно-давно одна старуха дала их мне и сказала, что это ключи от вашего счастья. Тогда я не понял, что она мне толковала, и я не стал вам ничего рассказывать. Но теперь время настало.

И Тьери рассказал сыновьям всю историю.

— А старуха-то не ошиблась, — закончил он. — Стоит посмотреть на зеркало Клемана: ведь правда, что он отражается в серебре; а кроме того, он и серебра получает достаточно. Ты, Колен, действительно, мечтая о витражах, словно по радуге прошёл. А ты, Пьер, сумел сделать настоящую прозрачную стену.

Братья стали разглядывать ключики, которые им передал Тьери.

Старик улыбнулся:

— Берегите их, мальчуганы. Кто знает, может, они по-прежнему будут приносить вам удачу. Но только не забивайте, что подлинным и единственным ключом к счастью у каждого служит его любимое дело, и этим ключом открываются все двери.

Через некоторое время^Клеман спросил:

— Вот перед вами три окна, отец. Все три разные. Скажите нам, которое из них вам больше нравится?

Тьери посмотрел на окна, потом на сыновей и сказал:

— Твоё зеркало, Клеман, очень хорошее! Я плакал от радости, когда увидел твой витраж, Колен. Но через окно Пьера я вижу всё, что делается на улице, и мне кажется, будто я опять здоров, будто я всё ещё работаю в своей мастерской. И кровать я хочу поставить около этого окна. Не обижайтесь на меня, Клеман и Колен, но то, что я вижу в это окно, мне нравится больше всего.

Тьери прав, он выбрал действительно самое лучшее окно. В обществе собственного отражения можно скоро соскучиться. Витраж, пускай даже самый прекрасный в мире, перестанет вызывать интерес, если он будет всё время перед глазами. Но живая, настоящая жизнь не может надоесть, пока видят глаза и бьётся сердце.

В наших краях все ремёсла с огнём связаны. Местность того требует. Ни равнин под пшеницу у нас нет, ни склонов под виноградники, ни больших пастбищ. Кругом всё горы — камень да колючий кустарник. Зато уж чего много, так это железа. Поэтому-то в округе все — железных дел мастера. Знаете, как говорится: «Лучший из городов — десять домов, пятнадцать кузнецов». Ну, это так, ради красного словца сказано, потому что ведь, кроме кузнецов, есть у нас и литейщики, и ножовщики, и гвоздари — всех понемногу. Да всё равно: для каждого из этих ремёсел огонь нужен. Огонь — он у нас первый работник.

Вот однажды, рассказывают, наступило время, когда дрова оказались на исходе — в ту пору всё у нас работало на древесном угле, и кругом лес был уже почти сведён. Нет дров — нет и огня; нет огня — нет и работы. А ведь известное дело: уходит работа — горе и нищета тут как тут.