Ант рукоятью меча постучал в окованные листовой медью ворота, и на их гулкий звон злобным лаем откликнулись собаки. Потом ворота распахнулись словно сами собой, и Ант со своим побратимом ввели коней в просторный и чистый двор, выстланный деревянными плахами.

Передав поводья встретившему их хозяину, Ант бегом бросился в дом и у входа столкнулся с сестрой и матерью. Мать, вскрикнув, прильнула к Анту, и он почувствовал, как она дрожит всем телом. Она жадно перебирала его волосы, ощупывала плечи и руки, словно не веря, что перед ней он, ее сын, живой и невредимый.

У Анта судорогой свело губы и стало горячо глазам. Усилием воли он сдержал закипавшие слезы и легонько отстранил мать, чтобы обнять сестру.

— Как ты выросла, Альмагуль! — с нежностью сказал он. — Я часто видел тебя во сне, но почему — то всегда маленькой…

Анаур и Артай стояли поодаль, делая вид, что заняты разговором.

— Артай, — позвал друга Ант и, когда тот, смущаясь, подошел, сказал матери: — Теперь у тебя два сына, мама. Ведь мы с ним побратимы.

— Наклонись, сынок, — попросила Артая мать и, сняв с себя родовой амулет — золотой овал с изображением крылатого оленя, — надела цепочку на шею названому сыну.

Потом Анаур пригласил всех в дом, где на коврах уже стояли яства и кувшины с домашним вином.

В детстве Ант слышал от матери легенду о том, откуда взялись хунну. В давние времена динлинские воины совершали набеги в южные степи и, привозя оттуда полонянок, брали их в жены. Полонянки были искусны во всем: они умели валять войлок, ткать ковры и шерстяные одеяла, шить меховые одежды, делать сыр из молока кобылиц и коптить впрок мясо.

Но еще искуснее они владели тайнами чародейства. Эти женщины губили скот, уничтожали посевы, насылали пожары, мор и болезни. А хуже всего было то, что матери не могли кормить младенцев: вместо молока груди их были полны кровью.

Объятые ужасом и гневом, динлины не знали, что делать со страшными женщинами. Убивать их никто не осмеливался, чтобы не осквернить священную землю предков. И тогда мужчины прогнали колдуний назад, в безлюдные и безводные степи, думая, что они умрут там от голода. Но случилось иначе. Злые демоны отыскали там ведьм и произвели на свет гнусное и многочисленное племя — алчное, свирепое, прожорливое, кривоногое, грязное и лукавое — на гибель и проклятие народам, на горе всему миру. То были хунну, дикие, как волки, и кровожадные, словно росомахи…

Эту легенду повторил сейчас на веселом пиру Анаур, и все сидевшие в комнате помрачнели: им вспомнилось последнее нашествие хунну.

Одержимые безумной жаждой золота, пришельцы ломали кости детям, чтобы выпытать у отцов и матерей, где спрятаны запасы драгоценного металла. «Алтун» и «кумуш»[76] — эти два слова заставляли содрогаться даже самые стойкие сердца. Два этих слова означали пытку и смерть. И динлины, умирая, проклинали своих богов за то, что те рассыпали по их земле целые груды окаянного металла.

Еще при дедах никто не знал ему цены. Из золота в те времена люди делали ошейники для собак, а серебряные бляхи и лунницы мелодично позвякивали на конской и оленьей сбруе. Но никому не пришло бы в голову пустить на украшения и безделушки хоть маленький, с детский кулак, кусок железа.

Железо было дорого. Его приходилось добывать глубоко в горах, таинства же выплавки и обработки крепко держали в своих руках потомственные рудокопы и кузнецы. Эти мастера жили всегда на отшибе, отдельными поселками. Они были загадочны и недоступны, словно горные духи; перед ними заискивали самые влиятельные старейшины, и тяжкий труд мастеров почитался более даже, чем бранное ремесло воина.

Но проплывали годы, как облака, и золото стало вдруг набирать непонятную силу. Оказалось, что за небольшой мешочек желтых, с масляным блеском камешков степняки и китайцы охотно отдают и чистокровных скакунов, и оружие, и невиданные по красоте ткани.

Мало кто из динлинов задумывался тогда, к чему приведет эта легкая нажива. А привела она к кровавым нескончаемым битвам. Как осы на запах меда, слетались в Хягас военные отряды соседей: бома,[77] дунху и хунну.

Но не только золото тянуло сюда чужеземных грабителей — страна динлинов была богата медью, железным камнем и оловом; ее плодородные земли славились обильными урожаями, тучные пастбища могли прокормить бесчисленные табуны скота, а реки кишели рыбой. Далеко за пределами Азии — в Пантикапее, Элладе, Египте, Кордове и Риме — переливно искрились на плечах знати седые меха, вывезенные из глубоких снегов сказочной северной страны, с берегов Великой реки. Упругие связки из шкурок красных и черных лисиц, соболей, куниц и горностаев могли течь оттуда рекой, если бы динлины не одевались в эти меха сами.

В горах Хягаса водился марал и редкий зверь кабарга, из брюха которого добывался бесценный мускус[78].

А где еще можно было достать таких выносливых и сильных рабов, как золотобородые северные великаны?

Вот почему, не жалея крови и жизни, своей и чужой, шли и шли в страну Сибур разбойные южные орды.

Все это понимали динлины, собравшиеся сегодня у Анаура. Сам хозяин, стиснув в кулаке нож, говорил:

— Бома, кипчаки, азы и дунху не страшны нам. Главные враги — хунну. И сильны они своим единством. Поэтому Ант прав: действовать надо хитростью. Я говорил со старейшинами.

Они согласны ничего не предпринимать без общего совета.

— Да, нам нужно только выиграть время, чтобы наковать достаточно оружия, — вставил Артай.

— Но оно попадет в руки хунну!

— Нет, Анаур. Хунну получат мечи, но мечи с подвохом, кольчуги с изъяном и гнилые стрелы. Об этом я позабочусь. Но мне нужны опытные — оружейники.

— Все мастера края будут у тебя под рукой.

— И еще, Анаур: в тайгу нужно отправить отряды охотников. Они будут искать руду и железо небесного огня[79]. Я знаю, это опасно…

— Я тоже знаю, — перебил Анаур. — Один из отрядов я возглавлю сам, два других поведут мои сыновья.

Дюжие молодцы — Чагар и Табай, — до сих пор не проронившие ни слова, потупились под испытующим взглядом отца.

— Мне жаль, что я не смогу пойти ни с кем из вас, — помрачнев, сказал Ант.

Анаур кивнул:

— Да, тебе придется остаться. Случиться может всякое. Будь начеку, ты ведь знаешь их язык. Еще я хотел спросить тебя: нельзя перетянуть на нашу сторону китайца?

— Не думаю. Он предан шаньюю,

— Ну и что? Мы женим его на женщине из нашего рода, и будущий наместник будет наполовину динлином. Нужно глядеть вперед — борьба предстоит долгая.

— Ты мудр, дядя Анаур, — подала вдруг голос Альмагуль. — Но кто пойдет замуж за чужеземца?

— Понадобится — пойдешь и ты!

— Ну нет, — со спокойной усмешкой покачала соловой девушка. — У меня два брата, и они не дадут в обиду свою сестру.

Альмагуль посмотрела на Анта, потом на Артая. Артай вскочил и грохнул кулаком в стену:

— Клянусь тенью Бельгутая, этого не будет!

— Ну — ну, не горячись, Артай. Возможно, Альмагуль выйдет замуж за тебя. Я вижу, вы друг другу приглянулись.

Альмагуль вспыхнула и низко опустила голову, перехваченную по лбу ремешком с круглой золотой пластиной.

Анаур поднялся:

— Что ж, друзья, время позднее. Пора на покой. Завтра у нас много дел.

Ант и Артай попрощались со всеми, и хозяин проводил их в спальню, устланную шкурами снежного барса. Здесь для них уже были приготовлены постели.

В углу потрескивал жировой светильник, озаряя смуглозолотистые от смолы стены комнаты. На стенах висели рогатины, боевые секиры и бронзовые щиты с изображением поднявшегося на дыбы медведя. Это был родовой знак семьи Анаура.

Под светильником, на невысокой деревянной треноге, лежала погребальная маска, сделанная из белой терракоты[80]. Взглянув на нее, Ант вздрогнул: на него смотрело лицо Бельгутая.

Неверные блики светильника скользили по маске, освещая то высокий выпуклый лоб, то орлиный нос, то упрямый тяжеловатый подбородок. От крыльев носа к углам рта сбегали хмурые теневые складки, придававшие маске выражение гордой непреклонности. Это было лицо военачальника, привыкшего повелевать.