Прибыв на корабль, я прошел на носовую палубу лодки и, пригласив к себе офицеров, коротко изложил свой план действий.
— Работать необходимо посменно, круглые сутки. С этого часа по тревоге выходят только пулеметные посты, остальным находиться там, где они работают. Пересмотрите в соответствии с этим план своих работ на узлах и участках. Ремонт лодки должен быть закончен в трое суток, — сказал я. — Объясните личному составу, что это вынужденная мера. Не распределив строго времени для работы и отдыха, мы не уложимся в жесткий срок.
Вскоре экипаж лодки обсуждал по отсекам новую задачу. У всех было одно желание: скорей закончить ремонт и выйти в море.
Ко мне обратился секретарь комсомольской организации нашего экипажа Лебедев.
— Как ваше мнение, товарищ командир, не выпустить ли нам сегодня боевой листок, посвященный ремонту корабля? — спросил он.
— Это очень кстати.
— В таком случае разрешите приступить…
— Добро!
Лебедев сразу же исчез, и его спокойный, рассудительный голос послышался в соседнем отсеке.
В жизни нашего экипажа, состоявшего главным образом из комсомольцев, Лебедев занимал видное место и как хороший специалист и как хороший секретарь комсомольской организации.
Много характерных особенностей у Лебедева, и одна из них — горячая любовь к книге. Он у нас своеобразный литературный консультант. Комсомольцы постоянно обращаются к нему за советом — что почитать, и для каждого он умеет подобрать книгу.
Однажды я спросил Лебедева: «Откуда вы так хорошо знаете литературу?». Он объяснил, что в средней школе комсомольская организация часто устраивала литературные вечера. И там, в школе, у него появилась любовь к литературе, жажда к чтению.
Заметок в боевой листок поступило много: коротких и содержательных. Комсомольцы, исходя из новых сроков ремонта, брали на себя обязательства.
Вот одна из заметок: «Мы, комсомольцы пятой боевой части, несмотря на то, что объем работ у нас наибольший, обязуемся закончить ремонт в новый срок и на отлично. Чем скорее мы выйдем в море, тем скорее нанесем врагу сокрушительный удар. Редина ждет наших боевых успехов. Наша задача — выполнить приказ Родины».
В лодке было жарко и немного душно. Экономили электроэнергию, и судовую вентиляцию пускали только в исключительных случаях.
В девять часов вечера я поднялся на мостик. Легкий северный ветер слегка рябил темнозеленую поверхность воды. Воздух был чист и прохладен.
На палубе, группами по три-четыре человека, подводники пили чай. Сейчас, когда на лодке проводился ремонт, спальных мест не хватало, и каждый устраивался, как мог. Командир орудия и наводчик спали в хорошую погоду у своей пушки, боцман — под козырьком мостика у тумбы электрического привода вертикального руля. Каждый выбирал себе место вблизи своего заведывания, подчас сам не отдавая себе отчета, почему именно здесь он обосновался.
На вахте стоял мичман Иванов. На груди у него висел большой морской бинокль. Он то расхаживал по палубе, то останавливался и прислушивался к сосредоточенной тишине. Десятилетняя служба в подводном флоте выработала у него постоянную настороженность и способность во-время обнаружить опасность.
Мичман Иванов относился к разряду мастеров подводного дела. Он знал в совершенстве торпедное оружие. Ему были знакомы почти все корабельные системы и их особенности. Он и поварское искусство изучил до тонкости, не уступая лучшим кокам соединения. Матросов он учил внимательно, любовно, разбирал детально каждую ошибку подчиненного, на примерах из практики показывая, к чему может привести малейший недосмотр.
«Если ты не уверен в какой-нибудь части заведывания, не оставляй работу на завтра, осмотри лишний раз свое заведывание, убедись, что все так, как должно быть; чем лучше будешь знать свое дело, добросовестнее относиться к нему, тем меньше будет ошибок и «сюрпризов», — внушал он своим подчиненным.
Было очень красиво в этот вечерний час. Стена плотного тумана медленно вползала в залив. Резкие очертания гранитных скал всегда неприветливого берега будто растворялись. Стало прохладно. Разливая по бухте розовый свет, полуночное солнце казалось оранжевым шаром, где-то близко повисшим в воздухе. Его лучи с трудом пробивались через мглу тумана. Несмотря на свою обычную суровость, который характеризуется Заполярье, этот край своеобразно красив, почувствовать и оценить красоты Севера могут только люди, долго прожившие за Полярным кругом.
Докурив папиросу, я спустился вниз.
— Хочется думать, — сказал я, войдя в отсек, — что завтра будет спокойный день: находит туман, ветер слабый — не скоро его разгонит.
— Это было бы очень кстати, — подняв голову от чертежей, заметил Смычков, — народ очень устал от этих налетов…
— А вы ложитесь спать.
— Я сейчас, только покажу мастеру, с чего лучше начать работу в отсеке, чтобы это не мешало сборке других механизмов.
Я сел на диван, развернул газету. Как повелось с начала войны, первым долгом посмотрел сводку Информбюро. Все чаще и чаще стали появляться статьи, посвященные нашим активным оборонительным боям, и каждый новый факт говорил о героизме наших войск, и он был пробуждением великих сил великого народа, поднявшегося на защиту своей Родины. «Победа будет за нами», — вспоминались слова товарища Молотова, которыми он закончил свое выступление по радио в незабываемый день 22 июня. Просмотрев газету, не раздеваясь, я прилег на диван и незаметно для самого себя погрузился в глубокую дрему.
…На севере лето проходит незаметно. Так и в этот год оно пролетело быстро, и теперь почти непрерывные ветры приносили с собой холод и дождь. Солнце все реже и реже выглядывало из-за плотных облаков. Пустынный берег, наделенный скудной пожелтевшей растительностью, выглядел скучно.
Ремонт мы закончили в срок. Шли последние приготовления к выходу в море.
К вечеру погода прояснилась, и немного потеплело. В последние дни, с наступлением темного времени, налеты фашистской авиации стали реже. Мы уже располагали временем так, как нам хотелось. Днем работали, не покладая рук, а вечером немного отдыхали, хотя отдых на якоре значительно скромнее, чем на стоянке в базе.
Сегодня Смычков и штурман Усенко организовали на палубе самодеятельность, в ней участвовал почти весь экипаж. Смычков — большой любитель пения и танцев — составил программу концерта. Первое отделение было наиболее обширным. Сюда входили мелодекламация, рассказы о забавных случаях в жизни, частушки. Каждый из присутствующих должен был что-нибудь рассказать, в выборе номера его не стесняли. Второе отделение — коллективные песни под аккомпанемент ведущих музыкантов экипажа. Первая часть программы прошла очень оживленно. Затем началась матросская песня.
Я сидел во втором отсеке над картой морского района, в котором нам предстояло действовать, но как только услышал песню о «Варяге», не вытерпел, отложил карту в сторону и, набив трубку, вышел на мостик послушать. Дружные голоса мужского хора, сопровождаемые мандолиной и гитарой, звучали задушевно, грустно и словно раскрывали всю глубину человеческих переживаний. На палубе, тесно прижавшись друг к другу, лежа и сидя, пели подводники свою любимую песню, думая о героях «Варяга».
Из центрального поста показалась голова трюмного старшины Тюренкова. Он тихо спросил разрешения послушать пять минут. Тюренков был вахтенным на лодке, и ему без разрешения не полагалось выходить наверх. Я одобрительно кивнул головой, и он, облокотившись на комингс, словно замер, слушая пение товарищей.
Удивительный человек этот Тюренков. Служит на подводной лодке уже несколько лет, и ни разу не было случая, чтобы он попросил разрешения уволиться на берег. Когда инженер-механик сам предлагал ему увольнение, Тюренков всегда находил какой-нибудь предлог, чтобы остаться на корабле. Очень большое и капризное его заведывание никогда не отказывало. Всегда скромный, молчаливый, Тюренков на людей новых производил впечатление человека скучного, ничем не интересующегося. На самом же деле он был человеком любознательным, душевным, верным своему слову и долгу. Только не так просто было заметить эти черты характера Тюренкова из-за его удивительной скромности, нежелания чем-либо обратить на себя внимание. У него был критический сообразительный ум. Вспоминается поход, в котором Тюренков проявил исключительную находчивость и спас всех от большой беды.