- Гусь за утицей бежал, молоду жену топтал!

Послышался смех и уже другой голос подхватил залихватски:

- Молодой, молодой гойло дюже не жалей, чтоб к утру как вол устал, сено до земли промял!

Улыбнулся Суховей, и Липка голову выше подняла: не совсем уж и буднично. Провожают люди, отвлекают на себя злых духов, значит - быть в их семье любви и ладу.

А парни все не унимались, и до самого рассвета слышались вокруг клети, в которой умастили мать со старшей невесткой им постель, топот, смех и откровенные советы молодым.

А раным-ранехонько, еще до свету, услышала Ставриха мощный зов Яги. Всполошилась, спешно вышла к околице, чтобы услышать невероятное:

- Дитя Липки, которого она сегодня понесла, беречь как зеницу ока! Будет оно непростое - самой богине Ладе предназначенное!

Закружила осень листьями, заплакала горючими беспросветными дождями по умирающему солнышку, с каждым днем все больше терявшему и силушку свою, и былую яркость.

Затаилось огнище, притихло в тревожном ожидании. Со дня на день придут в селище звери лютые - слуги мрачной богини смерти Мары да подручные зловещего Чернобога, чтобы увести из домов молодь и убить на глазах у всего рода. Будут их души неприкаянными жить в лесах непроходимых, мучиться лютым холодом и голодом изводиться, чтобы потом возродиться к жизни уже в другой ипостаси. И потому кручинились матери, поглядывая на своих сыновей: как-то перенесет душенька ее чадушки пытки злые, вернется ли родимая из мира Нави? А сын воротится ли домой обновленным, мужчиною сильным все невзгоды преодолевшим?

И вот - дождались! Залаяли рано поутру псы, зашлись лаем злым, до хрипоты глотку рвавшим. Пошли по огнищу волхвы в шкуры звериные переодетые, застучали клюками по дверям землянок, вызывая на свет божий парней для испытания пригодных.

Взвыли матери, нахмурились отцы, понурили головы и сами молодцы. Провожали их всем селищем до самой реки, голосили матушки, вырывая волосы со своих голов и раздирая от горя грудь белую. Плакали девушки, провожая тех, кто уж приглянулся. Кручинились мужчины, зная, какой жизнью придется жить парням ближайший год - не все выдюжат, не все вернутся к очагам родимым. Отбор будет суровым и беспощадным, но такова уж жизнь - остаться должен только тот, кто докажет свое право на продолжение рода.

А волхвы переправили парней на другой берег, где уж ждали приговоренных жрицы-кикиморы. Схватили они ребят за кудри, с криками да диким смехом выволокли из лодок. Засвистели плетки-семихвостки, батоги да пруты гибкие, обрушились на спины парней, раздирая ткань и плоть. Залились кровью рубахи, а кикиморы сорвали их и подняли высоко над головами, показывая стоявшим на другом берегу, что отныне нет уж тех парней в живых. А потом уволокли, избивая, за болота, в чащу непроходимую, да и бросили в овраге глубоком, как будто в могиле похоронили - должны ребята сами прожить в лесу без помощи старших. Кто выживет, тот к следующему испытанию перейдет.

Ком приподнял голову, еще гудевшую от ударов. Разогнул спину, залитую кровью, сплюнул, закашлялся и снова со стоном повалился на мокрую пожухлую листву. Глубокий овраг, куда скинули их кикиморы, густо зарос кустами малины, ежевики и орешника. Солнца не было: серые тучи низко нависли над лесом, было сумрачно, сыро и холодно.

- Ком, - тихо позвал кто-то из ребят, - что теперь делать-то будем?

Все знали, как уводят кикиморы из селища парней - не раз видели, но вот что ушедшим предстояло дальше, никто из них не ведал. Ибо было то тайной, которую ни один из вернувшихся из мужского дома не открыл: каждый сам должен преодолевать трудности, да и были они для каждого своими.

- Что и собирались, - зло ответил Ком, с трудом поднимаясь на ноги. - Вместе держаться нужно. Теперь, судя по всему, мы сами по себе. Землянку рыть надобно - скоро большой снег ляжет.

С трудом передвигая ноги, Ком обошел всех по очереди и осмотрел раны. Ребята были раздеты по пояс, разодранные рубахи, как доказательство их смерти, остались лежать на берегу реки. В первую очередь нужно было добыть шкуры, чтобы укрыться от холода. Ком со стоном уселся на склон оврага. Все тело болело от побоев, мышцы вывороченных рук слушались плохо, но он понимал: он здесь за вожака, на него смотрят его ватажники и если он выдержит, не растеряется - быть ему среди них заглавного не только сейчас, но и всю оставшуюся жизнь, а это многого стоит. Ради этого стоит претерпеть боль. Необходимо сплотить ребят вокруг себя, не дать раскиснуть, испугаться, запаниковать.

В ватаге Кома было пятнадцать человек и он собирался сберечь их всех. Ком поднялся и заставил всех двигаться, устраивая стоянку на ночь. Сам же отправился на разведку - потому как оказались они далеко от дома в совершенно незнакомом лесу. Поднявшись по крутому склону, он обнаружил рядом с их провальем другой овраг, в котором из-под валуна пробивался крохотный родничок, заваленный ветками и опавшими листьями. Ком вернулся к своим и позвал всех за собой, приказал омыть раны, заклеить их уже пожухлыми листьями подорожника. Наиболее глубокие залепить смолой.

Ночь надвигалась стремительно. Ребята наломали лапника, развели костер, применив огниво, которое, к счастью, нашлось у кого-то из наиболее находчивых, сумевшим спрятать его от кикимор, ведь у них отобрали все, что они всегда носили с собой: ножи, огниво, обереги. Даже плащи из веретья и те сорвали с плеч и бросили на ставшем уже родным берегу реки. После, продрогшие до костей, голодные и измученные болью, они уселись вокруг огня, тесно прижавшись друг к другу.

На следующее утро, распределив неотложные работы, Ком вместе с Кленком и Найденом - равными ему по возрасту - отправился на охоту. Нужно было спешить: день уже был не долог, а без оружия много ли добудешь?

- Слышь, Ком, может нам всего-то и нужно, что в лесу год пожить? Не больно-то и трудно. Луки сделаем, силки опять же поставим, на болотах ягод насобираем - до весны как-нибудь уж продержимся, - проговорил идущий за Комом Кленок.

Ему было уже почти пятнадцать, на несколько месяцев больше чем Кому, но он безоговорочно отдал ему первенство, предпочитая больше слушать да выполнять поручения. Кленок был из семьи охотника Далибора, и потому оказался самым умелым из всех в этом деле.

- Зима скоро - в одних шкурах не выживем, - хмуро перебил его Найден, младший внук воина Борислава. - В селище идти надобно, тайно, ночью, добыть одежду и харчей каких-нето. Слышь, Ком, чего говорю-то? В селище идти надоть. - Окликнул он Кома через несколько минут молчания.

Ком опять не ответил, он думал. Крепко думал. На свое селище идти он не хотел - слишком рано. Придет время и он поведет своих людей на родовое огнище, докажет и Ставру, и другим ...

Но сейчас рано - необходимо дождаться, когда его парни окрепнут, научатся не боятся. Он все продумал. Давно. Он еще себя покажет - все увидят, что за ним сила, с которой нужно считаться. Неутоленная обида на Липку, Суховея и других старших родичей жгла сердце Кома непреходящей болью.

И для того, чтобы выполнить задуманное, должен Ком доказать парням свою силу и твердость, чтобы ни у кого не возникло даже сомнения в его праве отдавать команды. Раньше было одно - тогда они жили дома, теперь же совсем другое дело - здесь он увидит, кто из них на что способен.

- На селище пойдем, - хмуро проговорил Ком, после молчания. - Пока на чужое и не сейчас.

Неделя прошла за непрерывной работой:

Самых младших Ком посадил за примитивный ткацкий станок: вбили в землю шесть колышков, примерно через пядь, через косовую сажень еще два с рогулинами по верху. К ним привязали по бечеве, ссученной из крапивы, к ней приладили еще по такой же бечеве, протянув ее к тем шести колышкам. Затем к этой же поперечине приладили еще шесть бечевок длинной в две косовые сажени, а другие их концы прикрепили для удобства к отдельной поперечной палке.

Вот на этом, сработанном наспех станке, и ткали ребята грубое полотно из подручных средств. Они двигали грубые толстые нити, то поднимая, то опуская палку, а вместе с ней и подвязанные бечевы, подсовывая то сверху, то снизу пушицу, длинные листья, стебли пожухлой травы, осоки и другого былья, которое они собрали и высушили у костра в глубокой берлоге, выкопанной за два дня.