— Я так и поступлю, — промолвила Туманова. — Я постараюсь попасть в город пораньше и кое-что предприму.

— Пароли запомнили? — спросил Бакланов.

— Да, они несложные и легко запоминаются.

— Рацию в город не вносите ни при каких обстоятельствах, — предупредил Бакланов. — Это вообще опасно, а тем более сейчас, когда прервалась связь. Возможно, что их радиста запеленговали.

— Это мне ясно, — ответила Туманова. — Рацию и все остальное я спрячу в лесу, а дальше будет видно. В город явлюсь только с документами.

— Вы сообразуйтесь с тем, что центр будет слушать вас круглые сутки, — напомнил Бакланов, — по десяти минут после каждого четного часа. Спрячьте рацию поближе к городу, чтобы воспользоваться ею без большой задержки или быстро перебросить в город, в надежное место.

Туманова кивнула.

— Самолет будет здесь дежурить с момента первого вашего сигнала и до вызова, — добавил Бакланов. — А о сигналах для приема самолета придется договориться с летчиком заранее. Вот как будто и все. — Бакланов встал. — Прощаться не будем. Я провожу вас на аэродром. Идите, отдыхайте. А вы, капитан, поезжайте к командиру авиаполка. Он вас ждет.

Начальник гестапо проснулся в это утро необычно поздно. Вся эта кутерьма с курьерской машиной не выходила у него из головы. Заснул он лишь под утро, а встал с болью в висках и с каким-то неприятным осадком во рту.

Лежа в постели, он подумал, что торопиться на службу не имеет смысла. Сейчас же начнутся звонки коменданта города, начальника гарнизона, начальника местной полиции и фельджандармерии, опять посыплются вопросы, на которые надо что-то отвечать, а его от этих вопросов уже тошнит. Пусть там за него выкручивается его заместитель: он умеет разводить дипломатию и за словом в карман не полезет. Да и формально он — начальник гестапо — прав. Он не считает ни себя, ни свой аппарат ответственным за загадочное исчезновение курьера вместе с машиной. Какое ему до всего этого дело! У него и своих хлопот по горло. Достаточно того, что в городе работает подпольный радиопередатчик, который не удается никак запеленговать и выловить. Достаточно того, что еженедельно на улицах города появляются крамольные листовки со смелыми призывами бить оккупантов, и авторы этих листовок продолжают здравствовать и творить свое дело. Достаточно, наконец, того, что в течение только последнего месяца зарегистрировано шесть чрезвычайных происшествий. Да еще какие происшествия! Среди белого дня, чуть ли не на глазах у дюжины горожан, у дверей почты убит следователь криминальной полиции. Убит наповал выстрелом из пистолета, и убийце удалось скрыться. Под городским телефонным коммутатором обнаружен подкоп из соседнего дома, а в этом доме уже в течение десяти месяцев жил гауптман интендантской службы, человек безукоризненной репутации. И думай что хочешь! Персонал, обслуживающий городскую электростанцию, весь без исключения сменен заново уже три раза, а всего неделю назад опять произошла умышленная авария, оставившая все учреждения на четыре дня без света. В кабинете управляющего биржей труда в ночь на воскресенье возник почему-то пожар, и от списка лиц, подготовленных к отправке в Германию, остался один пепел. В зоне нового аэродрома как-то на днях был задержан подозрительный тип без всяких документов. Схваченный, он отказался отвечать на вопросы, а когда двое автоматчиков повели его в контрразведку, он по дороге бежал. А всего лишь два дня назад возле заезжего дома кто-то крикнул, что во двор проник советский парашютист с гранатами в руках. Поднялась невообразимая паника, стрельба. Никакого парашютиста не нашлось, как не нашелся и человек, поднявший тревогу, а в перестрелке было убито двое полицейских и один немецкий солдат.

От одного этого голова идет кругом, а тут еще курьерская машина…

Шут с ней, с этой машиной! Пусть начальник гарнизона и комендант портят себе нервы. Не он — начальник гестапо — получил уведомление о проходе машины, а комендант. Не к нему идут шифровки, а к коменданту. Не он обязан был встречать машину и менять на ней охрану, а комендант. Так ему и карты в руки! Пусть и отбрехивается…

Начальник гестапо постарался даже не вспоминать об этом злосчастном курьере, которому, видимо, и в самом деле не повезло, и подумал о сообщении агента Филина. Это совершенно иное дело, конкретное, ясное.

Вчера он сам встретился с Филином и прочел письмо, им полученное.

Да, все обстоит так, как и доложил ему заместитель.

Командир партизанского отряда пишет:

«…Явится к тебе моя дочка. Устрой ее где-нибудь около себя».

Что это означает? Это означает, что дочка уже послана. Он не просит разрешения, согласия Филина, а посылает дочку. Возможно, уже послал. Об этом ясно говорит слово «явится».

Вот это интересно! Чертовски интересно! Не может быть никаких сомнений, что эта девчонка не обычный связной, а человек с определенными полномочиями. В письме идет речь не о том, чтобы Филин принял ее и приютил на день-два. Нет! Речь идет о том, чтобы устроить ее надолго. А командир отряда далее пишет: «Она девка способная, мастер на все руки»… и еще: «К тому же она и немецкий неплохо знает»…

И тут можно без ошибки сказать, что партизаны посылают в город человека для установления связи с местным подпольем, а может быть, и для руководства им. Партизанский отряд стоит сейчас далеко от города, а терять связи с подпольщиками не хочет. А возможно, партизаны решили воспользоваться радиостанцией подполья, которой сами не имеют. Наконец, не исключено и то, что партизаны подготавливают и намерены осуществить совместно с городскими подпольщиками какую-либо крупную диверсию.

Вот это дело! Настоящее, чисто агентурное дело, требующее ума и хитрости. Тут можно развернуть интереснейшую комбинацию. Можно заставить эту девчонку работать на себя и не только выловить подпольщиков, но и проникнуть в партизанский отряд.

И думать надо именно над тем, как заставить эту девчонку работать на нового хозяина. Хватать и сажать ее в подвал не имеет ни расчета, ни смысла. Так может поступить лишь круглый дурак, ничего не понимающий в вопросах контрразведки. Ее надо встретить, приютить, дать ей работу, но…

— Филин не дурак! — воскликнул начальник гестапо и прервал сам собственные размышления. — Теперь бы нам схватить этого «крота»! А может быть, он уже в наших руках? А может быть, и гостья уже пожаловала к Филину? А вдруг? Вдруг сразу и «крот» и гостья!

Вспомнив, что, покидая ночью службу, он просил не звонить ему на дом и не тревожить его, начальник гестапо вскочил с кровати и бросился к письменному столу, на котором стоял телефон. Он потребовал соединить его со своим заместителем. Немедленно!

Просьба была тотчас же удовлетворена, и в трубке послышался знакомый голос.

— А вы мне очень нужны…

— Знаю, — прервал его начальник гестапо. — Прежде скажите: как дела у Филина?

— Ждет. По старым условиям она должна явиться к нему с наступлением темноты и прямо на работу.

— Это сказал Филин?

— Совершенно верно.

— А как с «кротом»? — спросил начальник гестапо.

— Плохо…

— Опять прохлопали?

— Хуже.

— Что? Как хуже? Что случилось? Не тяните!..

— Его накрыли за работой, ворвались в дом, а он бросил гранату. Сам отправился на тот свет и прихватил с собой трех наших. А двоих тяжело ранил. Один из раненых полчаса назад отдал богу душу, а второй, кажется, готов последовать его примеру…

— Майн гот![2] — воскликнул начальник гестапо. — Ослы! Идиоты! Кто руководил операцией?

— Оберштурмфюрер Мрозек, но я не вижу здесь его вины…

— То есть?

— Дом был закрыт, и его пришлось брать штурмом. Я на месте Мрозека поступил бы так же, как поступил и он: ломать двери и врываться.

— А рация?

— Он ее уничтожил.

— Но кто же этот он? Что это за герой?

— Молокосос… Подросток лет семнадцати — восемнадцати.