— Пожалуй, — неопределенно ответила девушка.

Этот вариант являлся как бы компромиссом и устраивал ее. Утром она свяжется с армейским центром и информирует обо всем Бакланова.

— Договорились, — подвел итог Готовцев и усмехнулся. — И волки сыты, и овцы целы. Старшего брата всегда надо слушать. Отдыхать будете здесь. Закройтесь изнутри и спите на здоровье! Сторожа я предупрежу, а хозяину объясню, что вы не в ладах с моей женой и на дом идти не хотите.

— А он как, ваш хозяин, сговорчивый человек? — поинтересовалась Туманова, уже окончательно утвердившись в решении последовать совету Готовцева.

— Он чудак большой, — пояснил Готовцев. — С ним можно договориться о чем угодно. Да разве в этом дело… Иногда задумаешься, и так тоскливо станет на сердце, что завыть хочется…

— Это почему же?

— Ну как вам сказать… Степан требует, я выполняю. Понимаю, что Степан не для себя старается. Завожу дружбу вот с такими, как Циглер, да и еще кое с кем из посетителей. Иногда и выпить приходится, подчас и Советскую власть ругнуть…

Разведчица засмеялась: «Чистая душа этот Готовцев!»

— Ведь это же для дела. Понадобится — и «хайль Гитлер!» крикнешь, — заметила она.

— Понимаю, все понимаю, — ответил Готовцев. — Но вот люди, наши, советские люди, живущие здесь, не могут этого понять, и объяснить им нельзя. Для них Готовцев — фашистский прихвостень, пособник. Ярлык пособника нацепят, и будет он на шее до самой могилы болтаться.

— Это уж слишком, — возразила Юля. — Придет время, и все объяснится.

— Хм… — усмехнулся Готовцев. — А как же все это объяснится? Не так это просто, как вам кажется. Ведь людей не десяток и не сотня. Целый город… Ну, хорошо, придут наши. Что вы прикажете делать мне и Степану? Ходить по дворам и докладывать каждому, что мы, дескать, вот какие, а не такие, как вы думали, или выступить на митинге? Или пропечатать наше фото в газетах? Вот оно, какое дело, дорогая… и думать об этом тяжко.

Туманова молчала, не находя, что ответить.

— А в общем будет видно, — и Готовцев встал. — Унывать нечего. Не это главное. Вы есть хотите?

— Не откажусь. С утра во рту, кроме мороженого, ничего не было.

— Что же вы молчите! — с укором произнес Готовцев. — Сейчас я вам закачу такое порционное блюдо, что вы пальчики оближете.

Он вышел.

Юля пощупала рукой койку и подумала: «Не так страшен черт, как его малюют».

Чернопятов и Калюжный сидели в это время в котельной, на топчане, рядом, плечо к плечу.

— Ты понимаешь меня, — проговорил Чернопятов.

— И понимаю и нет, — ответил Калюжный, сопровождая свои слова глубоким вздохом. — Понятно мне, что в нашем положении все может случиться, мы же не в бирюльки играем. И тут я с тобой согласен. Но что я попал под подозрение…

— Ну, а если? — перебил его Чернопятов.

— Плохо. Тогда плохо.

— Вот об этом-то я и толкую, — произнес Чернопятов и обнял друга. — Я сам в это не верю, Митрофан Федорович, понимаешь — не верю, но что из этого?

Калюжный молчал. Воцарилась пауза, а потом вновь заговорил Чернопятов:

— Не будем гадать на кофейной гуще. Лучше примем меры. Давай договоримся так: ты прекращаешь встречи со своими ребятами. Понял? Пока, временно. И предупреди каждого из своей группы, чтобы они поочередно наблюдали за тобой и твоим домом. Ведь нам важно выяснить, ведется за тобой слежка или нет. Если нет — то нам плевать на все. Значит, мы ошиблись и не в тебе дело. Понял?

Калюжный кивнул. С такой мерой он был согласен.

— Нам достаточно для этого день — два, — продолжал Чернопятов. — Как бы осторожны гитлеровцы ни были, следя за тобой, ребята все равно их наколят. Не завтра, так послезавтра. А ты, чтобы сбить их с толку, побольше толкайся среди людей, не имеющих к нам никакого отношения. Останавливай, разговаривай, зайди в гости к кому-либо…

— Понял, Григорий Афанасьевич, — ответил Калюжный.

— Добро! — подвел итог Чернопятов. — А теперь давай думать, что нам делать с пакетом.

— Я уж думал.

— Ну?

— Есть выход: послать человека с документами через линию фронта.

— Да… топать двести километров — это не тяп-ляп. Тут нужен ходок да ходок. Об этом я тоже думал.

— А больше ничего не придумаешь, — заметил Калюжный.

— Больше ничего не придумаешь, — повторил Чернопятов и покачал головой. — Ты прав… Эх, Костя, Костя… Как трудно нам без тебя, голубок… Знал бы ты, хлопчик…

— И еще вопрос, — сказал Калюжный, — где найти такого парня, который бы добрался до передовой и перебрался на ту сторону.

— Парень-то есть, — проговорил задумчиво Чернопятов. — Разве Сенька Кольцов не тот парень?

— Кольцов? — ухмыльнулся Калюжный. — Да!

— Тот, — согласился Калюжный. — Сенька полезет черту на рога, только прикажи. Но ты же знаешь, чем он занят?

— Знаю. Подбирает ключи к своему квартиранту-летчику.

— Чего там подбирает — подобрал уже! — возразил Калюжный. — Летчик два раза таскал его на своей машине на аэродром.

— Здорово! — удивился Чернопятов.

— А ты думал! Этот летчик — командир отряда.

— Смотри! — продолжал удивляться Чернопятов.

— Вот теперь и решай! Если будем посылать Сеньку, летчика придется бросать.

— Придется, — неуверенно сказал Чернопятов и добавил: — Другого человека нет. Я всех перебрал. Да… А пробраться на аэродром тоже неплохо…

— То-то и оно!

— Хорошо! — вдруг решительно сказал Чернопятов и хлопнул друга по плечу. — Подождем эти два дня, а когда с тобой выяснится, поговорим с Кольцовым. Ладно?

— Давай так.

— А теперь ступай, — и Чернопятов встал.

Поздно ночью телефонный звонок поднял с постели начальника гестапо гауптштурмфюрера Штауфера. Он быстро вскочил и схватил трубку.

— Да… Слушаю…

— Гость прибыл, — раздался голос заместителя.

— Подробности?

— Ничего не могу добавить. Филин только что позвонил по городскому телефону и в подробности не вдавался. Это — приятное известие, но есть и неприятное.

— Ну, ну?

— Пришла шифровка от бригаденфюрера. Вызывает к себе по поводу этой машины с курьером, будь она неладна. Комендант раззвонил на всю вселенную.

— На когда?

— Четырнадцатого вечером надо быть у него. Значит, утром надо выезжать.

— Поезжайте вы, — сразу решил Штауфер.

— Я? — удивился заместитель.

— Да, да. Объясните бригаденфюреру, что возникла интересная комбинация, ну и к тому же я прихворнул. А относительно машины скажите, что мы предприняли все, от нас зависящее. И кстати намекните, что если с нас спрашивают, то надо предупреждать в таких случаях. Если бы комендант не сказал, то мы и до сих пор ничего не знали бы об этом курьере. Разводить руками после того, когда человек исчез, поздно. Надо было раньше думать. В том случае, если шеф… Хотя позвольте. Вы где?

— На службе.

— Ага… Я сейчас приеду… Да, да… И обо всем договоримся. Подошлите машину… Сколько сейчас по вашим?

— Начало третьего.

— Ерунда! Сейчас я приеду.

Ранним утром 12 июня за городом по шоссе катилась большая телега, запряженная резвой молодой лошаденкой.

Лошадь трусила мелкой рысцой, звонко цокая подкованными копытами, а ее хозяин, сутуловатый старикашка в латано-перелатанной рубахе, машинально помахивая кнутом, дремал, пригревшись на солнышке.

За жестяными бидонами, на самом задке, свесив ноги, пристроились Готовцев и Туманова.

Бидоны глухо стучали, тарахтели колеса, можно было мирно беседовать, не боясь, что старик услышит.

— Через часок я обернусь, — предупредил Готовцев.

— Хорошо. Я выйду вам навстречу.

— Чувствуйте себя как дома, — посоветовал Готовцев. — Главное, не думайте, что вы на оккупированной территории. Хуже всего, когда станешь об этом думать. Сразу какая-то робость охватывает, начинаешь озираться, кажется, что за тобой следят… Я всегда стараюсь не думать.