Трофимов куснул нижнюю губу.

«Вдобавок ничего не получается. Все по-прежнему остается неясным… А ведь за спиной немалый опыт. Более десятка лет следственной работы. Это — тысячи допросов. Тысячи людей. И у каждого свой характер. А вот этот крепкий орешек. Доказательств никаких, а виновник, наверное, он. И все время ускользает от прямых ответов даже на внешне вполне невинные вопросы…»

Майор с нескрываемым недоброжелательством смотрит на сидящего перед ним человека. Сергунько сидит спокойно, даже чересчур непринужденно. Широкие плечи проводника заслоняют от майора входную дверь. Сухое серьезное лицо, изборожденное морщинами. Пышная пепельная борода. Глубоко сидящие выцветшие глаза под густыми седыми бровями. Шапка густых седых волос. Морщинки около глаз сбежались смешливо. — «О чем он думает? Издевается надо мной? Жаль, нет доказательств…»

Трофимов внимательно смотрит на одежду проводника. Иногда на ней остаются незаметные даже владельцу следы. Нет, ничего не найдешь на этой старой, видавшей виды телогрейке, которая еле сходится на могучей груди проводника.

Часто беспокойство человека выдают его руки. А у этого они неподвижно лежат на коленях. Тяжелые темные кисти с обломанными ногтями на заскорузлых грубых пальцах.

На миг Трофимов до боли ясно представил, как эти сильные кисти сдавливают худую длинную шею профессора Левмана.

«Руки убийцы, — думает следователь. — Это он. Все равно допытаюсь до истины».

Неожиданно громко спрашивает:

— Так вы утверждаете, что вам было неизвестно — куда и зачем ушел Левман?

Сергунько медленно поднял глаза на старшего следователя.

— Я уже говорил об этом. Последний раз я видел профессора вечером 29 июня. Он сидел у костра и долго делал какие-то заметки в блокноте.

— Какие именно?

Человек пожал плечами.

— Какое мне дело до заметок профессора? Почему об этом спрашивают меня? Я человек посторонний…

— Вас спрашивают как свидетеля, и вы обязаны отвечать правду…

— Я слишком стар, чтобы лгать. На мой взгляд, Левман был хорошим… — старик на секунду сдвинул свои густые брови и твердо сказал: — уважительным человеком. Не как другие. Трудно такому сделать плохое.

«Черт знает что! — чуть не вырвалось у Трофимова. — Этот старик, кажется, преподает мне урок хорошего тона!» — Значит, подведем итог: Левман делал какие-то записи в блокноте. Этот блокнот, как вы утверждаете, он всегда носил с собой. Вы его видели. И этот блокнот исчез?

Старик внимательно посмотрел на Трофимова.

— Скажите, товарищ следователь, почему вы спрашиваете меня о том, о чем я не знаю? Я ведь только проводник. Работал по договору. Каждый из этих ученых людей, да и сам профессор Левман, если он жив, могут подтвердить: я по-честному служил. Я не должен был по договору охранять личные вещи членов экспедиции. Да и то сказать — за все время ни одной бумажки или тряпки не утерялось. Дался вам этот блокнот. Тут человек пропал, о человеке беспокоиться надо… Кроме того, что я вам уже показал, я ничего не знаю. Так и запишите.

— Вы говорите: «если он жив». Какие у вас основания считать, что его может не быть в живых?

— Откуда вы взялись? Вас бы туда, на эти скалы… Отбило бы охоту задавать такие вопросы…

У Трофимова забилось сердце. «Так, так. Начинаешь выдавать себя. Нервничаешь. Это уже лучше. Может быть, еще чем-нибудь выдашь себя, «честный служака».

— Попрошу спокойнее. Почему вы направились на следующее утро именно в ту сторону, где был обнаружен рюкзак Левмана?

Старик усмехнулся:

— Так это же очень просто. Это и не следователь поймет. Во-первых, меня вечером профессор спрашивал о путях через хребет. Кто это подтвердит? Никто, кроме меня. А разве этого мало? Я ему указал место, откуда в молодости сам не раз пытался выйти к морю. Не получалось. Во-вторых, я охотник, понимаете, всю жизнь охотник. Я увидел его следы…

— Но ведь другие не видели никаких следов! Значит, их не было.

— Они их могли не заметить. Но следы были. Вот вы тоже по своей работе сможете, наверное, найти следы преступника там, где незнающий ничего не видит. Так что какой разговор…

— На консервных банках, найденных у места, где обнаружен разорванный рюкзак, есть отпечатки ваших пальцев. Что вы на это скажете? — Трофимов, не мигая, смотрел в глаза охотнику. Сергунько спокойно выдержал взгляд следователя. Трофимову почудилось: старик с сожалением, немного презрительно, чуть качнул головой.

— Они должны быть. Ведь я первым прибыл на это место. Начал собирать разбросанные вещи. Руками, конечно. Вот и следы… — Старик разгладил серую пышную бороду и с достоинством выпрямился. — Все, товарищ следователь?

— Пока все. Прочтите и подпишите протокол.

Старый охотник извлек из кармана потертый футляр, достал очки. Водрузив их на переносицу длинного, с хищной горбинкой носа, Сергунько долго и внимательно читал протокол допроса, по временам возвращаясь к уже прочитанному, дважды перечитывая отдельные места. Наконец он поднял глаза на Трофимова:

— Все правильно.

Охотник взял ручку. Тонкая плексигласовая палочка почти целиком утонула в клешневатой, с сильными загрубелыми пальцами кисти Сергунько. Охотник, неудобно привалившись широкой грудью к столу, старательно и неумело прочеркивал жирными дрожащими линиями недописанные строки протокола.

«Стреляный воробей. Сергунько — убийца», — убежденно решил Трофимов. По опыту он знал: так поступают уголовники. Когда охотник подписал протокол, следователь ткнул пером в одну такую черту и осведомился:

— Есть опыт?

— Да. Высшее образование, как там говорили…

— Где там? Вы были судимы?

Охотник поднял выцветшие строгие глаза на следователя.

— Был.

— Разрешите полюбопытствовать — за что?

Сергунько задумчиво посмотрел в окно, сдвинул лохматые седые брови. Темное, смолоду иссеченное ветрами лицо его посуровело.

— Это не относится к делу. Да и давно было. Я был осужден, как говорил приговор, за умышленное убийство из низменных побуждений… Больше не спрашивайте. Незачем.

— Вы обязаны отвечать мне, — с плохо сдерживаемым раздражением настаивал Трофимов.

— Вы меня подозреваете? Давайте доказательства. А на ваш вопрос отвечать не буду…

— Прошу обождать в коридоре.

Когда высокая сутулая фигура старого охотника скрылась за дверью, Трофимов обернулся к сидевшему в стороне и не принимавшему до сих пор участия в допросе полковнику Горину.

— Каково ваше мнение, товарищ полковник? Я лично считаю необходимым немедленно арестовать Сергунько. Это наверняка он.

Горин механически, привычно протирал стекла очков лоскутком замши.

Потом уколол следователя черными шильцами внимательных глаз и покачал головой.

— Предположения — это не доказательства. Арестовывать его пока не за что. Боюсь, что мы с вами идем по ложному следу. Не нравятся мне результаты этого допроса… Сергунько уходит от ответов. Или действительно не знает ничего. Я считаю неотложным: в первую очередь вам лично осмотреть второй раз место происшествия. Без показаний людей следствие может зайти в тупик. Надо расширить круг свидетелей. Допросить Рахимова. Мы совершенно не знаем, кто он такой. По показаниям одного из участников экспедиции он был на войне, где-то в окружении. Кстати, на сделанные мной запросы о наиболее серьезных преступлениях в округе за последнее время начальник отделения МВД при Екатерининском райсовете депутатов сообщил: у колхозника Панасюка в селе Варварино совершена кража. Похищено много вещей, главным образом носильных, в том числе полная матросская форма сына Панасюка — старшего матроса Даниила Панасюка, проводившего у отца отпуск. По предварительным данным, преступление могло быть совершено, кем-либо из трех преступников, вместе бежавших около месяца назад из места заключения на севере края и до сих пор не задержанных. Может быть, это имеет значение?..

Так представился следователю вошедший в кабинет невысокий подтянутый человек в изрядно потрепанном костюме альпиниста и спокойно, с привычным достоинством сел в предупредительно придвинутое Трофимовым кресло.