Наступило Рождество. Золотой Рог покрылся прочным льдом, окружившим стальные громады трех крейсеров, зимующих на рейде. На верхушках гор, у Орлиного Гнезда, и на полянах, среди золотистого, еще не сбросившего листьев дубового леса, виднелись белые пятна снега, но в городе трещали нелепые, дико мчавшиеся извозчичьи пролетки и скрипели тяжелые китайские арбы, запряженные шестерками низкорослых лохматых лошадок.
По заливу скользили от Гнилого Угла до адмиральской пристани буера, сверкая на солнце белыми парусами, жадно ловящими свежий ветер, несущий с собой острые и твердые снежные иглы. Все магазины были заперты. Гудели колокола в соборе, перекликались матросы, гуляющие по городу, и взвизгивали китайцы, которых дергали за косы или щелкали по гладко выбритым головам прохожие из простонародья.
У морского собрания стояла толпа. Читали широковещательную афишу, сообщавшую о большом блестящем бале.
Это был единственный большой бал, на котором встречался «весь свет». Вечером к подъезду морского собрания, ярко освещенного и задрапированного красным сукном, флагами и гирляндами из еловых веток, начали подкатывать собственные экипажи и извозчичьи пролетки; из них выходили дамы, закутанные в ротонды и мягкие платки. Они шли к подъезду, высоко подобрав юбки и смело показывая ноги в шелковых чулках и изящных туфельках. За ними следовали мужчины в меховых пальто, шубах и военных шинелях.
Клубы пара, сверкающие в лучах электрических фонарей снежинки, бриллианты дам, мерцающие загадочным светом среди меха и шелка, веселые окрики, смех, переругивание кучеров и топот лошадей создавали ту возбуждающую, пряную атмосферу, которая заставляет скорей биться сердце и волноваться непонятным, каким-то острым волнением.
К подъезду на исходе одиннадцатого часа подъехал на извозчике Вольф. Он сбросил пальто на руки подскочившего к нему служителя и подошел к зеркалу.
Он внимательно осмотрел свою стройную фигуру, затянутую в безукоризненный фрак, в петлице которого белела небольшая хризантема. Натягивая перчатку, Вольф вошел в зал.
Было тесно, и пришлось протискиваться в толпе. Цыганки, русалки, испанки, польки, скоморохи, домино, пьеро, пьеретты, китайцы, древние самураи шли сплошной стеной. Кивая головами и смешно перегибаясь, они старались, изменяя под масками свои голоса, выпросить билетики для получения призов.
Вольф сунул первой попавшейся маске свои билетики и шел в толпе, кого то высматривая. Наконец, он заметил Вотана, окруженного стаей каких-то наяд с рыбами в волосах и водяными лилиями в складках полупрозрачных платьев из голубой кисеи.
— Старичок, старичок! — визжали они. — Мы тебя знаем!
Начиналась «интрига» и, чтобы отвязаться от назойливых масок, Вотан, по привычке криво улыбнувшись, что обозначало у него всегда признак раздражения, заметил:
— Конечно, вы меня знаете! Вы покупали у меня эту плохую кисею, из которой делают лишь отделку для гробов, а не платья, мои милые!
С визгом и довольно откровенной бранью, толпа наяд разбежалась в разные стороны.
К Вотану подошел Вольф и взял его под руку.
— У меня важное дело к вам! — сказал капитан.
— И даже здесь, на балу, у вас дела? — не удержался от ехидного замечания старик.
— Самое подходящее место! — не замечая язвительного тона Вотана, ответил Вольф. — Сделайте вид, что слушаете забавный анекдот, а я вам все передам.
И, крепко прижав к своему боку руку Вотана, капитан зашептал, улыбаясь и играя глазами:
— Только что меня посетил один человек, заявивший, что война между Россией и Японией неизбежна. Начнет ее нападением своего флота Япония. Нам нужно усилить свою деятельность, так как наше правительство крайне заинтересовано в ослаблении России. Если война с Японией окончится для России неудачно, мы можем быть уверены, что Россия в течение пятидесяти лет не окрепнет, а до того времени наша армия вторгнется за Вислу и совершит победоносный поход.
Улыбаясь и делая вид, что слушает смешной рассказ, Вотан шепнул:
— Вести точные?
— Самые точные! — ответил Вольф. — Привез их мне верный человек вместе с приказом германского посла в Пекине. Приказ этот без номера, но идет под литерой «R» по агентурному отделу посольства. Посол пишет, что мы должны согласовать свою деятельность с деятельностью других немецких торговых домов — «Артура Родпеля», «Хильманса», «Дангелидера» и «Витмана-Бауэрнамера»[17].
— В чьих руках должна быть сосредоточена эта работа? — спросил Вотан.
— В моих! — с громким смехом ответил Вольф и шепнул: — Таков приказ! Но простите, дорогой шеф, мне — недосуг. Я хочу развлечься!
Он, не дожидаясь ответа, оставил сразу потерявшего настроение Вотана и подошел к группе молодых флотских офицеров, веселым и шумным кольцом окружавших высоких, стройных брюнеток с большими томными глазами, которых не могли скрыть широкие вырезы масок. Заметив склонившегося перед ними в низком поклоне Вольфа, они немного смутились, но старшая из них сразу взяла себя в руки и сказала:
— A-а! наш чемпион тенниса? Очень рада! Вы танцуете?
— О, да, и даже очень! — ответил Вольф и протянул руку.
— Могу вас просить, Нина Георгиевна?
Нина Георгиевна встала, и пара тотчас же умчалась в вальсе.
— Вы шутите со мной? — спросил Вольф, наклоняясь к уху своей дамы, и лицо его приняло холодное и жестокое выражение. — Вы мне доставляете сведения, годные только для городских сплетниц. Ваши поклонники, вероятно, знают о делах не больше моего извозчика, стоящего у подъезда собрания. Мне таких сведений не нужно! Вы слышите? И помните, что в противном случае я протестую ваши векселя! Пусть тогда ваш муж узнает, для кого вы в его отсутствие добывали деньги…
Нина Георгиевна молчала. Вольф довел ее до ее места и, посадив, подошел к ее сестре.
Вскоре они уже танцевали.
— Ну, что же? — спросил во время фигуры вальса Вольф.
— Мне очень тяжело! — прошептала она.
— Отчего же вам тяжело, Мария Георгиевна? — с насмешкой в голосе спросил ее капитан.
— Ведь это же предательство, в конце концов? — сказала она.
— Предательство? — протянул он, изобразив глубочайшее изумление. — Почему предательство? Я — член общества мира и изучаю статистику вооруженных сил и затрат на них во всех государствах. Мне нужны те сведения, которые государство считает своей тайной. Вот и все! Это с научной целью, быть может, для пользы всего мира.
— Да, может быть… — начала было Мария Георгиевна, но ее перебил Вольф.
— Какая досада! — сказал он. — Мне предлагают эти сведения из другого источника, но требуют как раз ту сумму, на какую я поручился за этого славного барона Клейста. Ведь, пожалуй, он слетит со своего места в случае скандала? Как вы думаете?
Мария Георгиевна вздрогнула и сжала руку своего кавалера.
— Бога ради, только не это! Я все сделаю… все… Ждите меня завтра у себя около восьми вечера…
Они быстро закружились в вальсе. Усадив свою даму на место, капитан толкался среди переливающейся из зала в зал публики, улыбался и кланялся знакомым, хлопал по плечу многочисленных приятелей и целовал ручки дам. Его окликали, шутили с ним. Маски то и дело окружали Вольфа и по сверкающим и томным глазам можно было судить, что стройный красивый инженер торгового дома «Артиг и Вейс» пользовался большим успехом среди местных дам.
Старый Вотан следил за ним и со злобой заметил, что Вольф, проживший в городе всего полгода, знал всех, и все питали к нему дружеские и доверчивые чувства.
Но, несмотря на наружное спокойствие и даже фривольный вид, с каким Вольф заигрывал с масками, что-то нашептывал им, от чего они хохотали и иногда смущались; несмотря на то, что он выпил три бокала шампанского и купил бутоньерку цветов, — он кого-то искал глазами. По временам он нетерпеливо стягивал брови, и тогда глаза его становились еще более холодными и беспощадными.
Но та, которую он ожидал, приехала очень поздно. Она вошла в сопровождении своего мужа, низенького сановного старика, лысого и беспомощно волочащего ноги.
Эго была высокая, величественно сложенная женщина с царственной головой, украшенной короной медно-красных волос. Глубокие, без блеска, карие глаза смотрели спокойно и властно, а на безмятежном и гордом лице, казалось, никогда не было мелких житейских туч и волнений. И вдруг лицо это сразу сделалось маленьким, заулыбалось подобострастной, смущенной улыбкой, и глаза задернулись какой-то дымкой и не могли оторваться от того, кто привлекал их к себе с такой силой.
В расступающейся перед ним толпе шел красивый старик, держась прямо и с достоинством, с которым можно лишь родиться. Серебряные мягкие волосы лежали красивой волной на породистой голове, а седые бакенбарды падали на сюртук. Старик, держа под руку Вольфа, говорил ему с приветливой улыбкой:
— Очень, очень благодарю вас, Карл Христофорович, за любезно присланную мне коллекцию этих чудных французских пикантных карточек! Сколько я вам должен?
— О, помилуйте! — возражал с поклоном Вольф. — Я случайно, почти даром, приобрел это в Париже, куда ездил из Лондона по делам фирмы, где я раньше служил. Ведь я — вольная и очень непоседливая птица. Сегодня я — здесь, а завтра — там! Мне будет очень приятно знать, что у вас, которого я так почитаю, останется небольшая обо мне памятка.
Сановный старик крепко пожал руку Вольфу, глазами улыбнулся ему, а затем воскликнул:
— Mais, mon cher[18] Вольф! Ведь это же Артемида, божественная Диана-охотница! Идем! Идем!
Красавица, названная Артемидой, поклонилась старику и, пока ее муж лебезил перед ним, она подала руку Вольфу, а он целовал ее долгим поцелуем.
— Довольно! — шепнула она.
— Я пьян! — так же шепотом ответил капитан. — Я пьян вашим видом! Я схожу с ума!
Он взял ее под руку, и они пошли в буфет, где был устроен «бар», Вольф мигнул буфетчику и приказал: